Журнал «ТАМЫР» №32 август-октябрь 2012 г.

Ксения Рогожникова. Зимние хроники

Зимние хроники

I
Это уже не летопись,
Вокруг только зима и ее описание.
Светодень потемнел, светолист
На подоконнике спит геранью.
Не отрывая руки от хроники
бесконечных февральских мгновений,
вдруг заметить, как на подоконнике
красный цветок мелькнул откровением.
II
Это уже не летопись,
Вокруг только зима и ее описание.
Светодень потемнел, светолист
С опозданьем готовит сани.
Возится в темном сарае, не ведая,
Что он – светлая почка внутри,
Мечтает выехать в город к обеду,
Лампочка еле теплится, но горит.
Наконец, ось ломается, за нею летят оглобли,
Бросив на пол клещи и молоток,
Отбросив страхи, желания, фобии
Он выходит дышать на светлый порог.
***
Все тот же белый треугольник за окном.
Зерно геометрической фигурой
В мешке дырявом проросло;
Зима, твои печали – синекура.
Синекудрявая, с глубокими глазами
Мальвина-девочка, ты – кукла за столом,
А мы боимся, и теряем сами,
То крестик, то надежду, то кольцо.

К Рождеству
Не отпирайся, ты пойман с поличным.
Это – песнь твоя, сказка, твоя игра.
Хвойным лапам еще непривычна
Блаженная яркая мишура.
Хвойным лапам еще необычен
Теплый ток горящих гирлянд;
Не надо шифров, паролей, различий,
Дай единственный вариант
Тишины; подари мне свой требник, сонник –
Разгадать эту жизнь до мельчайших пор.
Дай любить тебя веткам хвойным,
Мой немыслимый фантазёр!

***
На ладони линии рубчиком,
Петелькой рваной, крестом.
Гадалка шепчет в паучью
Сеточку эту о том,
Что здесь надо поосторожнее,
Чувства, разум, зыбкая даль,
О том, как много прожито,
О том, как ей меня жаль.
Прямую бы линию среди этих коллизий,
Милая, ты ведь склонилась не зря,
Проследи ее взглядом и прямая вывезет –
К дороге, вниз по которой нельзя.

***
Мои руки становятся крыльями,
Когда думаю о тебе.
Прикоснись ко лбу тыльной
Стороной ладони; робеть
Перестану. Жду малейшего знака,
Что ты со мной.
Будет утро греметь и звякать,
Повторяя вопрос простой –
Отчего грустит поваренок
С пустой тарелкой в руках?
Смотреть влюблено, слушать влюблено,
Как плещутся три кита
Далеко в основании планеты,
И аисты клином летят,
Слишком много всего – где ты?
Мне опять никуда без тебя.

***
Семафорами, светофорами,
На развилках, стрелках и перекрестках;
Не нужна никакая фора
На этой дистанции к небу и звездам.
Что ты шепчешь так горячо и долго,
Будто я опять не с тобой?
На этом пути поворотов столько,
Ты моя самая нежная боль,
Стала вдруг невыносимой:
Вновь тот же самый тупик.
Поднимет ли безграничная сила
Над лабиринтом из крыш и книг?
Терпи, и огни не погаснут.
Все быстрее внутри круговерть
Этой вести, приходящей к нам разной:
Бог-надежда, Бог-стыд, Бог-смерть.
***
Это шелест травы или произнесли мое имя?
Сладкий, тягучий звук рождается где-то в груди.
Ответом на зов, ответом на клич мой синий
Вечер несется, поет, гудит.
Это имя и я делаю шаг навстречу;
Повторенное тысячу раз за тысячу верст пути.
Поле пшеницы – огромный живой кузнечик,
Я лежу в желтых стеблях твоих – лети!

***
Наверное, в прошлой жизни я была мандаринкой –
И фруктом цитрусовым, и женой китайского императора.
Поэтому чувствуется иногда горчинка –
Это косточка на зубок попалась, это жерло кратера,
И лучше б на край его не ступала
Ни нога человека, ни лапа зверя,
Перемелет человечка опала,
Зверя тяжелым взгреют.
Этому краю и так страшно от самого себя –
Он любуется каждым остроконечным выступом,
Пытаясь представить – здесь можно ползком, здесь скользя,
А здесь перебежками – короткими, быстрыми.
Так длится моя медитация: глубока и легка,
Куда бы мне деться от этой нирваны, от этого сатори?
От цитрусового пощипывания языка,
От невозможности этой – быть кратером.

Август
I
Август густейшим светом льется через окно,
Стулья, стол, подоконник будто залиты лаком;
Стелется за окном автомобильное полотно
Черные стрелки машин бегут производственным браком
По зеленой ткани лугов и долин,
Куда утренний праздничный город собрался на отдых.
Ты проснешься, опять попадешь в лабиринт
Из вчерашних тягучих мыслей, и так – на годы.
Пора уж, пора накрыть свою жизнь платком,
Словно черный цилиндр волшебной вуалью окутать,
И август – воздушный гимнаст – взлетит высоко,
И, сделав прощальный жест, прыгнет за купол.
Ты же выйдешь из дома, закрыв все замки,
И отправишься вдаль, расписанию рейсов согласно.
Ты уедешь туда, где дороги светлы и легки,
Где августейших особ венчают на царство.
II
Август густейшим светом вылился на этюд
Прибавив то, что не осязаемо пятью
антеннами чувств,
что солнечным зайчиком бьет в грудь,
Машет солнечным хвостиком, просит побудь
со мной, и ты подступаешь ближе…
Завтра дождь эту пыльную зелень слижет,
А пока же смотри – виноград набирает вес
Попробуй – с косточками или без,
И комок в груди понемножечку рассосется.
На берегу небольшого пруда-болотца
Прорисована дача в смородиновых кустах;
И вот уже третья ягода исчезает в твоих устах,
Упади на старый ковер, что под деревьями бросили,
И посмотри – какое лето стоит –
за десять дней до начала осени!

III
Густейшим светом залило наш карниз,
Художник взял слишком много краски на кисть,
Сделав картину чуть-чуть скульптурой.
Мой коричневый август – карий, гнедой, каурый,
Из позолоченной рамки, как из-под узды,
Глянет той сивкой-буркой, что топтала сады;
А я не спала, я караулила каждый лист,
Что исписанный буквами слетал вниз,
и щелкала письменной ручки затвором,
Я не спала, я ловила бумажного вора.
Я следила за каждым мазком,
Что ложились на лес и на склон,
И пока он резвился, пыталась подкрасться ближе.
Мой оранжевый август – рябой, златогривый, рыжий,
Каждый листик раскрасит, ушьёт,
Пока я сплю в саду, обняв ручку-ружьё.
***
Я потрогала кожу на лапе у крокодила –
Это был первый весенний лист.
Так далеко ты ни разу не заходила,
Но не оглядывайся, сдержись;

Пусть тебе снится рисунок на дне колодца,
Остроконечный, как кленовая вязь.
Не замечен никем, он по стенам вьется и вьется,
Попытайся вновь уловить тончайшую связь,

Между тем, что не может никак походить друг на друга.
Сжав псалтырь, выбирайся на ощупь из темноты,
Тьма тебя встретит следующим кругом –
Падают в бездну исписанные листы.

Эта весна – больше весны для тебя – не она ли начало
Погружения в детские, давно позабытые сны?
Выбирайся на ощупь, это все, что осталось,
Пусть шевеление губ выдает, что читаешь псалмы.

***
Мы плачем обе. Смотрю на пламя
отраженное глубиной.
За гранью этих зрачков, на грани
между моей слезой и моей виной
длится выдох, и ниточка дыма
направлена прямо вверх.
Ты капризна и ветрена недопустимо,
так думай, что это грех,
и плачь от бессилия, ведь плакать не стыдно;
пусть пространство в десять свечей
плавит мрак, и будущего не видно,
и так вольно сейчас без слов и речей.
Я стою пред тобою – вечно бы, вечно
так стоять, ничего не тая,
и слышать голос, летящий навстречу
Мы плачем обе – свеча и я.

Из книги «Тричастие» (А-А:Изд-во Искандер, 2010 г.)