Внутренняя жизнь и повседневная работа представительства также требовали его пристального внимания. Одной из основ¬ных забот Н. Тюрякулова на протяжении всех лет его работы в Джидде оставалась проблема кадров: переводчики, дипломаты, врачи…
Уже в одном из первых подробных писем в НКИД, адресо¬ванном Пастухову, новый полпред ставит «вопрос о переводчи¬ке», от которого, по утверждению Тюрякулова, будет во многом зависеть успех его миссии. «Тов. Хикмет Бекинин умер в ночь с 19 на 20 июля (пятница/суббота) в три часа утра. Из донесения доктора Абдуль-Фаттаха (из голландского консульства) Вы уви¬дите причину и обстоятельства смерти Бекинина. По констати¬ровании врачом смерти Бекинина, его тело в тот же день было похоронено на кладбище Уммуль-Хава (кладбище Евы) с со¬блюдением всех мусульманских обрядов. Вскрытие не было про¬изведено и поэтому ход болезни и ее финал представлены лишь теоретически на основании диагноза.
Обстоятельства же, при которых Бекинин заболел бацилляр¬ной (?) дизентерией, приблизительно таковы: утром того дня, когда он слег в постель, покойный спрашивал нас о признаках дизентерии. Его интерес к симптомам этой болезни вызывался, очевидно, начинавшейся болезнью. На второй день (болезнь длилась всего около 9—10 дней) Нина Александровна Тюрякуло¬ва расспрашивала больного и установила, что за день или два до своего заболевания он выпил на базаре воду (конечно, не кипя¬ченую!), после которой почувствовал себя плохо. Начитавшись кое-какой научно-популярной литературы и проработав неко¬торое время с доктором Бабаджаном в качестве переводчика, покойный по-дилетантски самоуверенно относился к вопросам здоровья и лечения. В первый же день своей болезни он съел 10 яиц (вместе с желтком), что усугубило его положение. Харак¬терно то, что вымывая свою посуду дома с мылом, в то же время он мог на базаре и в частных домах пить сырую воду и есть ово¬щи. В первый же день болезни обнаружилась тенденция мании и психического расстройства. На 3—4 день он уже стал страдать от призраков. Рвал на себе белье, пытался выброситься из окна 3-его этажа и постепенно перестал узнавать людей и вещи. Воз¬можно было, что имело место довольно редкое явление метаста¬за в мозг.
По местным обычаям тело покойника более 1 дня невозмож¬но держать дома. К тому же и климат не допускал этого. Паро¬ход до сего времени не прибыл. При таких обстоятельствах мы вынуждены были похоронить его немедленно с соблюдением неизбежных при наших условиях обрядов».
Проявляя сочувствие, по-человечески жалея покойного, Н. Тюрякулов и в этих скорбных обстоятельствах не забывает о возложенных на него обязанностях. Он шлет в Москву отчет обо всех присутствовавших на похоронах представителях мест¬ных властей, а также информирует НКИД о тех возможностях, которые открываются перед советским представительством бла¬годаря четкому следованию на похоронах местным обычаям. Такой подход не выглядел циничным, поскольку ничто не было сделано искусственно, вопреки верованиям Бекинина или из желания произвести благоприятное впечатление.
«На похоронах были Сени-бей, турецкий пр. и сын Лари эфенди (Персидский кон.). Участвовала вся наша местная коло¬ния. С выражением соболезнования явились: Taha — помощник губернатора, начальник полиции, секретарь мининдела, Хамди-бей — исп. об. француза (Мегре в Бейруте, Го во Франции), Ха-сан-бей — его представ., купцы, знакомые и друзья покойного. Сегодня с той же целью явился известный Мухаммед Насиф.
Резюме: наше право на мусульманском кладбище, т. е. наше право на поездку к Мекку, этой смертью как бы закреплено в мнении правительства и общественных кругов. Репутация же Бекинина как религиозного человека лишь подкрепляет это по-ложение. Все это для вас может звучать странно, но это так. С другой стороны, мы соблюли ваххабитский идеал могил и по¬хорон: никакой помпезности и никаких отличительных знаков на могиле! Таким образом, покойный будет продолжать служить нам, а его семья будет иметь право на некоторую помощь со сто¬роны государства».
Между тем со смертью Бекинина вопрос о переводчике встал особенно остро. Разумеется, сам Н. Тюрякулов, владея иност¬ранными языками, испытывал минимальные трудности. «В сно¬шениях с Хамза (мининдел) пока обхожусь и могу обойтись без переводчика». Однако в деятельности полпредства существова¬ло немало направлений, например, работа с местной прессой, где требовались услуги квалифицированного арабиста. «Теперь о живых. Нам нужен переводчик. Судя по телеграмме т. Аркадь¬ева (вместо Моргунова?), имеется кандидат на место переводчи¬ка. Кто он — мы не знаем. Поэтому я условно рекомендовал т. Билялова (Билалов), работавшего в Информ. отд. Наркомтор-га по арабской прессе. Его знаю по Цизу, где он занимался пере¬водом на башкирский язык. Его знает и Башкирское представи-тельство в Москве. Характеристика: молод, работящий, молча¬лив. Беспартийный. Холост. Если нет никаких особых препятст¬вий к принятию т. Билялова, то просим внимательно отнестись к нашему кандидату, т. к. мы заинтересованы заполучить опыт-ного человека. Другое: мы просим ускорить решение этого во¬проса во избежание ослабления нашей информационной рабо¬ты по печати».
Когда в начале 1931 года решался вопрос об отъезде в апре¬ле в отпуск ближайшего помощника Назира — Туйметова, а ле¬том — и самого полпреда, последнего крайне беспокоила ситуа¬ция, что в представительстве не остается хорошо знающих язы¬ки сотрудников. «…Матюшкин остается один. Он еще не владе¬ет ни европейскими языками и ни арабским языком в мере не¬обходимости. Очевидно, что он может оставаться один только в том случае, если его вы согласитесь оставить на лето здесь в ка¬честве лишь управляющего полпредством, не возлагая на него ни работы по представительству ни по своим, ни по связи с ме¬стным обществом. Если на это НКИД не пойдет, то он должен озаботиться прислать своевременно товарища соответствую¬щей квалификации со знанием языков хотя бы французского и турецкого. Я так говорю, имея в виду, что вы, может быть, возь¬мете кого-либо из Турции на время. Попутно скажу, что Ма-тюшкин оказался работником более способным и восприимчи¬вым, чем Катышев и чем мы ожидали. Надеюсь, что он скоро войдет в курс туйметовской работы. Что касается языков, надо думать, что начнет говорить не раньше чем через год. После то¬го как обжигаешься на одном, начинаешь дуть и на другое. Ведь Катышев не владел и русским языком. Большое значение имеет и культурный уровень человека. Я с большой надеждой отно¬шусь к Матюшкину, придираюсь к его произношению, застав¬ляю произносить по нескольку раз каждое слово и ввожу в араб¬ский язык. Он пока что не огорчается и не всегда удачно, но и всегда старательно выводит «анны», «дады» и т. п. Одновремен¬но помогаем по части французского языка. Дай бог не оши¬биться. Аль мустакбаль кешшаф».
После приезда Матюшкина в миссии произошло перерас¬пределение обязанностей, которое, с одной стороны, должно было облегчить жизнь, но с другой, добавило новых хлопот. «Туйметов постепенно вводит т. Матюшкина в курс своей рабо¬ты, подготавливая его к полному охвату всех его функций, кото¬рые он нес (консульские функции, счетоводство, хозчасть и пр.). …Матюшкин назначен секретарем полпредства с окладом переводчика, поскольку наши местные возможности не позво-ляют нам решить этот вопрос иначе. Туйметов предполагает вы¬ехать в апреле месяце исходя из того, что, во-первых, он не мо¬жет после долгого пребывания в жаркой стране зимой вернуться в СССР и, во-вторых, потому, что полпредство в настоящее вре¬мя в нем нуждается. Поэтому мы решили перевести т. Матюш¬кина на оклад секретаря после отъезда т. Туйметова. Но т. Ма¬тюшкин сейчас выдвигает требование о назначении ему оклада секретаря, основываясь на приказе о его зачислении и назначе¬нии по управлению делами. Прошу рассмотреть этот вопрос и дать нам твердые указания. Просьба подтвердить согласие НКИД. В связи с этим НКИД надлежит озаботиться о присылке нового соответствующего сотрудника к апрелю месяцу, чтобы отъезд Туйметова и Тюрякулова не оголил полпредство».
Тяжелая ситуация с профессионально подготовленными ка¬драми вынуждала Назира Тюрякулова заниматься не только сво¬ими прямыми обязанностями, но и поиском потенциальных ра¬ботников и подготовкой смены. «Имея в виду незначительность кадров арабистов в Москве, я считал бы в интересах нашего де¬ла необходимым практикование системы стажерства. Один ара¬бист из окончивших Восточный институт или старшекурсников мог бы один год использоваться для практической стажерской работы в Джедде, подготавливаясь к своей будущей работе в агентствах и представительствах. Этим способом мы обеспечили бы себя небольшим кадром людей, владеющих арабским языком не только теоретически, а и практически.
На языке Корана здесь невозможно на базаре купить себе и коробку спичек. Между тем в наших учебных заведениях, выра¬жаясь фигурально, готовят не арабистов, а коранистов, могущих объясняться лишь с мертвецами и ангелами. Кроме того, ста-жерство стимулировало бы интерес к арабскому сектору со сто¬роны учащихся в смысле обеспечения их в будущем работой при условии их работоспособности. Количество мест в арабском секторе наших институтов должно быть при этом сужено до ра¬мок потребности во избежание «перепроизводства»».
Есть ведь и такие арабисты: как, например, Акчурин, кото¬рые кончают институт им. Нариманова и работают в Нарком-торге по другой специальности после блестящего окончания арабского сектора. Между прочим, представляю Вашему внима¬нию и этого товарища в качестве кандидата на место переводчи¬ка. Наряду с хорошими познаниями по арабскому языку он под¬готовлен и для работы по экономической линии и безукориз-ненно владеет русским языком, что дает ему преимущества пе¬ред Биляловым. Покойный Бекинин не только не знал русского языка, но не хотел развивать и углублять свои познания в этой области, в результате чего нам приходилось заниматься перево¬дом с русского языка Бекинина на общерусский литературный язык. Это обстоятельство отнимало много времени при подго¬товке для Москвы информационных материалов».
Однако бывали в работе представительства ситуации, когда отъезд «ценного переводческого кадра» воспринимался как дар божий. Так случилось с переводчиком Катышевым, после отбы¬тия которого на родину Н. Тюрякулов с огромным облегчением пишет в Москву: «…доволен тем, что мы все после отъезда Каты¬шевых и по приезде тихих людей обрели покой и избавились от скандалов, которые являются типичными для народных судов Москвы. Мы молчали. Ке фер! Я ведь не мог даже замечания де-лать им. Первое и последнее мое замечание т. Катышеву о не¬удобстве танцев в утренние часы и стука над потолком… когда там сидят гости (так оно и случилось), вызвало обвинение меня со стороны обоих Катышевых в бюрократизме и т. д. вплоть до разговоров со слезами, которые выжимались в любой момент. Я вынужден был молчать и тогда, когда Катышев избивал свою жену, и последняя кричала о помощи. После этого начинаешь относиться с недоверчивостью ко всем новым людям. Я обо всем этом рассказал Вам исключительно для того, чтобы отме¬тить всю важность тщательного подбора работников во всех от¬ношениях».
Непростое положение сложилось в представительстве и с ме¬дицинским обслуживанием. На первых порах по любому поводу приходилось прибегать к услугам любых доступных специалис¬тов. Или выручала Нина Александровна Тюрякулова, врач по образованию. Однако поскольку это не входило в круг ее пря¬мых обязанностей, требовался кадровый специалист из Моск¬вы. Случилось так, что именно смерть Бекинина явилась тем пе¬чальным «примером, который иллюстрирует наше «сиротское» положение. Я лично не собираюсь болеть, но наличие врача в консульстве для оказания помощи сотрудникам и нашей мест¬ной колонии в первую очередь считаю необходимым и полез¬ным. Требования, которые я мог бы предъявить по этому вопро¬су, сводятся к тому, чтобы врач (или доктор) был опытен по сво¬ей специальности, мужчина лет 35—45. Желательно, чтобы был мусульманин, если его жена тоже будет заниматься врачевани¬ем, то тоже неплохо. Сейчас нас пользует женщина-врач (гре¬чанка) Petridis и голландский доктор яваец Абдуль-Фаттах (по¬следний лечил Бекинина). Это очень и очень неудобно. Кроме того, население справляется о том — будет ли у нас врач. Хотя т. Туйметов считает во избежание «разговоров», имевших место в прошлом, что лучше прекратить амбулаторный прием боль¬ных, я полагал бы возможным и полезным для наших общих ин¬тересов продолжить амбулаторный прием нашего советского населения, не ограничивая круг деятельности врача стенами консульства. Пока же мы в порядке местного найма предлагаем пригласить жену д-ра Бабаджана, которая скоро должна при¬ехать на «Лусе» и которая, по сведениям т. Хакимова, согласна работать у нас. На это дело мы имеем телеграфное согласие т. Аркадьева. Вообще же предпочитал бы иметь здесь в агентстве лишнюю женщину, хотя бы в качестве врача. Если в этом отно¬шении перегну палку в сторону излишней осторожности, то мы не пострадаем. Это я говорю в учёте культурного уровня местно¬го населения и местных традиций».
Учитывая местные традиции, а вовсе не по причинам «жено¬ненавистничества» Н. Тюрякулов вновь и вновь поднимает во¬прос о докторе-мужчине. «У нас продолжает работать женщина-врач Тивель (Бабаджан). Она работает здесь в порядке местного найма. Я по-прежнему остаюсь на «мусульманской» точке зре¬ния, что нам лучше иметь все-таки мужчину доктора. Правда, она работает прекрасно и приобрела большую популярность среди женской половины населения: ежедневно принимает до 25—30 чел. Из осторожности по нашему совету она часто отсы¬лает к другим врачам (сирийцам), чтобы ее не подозревали в «отбивании» чужих больных. Население весьма довольно. Тем не менее, прошу Вашего содействия в замене ее мужчиной. Ча¬стным образом узнал, что вопрос о докторе Мошковском встре¬тил какое-то затруднение. Если это так — то приходится сожа¬леть. Нельзя ли ускорить разрешение этого вопроса в желаемом нами направлении».
Настойчивые просьбы полпреда были в конце концов услы¬шаны, и накануне 1930 года «одновременно с почтой» в Хиджаз выехали «врачи Мошковский (высококвалифицированный уче¬ный специалист по вопросам тропических болезней), главным образом для ведения научных исследований, и его ассистент врач Нахашвили, главным образом для подсобной работы и для клинической практики. Хотя по настоящий день мы не получа¬ли Вашего сообщения о визе для Нахашвили, рассчитываем, что Вам удастся ее получить. В противном случае, Нахашвили при¬шлось бы поехать на некоторое время в Ходейду и там дожидать¬ся визы для приезда в Геджас».
В сопроводительном письме НКИД Н. Тюрякулову предла¬галось использовать работу вновь прибывших медиков для укрепления контактов с местными политическими кругами, тем более что примеры такого эффективного взаимодействия уже были. Для этого почтой было направлено «письмо Наркомздра-ва т. Семашко министру здравоохранения Геджаса (если таково¬го нет, можно передать его в другое соответствующее ведомст¬во). Полагаем, что Вы используете это письмо для создания делового контакта между т. Мошковским и геджасскими властя¬ми. Сообщаем для Вашего сведения, что работа нашей амбула¬тории в Санаа и в частности д-ра Бабаджана имеет прекрасные результаты и превратилась в один из каналов нашего политиче¬ского и культурного влияния. Наркомздрав очень заинтересован в научной работе т. Мошковского и от успехов последней будет зависеть его дальнейшее отношение к медицинской работе в Ге-джасе. Работа т. Мошковского действительно должна иметь крупное научное значение. По всем этим причинам мы просим Вас создать максимально благоприятные условия для работы т. Мошковского и учитывать, что ему также необходим ассис¬тент Нахашвили, как его ближайший помощник».
Как для специалиста-бактериолога, перед Мошковским в Саудовской Аравии открывалось широкое поле деятельности. В качестве ученого и специалиста по малярии Мошковскому удалось установить деловые отношения с хиджазскими меди¬цинскими властями и простыми врачами, которым он много содействовал по линии организации бактериологической ра¬боты в Джидде. Как врач Мошковский пользовался большим авторитетом у хиджазцев. Он лечил от малярии принца Фейса-ла и других видных деятелей. В иностранных миссиях также жаждали воспользоваться его помощью, а наиболее тесные отношения установились у него с голландцами. «Но особенно ярко выявилась для геджасцев польза от нашей медицинской работы в связи с предпринятыми итальянской стороной попыт¬ками объявить хадж неблагополучным по холере, на основании одного неясного случая заболевания. Д-р Мошковский пред¬ложил свои услуги геджасцам и провел целый ряд бактерио¬логических опытов, которые показали, что в Геджасе холеры не имеется».
Очевидно, что установленное благодаря бактериологичес¬ким исследованиям Мошковского отсутствие холеры в Хиджа¬зе, а также его разъяснения о ходе своих работ, которые он, с ве¬дома Н. Тюрякулова, давал отдельным дипломатам (Райяну, Мегрэ и др.), «охладило интерес итальянцев к «холерной» за¬цепке и теперь они бьют перед нами отбой. Попутно отмечу, что тактика, которой по моему указанию придерживался проф. Мошковский, заключалась в тщательнейшем ограничении сво¬их как письменных (Геджасскому правительству), так и устных (иностранцам и представителю Международного карантинного Совета в Джедде д-ру Салиху, неотступно следившим за работой нашего врача) сообщений рамками материалов, подвергшихся исследованию с его стороны. Другими словами, наш врач из¬бегал бросать тень на сообщение из Массауа, хотя фактически результаты его работы, касающиеся хотя бы только одного Гед¬жаса, по сути дела поставили под сомнение правильность и законность карантинных мер Совета, базирующихся глав¬ным образом на итальянском свидетельстве. Такой вывод при¬ходится делать из заявления главного инвектора Совета гене¬рала Дюгэ».
По «холерному вопросу» Назир во многом действовал на свой страх и риск. И лишь когда успехи и признание были нали¬цо, он взял на себя смелость высказать претензии Центру: «…мы не имели и не имеем никаких указаний о линии нашего поведе-ния по холерному вопросу. Мы действовали по нашему разуме¬нию. Так, конечно, не годится. Мы прилагаем специальную за¬писку и по этому вопросу, в которой Вы найдете все, что касает¬ся наших соображений о постановке медчасти при полпредстве. Попутно прошу расшевелить НКЗдр и Бюро Загр. Информации и попросить их более внимательно относиться к установлению более тесной связи с нами. Нужно позаботиться, чтобы наши врачи здесь чувствовали постоянный глаз Москвы. Между тем Мошковский не имеет никаких указаний. Все исчерпывается частными сведениями и письмами. Кроме того, необходимо обеспечить своевременный отпуск и отдых врачей, чтобы не от¬пугивать других при поисках работников для Джедды. Мошков¬ский до сих пор пребывает в неизвестности насчет того, как быть дальше. Неизвестность не позволяет установить твердую программу работы медчасти, которая к тому же является полуза¬конным придатком полпредства».
О том, что Н. Тюрякулову удалось «заполучить» в лице про¬фессора Мошковского специалиста высочайшего уровня, гово¬рит хотя бы то доверие и уважение, которое испытывали к нему представители Голландии, с которой в ту пору у СССР не было дипломатических отношений. «Являясь в общем английским «подголоском», голландцы по отдельным вопросам, как, напри¬мер, по карантинным делам, не всегда солидаризируются с анг¬личанами, как это видно из материалов д-ра Мошковского. Лич¬ная и культурная связь между нами и голландской миссией впол¬не удовлетворительна. Ван-Мюллен любезно предоставил Мош-ковскому воспользоваться нужными последнему официальными материалами и отчетами из архива голландской миссии. В свою очередь и Мошковский по приглашению ван-Мюлена и с моего согласия оказывал медицинскую помощь больным явайцам, слу¬жащим миссии, производил научные исследования на голланд¬ском пароходе, на котором имелись подозрительные по эпиде¬мии больные, и обучает врача миссии явайца Абдуль Фаттаха не¬которым новым приемам работы по бактериологии, делясь с ним научными новостями. Несмотря на отсутствие официальных от¬ношений между нами, ван-Мюлен аккуратно придерживается «традиционно» дружеских отношений. Перед своим отъездом (июль) в отпуск он явился с прощальным визитом и в беседе со мной сообщил, что голландский мининдел в своей инструкции предлагает ему сохранять с нами наилучшие личные отноше¬ния». Медицина помогала наводить дипломатические мосты…
На этих основаниях у Назира возникают дополнительные со¬ображения по укреплению советско-саудовских связей, о кото¬рых он незамедлительно информирует руководство. «Я сделал вывод, что Мошковский должен развивать контакты с гепра по своей линии. В осуществление этого Мошковский в этом году снова примется за «холеру». Он ставит (для себя) задачу попут¬ного исследования источников воды, которые, по его предполо¬жению, могут давать холероподобные вибрионы. Но это чисто научная задача. Несмотря на все благоприятные условия Мош¬ковского, мы сумели протолкнуть его вперед, мирно завоевать известное положение, заставить признать свой авторитет. Он недавно стал лечить эмира Фейсала (малярия). Иностранцы жи¬во интересуются — когда Мошковский уедет. По отношению к иностранным представителям я вел себя лояльно: по моей просьбе и в моем присутствии в нашем полпредстве Мошков¬ский давал объяснения научного характера английскому послу Риану, итальянцам и, ставя об этом в известность гепра. Резуль¬татом его работы гепра довольно. В первое время относились с опаской. Корректное отношение показало, что мы не собираем¬ся подвести геджасцев. В этом году думаю, что будет лучше, бо¬лее тесный контакт».
При отъезде Мошковского директор здравоохранения Хид¬жаза д-р Махмуд обратился к нему с письмом, в котором указы¬валось, что Хиджаз всегда будет помнить о ценной работе совет¬ского доктора, и в связи с этим выражалась глубокая благодар-ность.
Между тем командировка специалистов-медиков закончи¬лась довольно быстро. Уже в конце декабря 1930 года из Джид-ды на родину выехал Нахашвили, и профессор Мошковский ос¬тался один. При этом он «много нервничает из-за квартирных неурядиц в Москве. Необходимо оказать семье (сестре) самое активное содействие по охране его прав. Было бы желательно получить от Вас две успокоительные строчки на этот счет!», — пишет в Москву Н. Тюрякулов. В то же время он информирует Центр, что «после хаджа удерживать Мошковского не будем, вернее, не сможем! Если хотите сохранить преемственность — его заместителя пришлите своевременно (хотя бы к маю). Обра¬тите внимание на это дело. Писать особо еще раз не будем». Увы, его призыв услышан не был. С отъездом Мошковского ме¬дицинская работа приостановилась, так как несмотря на все на¬стояния и специальные «письма тов. Карахана тов. Владимир¬скому от 10 июня, НКИД не удалось подобрать подходящего врача для Джедды». Только к самому концу года удалось офор¬мить врачей Виленского и Кудлаеву, которые выехали в Хиджаз 26 января 1932 года, но пробыли в стране недолго. Быть может, как показало будущее, к счастью. Хотя и краткосрочного пребы¬вания Виленского хватило, чтобы нанести ощутимый урон иму¬ществу и репутации амбулатории при миссии.
Между тем полпред не уставал убеждать руководство НКИД в необходимости создания при миссии постоянно действующей амбулатории. «15 июля 1933 года приехал д-р Жуков-Хованский. 16-го он приступил к работе, которая вначале неизбежно своди¬лась к приведению амбулатории в порядок и выявлению ее на¬личных материальных возможностей. Нужно сказать, что еще до приезда д-ра Г. Д. Жукова-Хованского нами были проведены «субботники» с той же целью. Однако этого было далеко и дале¬ко не достаточно, чтобы успокоиться насчет амбулатории. Ос¬новную работу по чистке «авгиевых конюшен» провел и прово¬дит д-р Жуков. Эта работа не закончена до сего времени. Об этом лучше всего прочтете в характеристике амбулатории, которую дает сам доктор Жуков. Из всего этого легко можно заключить — в каком состоянии амбулатория была оставлена Виленским».
Полпреду приходилось вникать во все детали, поскольку только от него зависело, будет ли оказана амбулатории из Моск¬вы необходимая материальная помощь. Не говоря уже о том, что после отъезда прежнего медперсонала, к которому и во время его работы накопилось немало претензий, была обнаружена са¬мая банальная недостача. «Эта работа необходима прежде всего потому, что я должен точно знать — чем и в какой мере помочь амбулатории (в отношении медикаментов, оборудования, мате¬риалов). Уже в процессе этой работы выяснилось, что, несмотря на незаконный увоз Виленским части патентованных средств амбулатории (это устанавливается — сообщим через пароходных работников), мы в отношении некоторых медикаментов доста¬точно обеспечены. Правда, имеется ряд медикаментов, в кото¬рых амбулатория нуждается как в воздухе. Обо всем этом кон¬кретно можно говорить лишь после полной инвентаризации всей материальной части амбулатории. Это первая задача, кото¬рая получит свое разрешение, как надеемся, в сентябре».
Стремясь еще более упрочить советские позиции в королев¬стве, Назир Тюрякулов считал необходимым продолжать дейст¬вовать через медиков, чья популярность в Хиджазе все более возрастала. В связи с этим он выступает с идеей об организации собственной лаборатории. «Основное — микроскопы и знания — есть. Небольшая помощь с нашей стороны, и лаборатория будет готова». Особое значение, которое придавал полпред созданию лаборатории, было обусловлено тем, что без таковой поставить работу амбулатории на действительно профессиональном уров¬не было невозможно.
Между тем «лабораторная работа монополизирована здесь голландским и ничего не понимающим в этом деле англо-ин¬дусским врачом. Зависеть нам от них, хотя бы в косвенной фор¬ме, не следует. Геджасские здравоохранительные организации еще не в состоянии поставить свою лабораторию». Наконец, по¬следняя поставленная полпредом задача — «выработка положе¬ния о работе медчасти Полпредства…».
Настойчивость Н. Тюрякулова была вознаграждена. Врача Москва прислала. Он оказался высококлассным специалистом, с самого первого дня зарекомендовал себя таковым и снискал полпредству большой авторитет и благодарность со стороны местного населения. «Само собой разумеется, что уже через неделю после своего приезда д-р Жуков начал прием больных. Работает с 8 утра до 1.30 п. п. Учитывая бытовые особенности местного населения, мы установили такой порядок: один день принимаем мужчин, другой день — женщин. Прием производит¬ся по билетам (очередь). Дети принимаются вне всякой очереди. Ежедневно принимаем теперь 30—40 человек. За истекшее вре¬мя доктором Жуковым принято около 710 человек. Как новое явление отмечу — наша амбулатория обслуживает почти весь ме¬стный гарнизон (главным образом, неждийцы). Неждийцы-сол-даты и о нашем докторе говорят: «doxtur albalsheflk zayin» и на предложение обратиться к своему правительственному «дохту-ру» отрицательно цокают».
Большинство местного населения страдало от малярии, трахомы, детских, женских и венерических болезней. Социальный состав больных – городская беднота, купечество, солдаты, полицейские, чиновники. Охотно пользовались услугами советской амбулатории и иностранцы. Из-за большого наплыва пациентов полпред постепенно вводит систему оплаты за медицинское обслуживание. «Стараемся хотя бы незначительно, но все-таки почти всегда взыскивать стоимость медикаментов. Богатые пациенты платят по повышенным индивидуальным ставкам. Визит на дом – 1 фунт.
Вопрос о доме доктора с доходов по визитам будет учтен в положении, которое будет своевременно послано в отдел. Пока доходы амбулатории мизерны. Без нашей помощи поставить ее на ноги невозможно. Если формально амбулатория подчиняется НКЗдаву, то это мне не мешает смотреть на нее, как на часть нашего организма, выполняющую определенную функцию. Ввиду этого мною за счет моей внутренней полпредской экономии были немедленно произведены все срочные необходимые работы по улучшению условий работы в амбулатории (побелка, новые полки на складе, мебель, умывальники, и, кроме того, тем же способом нанял для амбулатории (формально для полпредства) служащего араба (очень толковый и инициативный человек). В Мекке у знакомого турка-фармацевта Sokasun за бесценок приобрел новую аптекарскую посуду».
В условиях крайне низкого уровня здравоохранения в то время в Хиджазе работа советской амбулатории внесла заметный вклад в дело внешнеполитической пропаганды, популяризации достижений Советского государства. Отдавая себе отчет в том, что главная заслуга в этом деле принадлежит доктору Жукову-Хованскому, полпред не скрывает своего восхищения высококвалифицированным специалистом, проявляет всяческую заботу об условиях его повседневной жизни. «…Я заявил доктору Жукову, что в меру моих возможностей я всегда окажу ему помощь, чтобы амбулатория была организована как следует, и чтобы он мог показать свои знания. Доктор Жуков очень доволен и обстановкой, и условиями работы. Я считаю, что мы обязаны помогать ему, затем требовать с него и подольше удерживать его на этой работе. Гастролеры на год вредны. Пробыв же на работе более продолжительный срок времени, доктор изучает и язык, и людей, и быт, и т. д. Исходя из этого, я стараюсь максимально удовлетворить требования Жукова, чтобы прикрепить к нам на продолжительное время.
Есть еще один важный практический вопрос: о жалованьи доктора Жукова. По договору доктору Жукову определен оклад в 190 американских долларов. В связи с падением доллара доктор Жуков теряет ежемесячно до 100 золотых рублей. При уровне его оклада и местной дороговизне (едим и пьем почти всегда привозное) это является серьезным для него убытком. Необходимо самым настойчивым образом добиться изменения этого положения. По этому поводу доктор Жуков пишет заявление (копия – вам). Убедительно прошу отдел и Вас поддержать ходатайство Жукова».
Полпреду Н. Тюрякулову одинаково результативно удавалось решение множества вопросов, как политических, так и бытовых. На чисто дипломатическом поле он довольно успешно конкурировал со значительно более опытными представителями западных держав. А знание местных реалий помогало ему не просто избегать досадных ошибок, но и завоевывать уважение со стороны местной элиты и коллег-дипломатов.
Как мы видим, несмотря на монотонность будней, наполненных множеством проблем и забот, во всем, с чем Назир Тюрякулов соприкасался в своей дипломатической деятельности, характерным для него был поистине масштабный государственный подход. Он умело разбирался во всех хитросплетениях дипломатической борьбы не только на Ближнем Востоке, но и европейской и мировой аренах. Ориентация на конечный результат в отстаивании национальных интересов своего государства, проницательность, неуемная энергия, здоровая амбициозность, профессионализм и пассионарность превращают Н. Тюрякулова в весьма заметную фигуру в истории советской дипломатии.