РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ. СОНЕТЫ ЛИРЕ

Пусть простится мне это: стихи о любви,
Когда пуст я как небо, пустынен как вечер,
Когда снова я в прошлом, хоть склеить мне нечем
Расходящихся далей неверные швы.
Пусть простится мне это, раз запах земли
Здесь сливается в воздухе с запахом дыма.
Пусть все мимо, все мимо, помянем любимых
За естественность с коей пришли и ушли.
За ущербную роскошь: вдруг вспомнить о ней,
Среди дымки багряной, средь золота листьев,
Среди листьев бумаги, исчирканных листьев
Растворившейся в слове печали моей.

Улыбка ласки и доверья взгляд,
Безмолвием лелеемая нежность.
Готов смотреть я на тебя стократ,
Уйдя душой в любви твоей безбрежность.

Люблю в тебе способность все понять
И ласковую, мудрую покорность.
Любимая — ты дочь моя и мать,
А я родню обретший беспризорник.

Я не привык ни к ласкам, ни к любви,
Я невзначай могу и нагрубить.
Я слишком откровенен в поклоненьи.

Прости мне это яростное «я».
Во мне одном семь «я», моя семья,
И только ты простишь мне самомненье.

Стукну “эл”, стукну “и”, стукну “эр”,
Стукну “а” и получится “Лира”.
Входишь ты, распахнув мою дверь,
Когда я запираюсь от мира.

Входишь ты и зовешь меня в сад,
Где березки на ситец свой просят.
Тополей колоннады стоят,
Подпирая макушками просинь.

Пусть трещат под подошвами сучья,
Мне сегодня ничто не наскучит,
Этот день как улыбка судьбы.

Рядом бархатясь что-то искрится.
Это хлопают Лиры ресницы
Перед солнечным чудом любви.

За окном — снегопад в бесконечном пареньи,
Хлопья снега роятся, клубятся и тают
Неустанной в кружении белою стаей,
Облекая в кристаллы снежинок мгновенья.

Так и ты из ничто вдруг возникла однажды
Совершенством гривастым, глазастым прозреньем,
Наслажденьем для слуха, ладоней и зренья,
Воплощением грез, утолением жажды.

Сагыныш — это радость тоски и томленья,
Белоснежного чувства живое струенье,
Снежных хлопьев без запаха дым.

Это снег не разлуки, а радостной встречи.
Он рисует глаза твои, руки и плечи…
Изождался тебя — “сагындым”.

Мы обнялись лбом прижавшись ко лбу,
На лодке твоего зрачка
Я плыл в свое безвозвратное детство.

В тебя смотрюсь я словно в гладь залива,
Где радости и чаянья, и муки,
Живут с тобой как отзвук молчаливый
Былых тревог, приевшихся до скуки.

Глаза твои цветут улыбкой доброй
Зато у губ порой такая складка,
Как будто ты взрослее, чем свой возраст
И знаешь, как на свете жить несладко.

Однако смех твой вне земных реалий —
Вне возраста, вне племени, вне тела,
Он юн и свеж, влекущ и беспечален.

Неистощим сколь ты ни расточала,
Не знает ни основы, ни предела,
Насколь мистичен, столь и гениален.

Мне весело жить —
Хороню тебя сто раз на дню.
Стараюсь запомнить победный росчерк
Улыбки твоей
Ласточкокрылой.

Сродни твой голос музыке. И я
Грущу о том, что я не Бах, не Лобос.
Чтоб радости и скорби не тая
На нотный стан переложить твой голос.

Струне созвучный, что из серебра
Твой голос — средство для полета в сферы,
Где слух свой нежат с ночи до утра
К портьерам нашим притулившись эры.

Мы и хохочем и поем с тобой,
Ты долго мне рассказываешь что-то.
Летят во тьме воркующей гурьбой
Из губ твоих пленительные ноты.

Ты словно лиры гибкая излука,
Что создана для извлеченья звука.

Разлуки страх опередив,
Бесстрашно мы с тобой расстались.
Звонками я твоими жив,
Письмом, что библией мне стала.

Висит в шкафу и твой халат,
Храня и запах твой и трепет.
Бреду, задумчивый, я в сад,
Березок слушать треп и лепет.

Но как ни тешил бы себя,
Мне без тебя поздравить не с чем,
Я всем любуюсь не любя.

Мне день любой теперь зловещ.
Зачем хранить твои мне вещи,
Когда здесь сам я словно вещь?