Журнал «ТАМЫР» №21 январь-март 2008 г.

В номере:

Пульс перемен
Ауэзхан Кодар. Инновационные явления в современной культуре Казахстана
Сергей Кибальник. «Постмодернизм мертв, а я еще жив» (Поп-арт как последняя стадия русского постмодернизма)

Корни и крона
Ауэзхан Кодар. Мустафа Чокай о казахском национальном менталитете
М. Увалиев. Стихи о религии

Культурология
Ж.Баймухаметов. Истоки\Деррида и Хайдеггер\ Эдвард Кейзи. Исток(и) (у) Хайдеггера/Деррида

Гендерная ассиметрия
З. М. Кодар. К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ГЕНДЕРНОЙ АСИММЕТРИИ В ЭВОЛЮЦИИ КУЛЬТУРЫ
Литературная гостиная.
Ауэзхан Кодар. «Маргарита Сосницкая: я – мастер маленького жанра»
Сергей Кибальник. Поверх Фркантрии

Қазіргі қазақ

Маралтай Райымбекұлы. «Ай» кітабынан
Жан Бодрийар. Бұлтартпас жол-жобалар. Аударған және түсініктемелер жазған Ә.Қодар (дать статью на казахском о Бодрийаре)

Любая культура есть смешение традиции и инновации, где в какой-то момент преобладает традиция, а в другой – ее та или иная альтернатива. Что касается казахстанской культуры, в ней очень сильно традиционное начало, настолько сильно, что поначалу кажется неколебимой. Наша молодость и вхождение в творческую среду пришлись на период конца 80-х – начала 90-х. Мы застали начало и разгар Пенрестройки, эпоху распада Советского Союза и «парада суверенитетов», шоковый переход с советской социалистической экономики на экономику повальной «прихватизации» и дикого рынка, где и правительственные и теневые структуры были одинаково мафиозны. В какой-то период в нашей республике были расформированы даже библиотеки и дома культуры как ненужное советское наследие в стране развивающегося капитализма. Но вот отцвела пора горбачесвского плюрализма и ельцинской демократии, среди бывших союзных республик на постсовестком пространстве Казахстан постепенно выходит на положение регионального лидера. В связи с этим пора задуматься: сможем ли мы с таким же успехом лидировать в сфере культуры? Положа руку на сердце скажем, что мы пока не поднимем такой ноши. И это проистекает из множества причин, и главная из них в том, что у нас нет внимания к современной культуре, т.е. к той, которая созревает на наших глазах.
Мне уже приходилось писать о том, что культ парадигмы исторического самосознания был оправдан в эпоху колониализма, когда казахи как нация задыхались в оковах российского самодержавия и советского застойного партократизма. Он был оправдан также и в эпоху деколонизации, когда нужно было дистанцироваться от советско-социалистической парадигмы, чтобы прийти к самоосознанию достоинств национального суверенитета. Но сейчас, когда наше государство получило право на председательствование в ОБСЕ в 2010 году, при всем уважении к нашим успехам, это невозможно, если у нас нет современной культуры.

Продолжить чтение

В формулировке «Постмодернизм: Что же дальше?» начинать можно с самого первого слова: «Постмодернизм». Когда я привел формулу настоящего сборника одному из наиболее известных петербургских писателей среднего поколения Сергею Носову, он, конечно, спросил: «Что такое постмодернизм?». Не оттого, разумеется, что не знает, а потому, что вплоть до недавнего времени, да, впрочем, нередко и сейчас постмодернизм объявляется основным и едва ли не единственным направлением современной литературы или даже «стилем эпохи» и существом культурной «ситуации», в то время как существует немало интересных писателей и явлений культуры, никак не связанных с постмодернизмом. Какое отношение к постмодернизму имеют, например, наиболее печатаемые в последние годы и получившие определенное признание такие петербургские писатели, как Сергей Носов или Павел Крусанов, Максим Кибальчич или Алексей Грякалов, – или Михаил Кураев и Валерий Попов? Или, например, Юрий Поляков и Анатолий Ким?
Понятие постмодернизма, и без того не слишком определенное с самого начала (есть критики, которые и сейчас не без основания вопрошают: «А был ли мальчик-то?»), в настоящее время стало обозначать едва ли не что угодно. Этому во многом способствовало появление в последние годы ряда сводных работ о русском постмодернизме, авторы которых постарались собрать в них все, что имеет или может иметь хоть какое-то отношение к постмодернизму. В результате возникла картина, которую, если вспомнить ситуацию с реализмом двадцатилетней давности, старательно обсуждавшуюся в литературоведении того времени, можно было бы по аналогии обозначить как «Постмодернизм без берегов». Это делает тем более необходимым в каждом конкретном случае заново разбираться, что есть постмодернизм, какие инварианты его существуют и с какими различными традициями они, в свою очередь, связаны. Так, например, в современном «постмодернизме без берегов» можно без труда выявить литературное течение, которое более непосредственным образом связано с поп-артом, чем собственно с постмодернизмом. Однако для того, чтобы его охарактеризовать, необходимо вначале все же сказать хотя бы несколько слов о русском поп-арте вообще.

Продолжить чтение

Когда мы пытаемся понять суждения Мустафы Чокая о национальном менталитете, сталкиваемся с тем, что он рассуждает о национальном на высоте философских определений 19-го и начала 20-го века. К сожалению, у него нет специальной статьи, посвященной этому вопросу, но отдельные рассуждения рассыпаны тут и там в его публицистике, которую он вел в различных изданиях и особо концентрированно в журнале «Яш Туркестан». Мы будем приводить эти суждения по двухтомнику сочинений Мустафы Чокая, вышедшему на казахском языке в Алматы, в 1998 г., а также использовать материалы к его биографии. Далее, кроме специально оговоренных случаев переводы из работ М. Чокая, мои – А.К.

Прежде чем приступить к чокаевскому пониманию национального менталитета, надо дать определение этому термину. В научном обиходе различают менталитет и ментальность. Отличие этих терминов состоит в том, что менталитет имеет всеобщее, общечеловеческое значение, а ментальность может относиться к самым различным социальным стратам и историческим временам.Следует отметить, что употребление этих двух терминов еще не устоялось.

Поэтому мы будем различать в менталитете уровень архетипов и уровень идеологии, который представляется более отрефлексированным и рационально оформленным. В основе коллективного бессознательного лежат устойчивые образы, названные Юнгом архетипами. В своей сущности ментальность как раз и представляет собой исторически переработанные архетипические представления, через призму которых происходит восприятие основных аспектов реальности: пространства, времени, искусства, политики, экономики, культуры, цивилизации, религии. Рассмотрение ментальных особенностей сознания той или иной социальной группы позволяет проникнуть в “скрытый” слой общественного сознания, более объективно и глубоко передающий и воспроизводящий умонастроения эпохи, вскрыть глубоко укоренившийся и скрытый за идеологией срез реальности — образов,
представлений, восприятий, который в большинстве случаев остается

Продолжить чтение

Читать:

Несомненно, что в наше время стало очень модным заниматься вопросом относительно концов и, прежде всего, вопросом, связанным с концом философии, представленного в работах Хайдеггера и Деррида. Однако, хотя оба мыслителя и выражают в целом согласие, когда речь идет о последних вещах – о вопросах конечности и особенно о всевозможных финальностях – они, и это показательно, больше всего расходятся в вопросе относительно истоков. Они совершенно по-разному относятся к проблемам происхождения; в искусстве, в языке и в самой философии. Достаточно указать на то, что их нужно рассматривать как участников разговора, в ходе которого обсуждался все тот же вопрос об истоках. О такого рода диалогах Хайдеггер написал, что «в целом, имеется лишь две возможности: идти им навстречу или идти против них» /1/. Я пойду к ним навстречу.

Продолжить чтение

На протяжении сотен лет философы, культурологи и историки культуры исследовали культуру и её эволюцию в ходе истории так, как если бы чело-вечество состояло из однородных, в буквальном смысле слова, индивидов, таких индивидов, которые, конечно, чем-то отличаются друг от друга, но эти их отличия не являются чем-то существенным. Конечно, никто из историков вообще и историков культуры в частности не отрицал, что в этой истории действующими лицами были мужчины и женщины. Однако из этой конста-тации не делались принципиальные выводы, имеющие как мировоззренче-ское, так и методологическое значение для осмысления эволюции культуры. Как отмечает Г.-Ф. Будде «социальная история и история общества пишутся всё ещё без учёта “гендерного” аспекта» [1]. И лишь с ХХ в. эти выводы стали делаться, но как-то непоследовательно и, можно сказать, робко. Своеобразным толчком в развенчании этого маскулиноцентризма (или иначе: андроцентризма) явилось появление такого социокультурного феномена, как феминизм. Представи¬тели феминизма развернули крупномасштабную критику наличной культуры и её истории как сферы безраздельного мужского доминирования. Нетрудно заметить, что фемини¬стские исследования строились и продолжают строиться, во-первых, акцен¬тируя лишь женщин и женское начало в культуре, во-вторых, аксиологически противопоставляя женское начало как якобы более высокое по сравнению с мужским.
Эти перекосы были в значительной степени преодолены появившимися в 1990-е годы гендерными исследованиями. Следует сразу же отметить, что гендерный подход, в отличие от феминистских штудий, не зацыклен на женщине, но делает своим предметом также и мужчину, поскольку гендер – атрибут равно и женщины, и мужчины. Поэтому можно утверждать, гендерный подход в целом по своей сути свободен от презумпции антимас-кулинизма и идеологии противопоставления и противостояния. Он не отвер-гает факта мужского доминирования в культуре и социуме на протяжении всей писаной истории, но стремится объяснить его не как следствие сговора «сильного пола» и узурпации им всех форм и уровней власти, а как феномен, имеющий свои объективные предпосылки, условия и последствия (притом не только негативные, но также и позитивные) как для женщин, так и для муж-чин. При этом гендерный подход не отрицает глубоко положительных нара-боток феминистских исследований в области специфики фемининности и маскулинности, включая упоминавшуюся критику науки, философии и их понятийно-категориального аппарата и т.д. Данный подход лишь отвергает содержащиеся в результатах этих разработок «перекосы», издержки пред-взятости и необъективности, агрессивную тональность феминистских пост-роений и т.п.

Продолжить чтение

Маргарита Сосницкая родом из Луганской области, окончила Литературный институт в Москве, но вот уже около двух десятков лет живет в Милане, преподает русский язык и литературу в университете, участвует в местной культурной и литературной жизни. Первая книга прозы вышла у нее на итальянском языке больше десяти лет назад, печатается она в энциклопедических сборниках, в университетских изданиях, в разных коллективных сборниках.
Маргарита Сосницкая – автор двух стихотворных сборников (1992, 1997) и двух книг прозы — «Званый обед», на итальянском языке (1991), и «Записки на обочине», на русском (2002), публикаций в журналах «Наш современник», «Слово», «Дом Ростовых», «Постскриптум», «Москва», в «Независимой газете». Лауреат премии «Ambiente» (Италия, 1999).
«Маргарита Сосницкая – несомненное явление в русской литературе», — пишут о ней. Вот, к примеру, как отозвался об ее книге «Записки на обочине» критик Анатолий Жуков: «Превосходная книга, прекрасная еще и тем, что написана хорошим, чистым русским языком, отточенным большой поэтической практикой талантливой писательницы. Но рассказ о ее стихах требует отдельного разговора, а пока хочется поздравить русского читателя с новым нашим прозаиком, даровитым, многотемным, изобретательным, преданным родной нашей России и ее великой литературе».
Я познакомился с ней через общих друзей из России. Мы стали переписываться. Ей понравились мои афоризмы из цикла «Апофигизмы одинокого мустангера». Оказалось, что она питает пристальный интерес к Востоку, к восточной форме мышления – афористичной и емкой. Через некоторое время выяснилось, что Маргарита и сама пишет в стиле хайку – классических японских трехстиший. Я прочитал ее стихи в этой манере и меня поразило мастерское владение формой и свежесть взгляда, а также совсем не характерная для японской поэзии эмоциональность. Мне, кроме всего прочего, импонирует ее билингвизм и искренний интерес к восточной культуре. Мы по существу открываем Сосницкую как поэта-ориенталиста. Это большая честь для нашего журнала. Надеюсь, что и дальше будем дружить со столь разносторонним дарованием. В нашем редакционном портфеле несколько ее рассказов, но мы решили начать с ее необыкновенных хайку.

М А Р Г А Р И Т А С О С Н И Ц К А Я

Согласно японскому канону
в хайку должно быть 17 слогов.
Все остальное — трехстишия

ХАЙКУ

*

На черной лаковой шкатулке
отблеск бледный –
поймался луч.

*
В лучах солнца
дым благовоний
клубится как будто дракон.

*

Аист прилетел,
стоит в гнезде.
Дом стал более высоким.

Продолжить чтение

Ч а с т ь   в т о р а я

S e e   Y o u   N e x t   L i f e [1]

[1] Увидимся в следующей жизни (фрикантр.).

Р о м а н     в   ф а к с а х

Г л а в а   о д и н н а д ц а т а я,

       в которой Анджело выстреливается на Эйлинию

Выстрел обратно был не более желанным, чем туда. Стакан коньяка показался ему на этот раз не сладостнее, чем глоток яда. Эйлиния встретила мрачным любопытством таможенников.

Родной город Анджело на Эйлинии, всегда блиставший холодным великолепием архитектурных ансамблей, вдруг показался чередой грязных подворотень.

Раньше Анджело нередко приходило в голову, что между самим городом и его населением существует какое-то болезненное несовпадение. В древнем, императорском центре его часто охватывало такое ощущение, как если бы он наблюдал мужика в портках и шапке-ушанке, заявившегося в Дворянское собрание. Но на этот раз ему вдруг впервые показалось, что, напротив, этому городу идет его население, как холеному, но изгулявшемуся хлыщу подчас под стать вульгарная кокотка.

Общаясь же со своими коллегами в Тихом Убежище, он ощущал те же их извечные теплоту коллективизма и переизбыток общественности. Среди эйлинцев он вдруг ощутил себя фрикантрийцем. А однажды, с чувством немой неловкости, он даже поймал себя на том, что сам мысленно пользуется тем обидным уподоблением эйлинца землеройному снаряду, которым презрительно пользовался Алекс.

Продолжить чтение

Чтобы прочитать или скачать статью пройдите по ссылке ниже: