ПРОЗЫ

Орал Арукенова — магистр права Каспийского университета, магистр педагогических наук КазНПУ ми.Абая, докторантка КазНУ им Аль-Фараби по специальности «Литературоведение», литератор, писатель, переводчик. (Казахстан, Алматы).

Рассказы из книги «ALMA MATER»

Шабашка

Жуже пришлось провести не одну бессонную ночь в октябре и ноябре чтобы нагнать программу спецгруппы. В начале декабря девушка успокоилась, появилась уверенность что она без проблем сдаст сессию. Как раз тогда Ашка и познакомила Жужу со своими друзьями из АЛИИТ – железнодорожного института. При первом знакомстве, в общаге, у Ашки, парни не произвели на Жужу никакого впечатления, кроме того, что один из парней был заочником и попросил сделать контрольные по немецкому, за деньги.

          – Это не ко мне, мне бы самой сессию без троек сдать. Это вы к моей подруге обращайтесь, она у нас из зондергруппы, – сказала Ашка.

Жужа сразу принялась за контрольные, цена оказалась очень привлекательной, по двадцать пять рублей за вариант, четыре варианта – 100 рублей. Только каждый вариант надо было переписать по десять раз. Ашка вызвалась помочь, и Жужа в течение недели дважды оставалась ночевать в общаге. Там она вскоре научилась курить, хотя, сначала её сильно мутило при затяжке.

– Помнишь сельхозку в табакосовхозе, когда у меня появилась аллергия на табак, – вспомнила девушка.

– Там у всех аллергия была. Сравнила жопу с пальцем, мы же листья табака собирали на поле, сырьё, к тому же местное, а табак в «Родопи» переработанный, импортный и ароматизированный, вот понюхай, ­– сказала Ашка.

          Вскоре, под выпивку, Жужа не заметила как закурила, хотя, где-то в подкорке, временами возникал сюжет хадиса, рассказанного кем-то о траве, которая выросла на месте, где помочился нечистый и теперь из этой травы делают сигареты. Но девушка гнала от себя такие мысли.

          Если Жужа с Гохой время от времени выпивали шампанское или сухое белое, то в комнате у Ашки пили водку. По вечерам спонтанно собиралась компания, приносили с собой съестные припасы, выпивали и пели песни. Жуже даже не захотелось возвращаться домой после нескольких дней в общаге.

          – Классно здесь, все собираются, песни поют, веселятся, – сказала Жужа.

          – Не обольщайся, – ответила Ашка, мы  тут на стипендию живем. И учусь я без троек, только чтобы стипендию получать.

          – Зато свобода, – возразила Жужа.

          – Зато у тебя чистая постель, готовая еда и своя комната, хотя, понимаю, скука несусветная, – согласилась Ашка.

          – Ашка, я стала задумываться, зачем я в учебу так яростно вгрызаюсь, будто ничего другого в мире нету, – откровенничала на пьяную голову Жужа, а на следующий день с утра мчалась в институт чтобы позаниматься в читальном зале.

          Перед зимней сессией Жужа просидела два дня дома готовясь к зачетам и экзаменам. Накануне зачета по интерпретации художественного текста, она вспомнила про конспекты по марксизму-ленинизму. Старшекурсники говорили, что препод ставит на экзамене автоматом пятерки тем, кто не пропускает занятия и аккуратным почерком конспектирует тезисы. До поздней ночи девушка переписывала материалы двадцать седьмого съезда КПСС. Это не помешало ей  встать в шесть утра. Нужно было заехать с утра в общагу, забрать у Ашки книгу «дети Арбата» чтобы вернуть Марату с пятого курса, потом заехать в читальный зал, успеть пораньше ухватить единственный экземпляр «Туннеля»  Келлермана на немецком, прочитать пропущенную по болезни главу к зачету, и не опоздать на лекцию в 11:35. Вечером заехать с Ашкой в общагу АЛИИТА чтобы передать контрольные и забрать деньги. Целых сто рублей!

          Выйдя на улицу Жужа пожалела что не надела шапку, но возвращаться не хотелось. Она сняла с шеи длинный шарф и укутала голову. Впервые за три года в Алмате стоял такой мороз,  что щеки пощипывало.

          На конечной остановке одиннадцатого маршрута девушка увидела несколько человек в милицейской форме. Они не сели в подъехавший автобус, лишь заглянули в пустой салон, поговорили о чем-то с водителем и вышли. Жужа устроилась у окна в середине автобуса, прикрыла глаза и задремала под гул мотора. Она открыла глаза когда автобус сделал неожиданный зигзаг, сопровождаемый громким скрипом колес, и, резко остановился. Они стояли на перекрестке Сатпаева и Фурманова, площадь имени Брежнева была оцеплена строем солдат со щитами, рядом с автобусом дымился перевернутый милицейский автомобиль. Жужа оглянулась вокруг. Салон заполнен пассажирами. Пожилая женщина, сидящая напротив Жужи, возмущенно выговаривает кому-то:

          – Понаехали из аулов и устроили тут бардак, невежи, им тут и образование и общежитие, а они как были дикарями такими и остались…

          – Уважаемая, придержите язык, – строго сказал мужчина в военной форме. Женщина замолчала, и, начала ерзать по сидению, перекладывая дермантиновую сумку с одного колена на другое.

          Жужа встала и прошла к задней двери, ей надо было выходить на следующей остановке, только автобус проехал Абая-Фурманова на полной скорости.

          – Простите, а на следующей можно будет выйти, я в институт опаздываю, ­– спросила Жужа, подойдя к кабинке водителя.

          – Да, только быстро выходи, – ответил мужчина и посмотрел на военного, сидящего на переднем сиденье.

Тот кивнул.

          Жужа вышла из автобуса, перебежала улицу и поспешила на трамвайную остановку. На улице необычно пусто, и на остановке ни души. Девушку охватил животный страх, она подумала о строе солдат на площади, об агрессивной тетке в автобусе, и, как в подтверждение из-за угла выбежали двое парней в форме пограничников и направились в ее сторону. Жужа вжалась в сиденье остановки и попыталась сделать равнодушный вид, она даже достала из сумки тетрадь с конспектами, открыла и уткнулась в записи. Топот сапог проследовал мимо. Она некоторое время не поднимала голову, и только когда услышала звук приближающегося трамвая, посмотрела вслед пограничникам, те продолжали бежать вниз и вскоре скрылись за домами. Жужа заскочила в трамвай и успокоилась увидев привычную картину. Несколько человек дремали притулившись к окну, мужчины, женщины, студенты, все как обычно. Хотя, что-то настораживало. Молчание? Или всегда так было? Жужа глянула на часы, время около восьми. Как? Она полтора часа добирается до института?! Девушка решила не ехать в общагу за книгой, а сразу пойти в институт, холодно на улице, да и времени в обрез.

          На Шагабудинова все выглядело как обычно, около общаги французского факультета кучка студентов, несколько человек торопятся в сторону учебного корпуса. Жужа забежала в здание, снимая на ходу пальто поспешила к гардеробу. Сдав верхнюю одежду, она поднялась в читальный зал. Зал на удивление пустой, библиотекарша странно посмотрела на Жужу и спросила:

          – Ты в каком общежитии живешь?

          – Ни к каком, я дома живу, – ответила Жужа, и в свою очередь, спросила:

          – Почему вы спрашиваете?

          – Так надо, – строго ответила женщина.

          – А «Туннель» Келлермана на какой полке можно найти? – перешла к делу Жужа.

          – На русском или на немецком?

          – А что, и на русском есть, а можно оба? – спросила девушка.

          – Давай читательский билет, – сказала женщина и выдала Жуже две книги.

«Вот кайф!» – подумала Жужа, – «даже переводить не надо», – и углубилась в чтение. В начале двенадцатого Жужа сдала книги и пошла в буфет. Там тоже народу не густо, не так как обычно после второй пары. Девушка съела два пирожка с капустой, выпила стакан сладкого, горячего чая и поднялась в лекционный зал, удивляясь тому, что еще не встретила никого из знакомых.

          В аудитории сидели только студенты семнадцатой группы, в которой Жужа проучилась два курса.

          – Привет! А что лекции не будет? – крикнула она и все головы повернулись к ней.

          – Не ожидала тебя увидеть, – сказала Эля Вайсберг.

          – Почему? – спросила Жужа.

          – Все твои подружки на митинг пошли, я была уверена что ты с ними.

          – На какой митинг? – искренне удивилась девушка.

          – Ой не делай вид что не знаешь, твоя Ашка всю ночь горланила, звала всех на площадь.

          – Блин, объясните в чем дело! – возмутилась Жужа.

          – Ой, ну ты все проспала, в таком случае, – сказала Рина Вовк, – Вместо Кунаева другого человека назначили, из Москвы.

          – Не из Москвы, а из Ульяновска, и фамилия у него Колбин, – перебила Рину Эля.

          – А причем тут Ашка? – громко спросила Жужа.

Тут Витька Зейферт дернул девушку за рукав, и тихо прошептал:

          – Пойдем покурим.

Жужа молча пошла вслед за однокурсником. Когда они вышли из аудитории и зашли в закуток за лекционным залом, Витька начал рассказывать:

          – Короче, студенты выступили за Кунаева, то есть против назначения Колбина, потому что он не казахстанец и казахского не знает.

          – Логично, – сказала Жужа.

          – Ну, и позавчера и вчера вечером, по всем общагам агитировали против Колбина, многие на новую площадь поехали, на митинг.

          – Ни фига себе! – сказала Жужа, – похоже, я, действительно, все проспала, хотя я что-то слышала про новую площадь, сестра с зятем обсуждали, но я к экзаменам готовилась, не обратила внимания.

          – Сегодня утром, милиция окружила общагу, а тех, кто на площадь ходил, арестовали, говорят и Ашку тоже…

          – Труба! – сказала Жужа, – я же мимо новой площади сегодня проезжала, там машина милицейская горела и оцепление из солдат…

          – Вот видишь… если честно, вчера, я тоже хотел с девчонками пойти, но вовремя одумался. Короче, ты молчи про это, и на провокации не поддавайся. Нас Пороша вызвала сегодня утром, сказала чтобы мы подали списки тех, кто на площадь ходил. Ну и тех, кто агитацию проводил. Вайсберг аж засветилась от радости, и тебя тоже в список включила.

          – Вот дура! – возмутилась Жужа.

          – Не переживай, мы уберем тебя из списка…я прослежу.

          – Так я не поняла, почему Пороша вашу группу вызвала? – спросила Жужа.

          – Нууу…. – промямлил Витя, покраснел, а потом сказал: – Потому что, мы не казахи, – и приложил палец к губам.

          – Труба! Я, наверное, в общагу поеду, узнаю, как там мои девчонки, – сказала Жужа, – хотя, у нас же лекция сейчас…

          – Занятия отменили на сегодня… В общагу тебя не пустят, даже не суйся, лучше иди домой.

Когда ребята остановились возле аудитории, рядом с ними прошла озабоченная Карлыгаш. Казалось, она никого не замечает вокруг, но, вдруг, женщина обернулась и сказала:

          – Абикенова, сегодня заседание комитета комсомола в общежитии немецкого факультета, явка обязательна, в восемнадцать ноль-ноль.

          – Хорошо, а меня пустят в общагу? – спросила Жужа.

          – Пустят, скажи что ты из комитета комсомола, там по списку проверят. Только студенческий с собой возьми, – ответила Карлыгаш и заспешила дальше.

          – Я уже в двух списках, – сказала Жужа и увидела рядом Вайсберг.

          – Везет же некоторым, – загадочно сказала Эля, и, взяв Витьку под руку направилась обратно в лекционный зал.

          Возле общежития стоял наряд милиции, у Жужы проверили студенческий и пропустили внутрь. Вместо вахтерши на проходной сидели Ольга и Нурлан, однокурсники Жужи. Они поздоровались и молча пропустили девушку.

Ольга Браун крикнула вслед:

          – Заседание здесь будет, – и указала пальцем на дверь, рядом с вахтой.

          – Хорошо, – ответила Жужа.

          Девушка поспешила в комнату к Ашке. Дверь открыла Марина. Они молча обнялись.

          – Где Ашка? – спросила Жужа.

          – Скоро приедет, не переживай, – ответила Марина.

          – Слава богу, а то Витька сказал что ее арестовали.

          – Ну, да, арестовали и всех троих наших красавиц, тоже, – сказала Марина, – меня почему-то не забрали, хотя я с ними была.

          – Где была? – спросила Жужа.

          – Где-где, на новой площади, – ответила Марина.

          – И зачем вы туда попёрлись?

          – Так Ашка взбеленилась, когда мужики агитировать пришли, нас с собой потащила, говорит, пойдем Кунаева защищать.

          – Ясно. Откуда знаешь что скоро приедут.

          – А я Нуржику позвонила, Ашкиному хахалю, еще вчера ночью, он же в милиции работает. Он просил перезвонить с утра. Я перезвонила, он сказал что их освободили, и доставят в общагу, еще сказал, чтобы они дома сидели, не высовывались. Короче, поручил мне их контролировать.

          – Ага, проконтролируешь Ашку!

          – Вот и я про это, давай вместе их контролировать, – предложила Марина.

          – А Гоха, Айнурита, Гульсара, они как?

          – Гохи уже три дня в общаге нет, она со своим киргизом в Бишкек укатила, кажется, на свадьбу его друга. Гульсаре все по фиг, она у себя, все еще по Марату страдает.

          – Айнурита?

          – Айнурита с Ашкой, я же сказала…

          – Ты сказала три красивицы, я думала все из вашей комнаты, кроме тебя, – сказала Жужа.

          – Ну да, Ашка и три красавицы я имела в виду, короче, давай выпьем. У меня шампусик есть, – сказала Марина.

          – Не, давай девчонок дождемся, – предложила Жужа.

          – С ними водки выпьем, – сказала Марина, а сейчас шампусика и я тебе кое-что расскажу.

          Пока ждали возвращения арестованных, девушки успели перекусить и выпить бутылку шампанского. Марина рассказала Жуже про свой страстный роман с Нурланом.

          – Он же женатый, – сказала Жужа.

          – Жена не стена. К тому же она беременная, взяла академ и к родителям уехала, теперь – он мой, – сказала Марина, – Он сегодня здесь ночевал, если б ты знала, как я его люблю, – чувственно потянулась Марина.

          – Маринка, он карьерист и женился на бабе, которая старше его на пять лет, потому что она племянница нашего декана, – сказала Жужа, – он и в комитет комсомола подался ради карьеры.

          – Да знаю я, только ни в чем не упрекаю, всем жить охота. Он ее не любит, зуб даю…

          – Зубами лучше не раскидывайся, он того не стоит, – сказала Жужа.

          – Ну что поделаешь, люблю я его… – повторила Марина.

          – И ты прекрасно знаешь, как он влюблен в Гульназ из двенадцатой группы, но она его отшила…

          – Кому косточки перемываете? – в комнату как ураган влетела Ашка.

Девушки бросились к ней с расспросами.

          – Как ты? – спросила Марина.

          – Где остальные? – спросила Жужа.

          – Они к Айнурите пошли, – ответила Ашка.

          – Короче, девчонки, харэ сплетни водить, вечером снова на площадь пойдем, – сказала решительно Ашка.

          – Ну вот, я же говорила, – развела руками Марина, – а ты знаешь, кто вас вытащил? – улыбнулась она загадочно.

          – Нас никто не вытаскивал, нас отпустили, потому что правда на нашей стороне, – вскинула голову Ашка.

          – Ага, революционный держите шаг! – сказала Марина, – это Нуржик твой постарался.

Ашка озадаченно уставилась на Марину и спросила:

          – А откуда он узнал?

          – Я ему ночью в РОВД позвонила, телефон в твоем блокноте нашла.

Ашка притихла, села на кровать и заплакала.

          – Они нас допрашивали, некоторых били, Айнуриту, один мент вонючий изнасиловать хотел…

Девушки подсели к ней с двух сторон. Жужа обняла подругу, Марина взяла за руку.

          – Нас человек двадцать в одной камере держали, вызывали по очереди на допрос. Следователь-сука, требовал друг на друга доносы писать. А к утру, нас четверых пофамильно вызвал какой-то начальник.

          – Ну да, я Нуржику ваши фамилии и имена продиктовала, он записал.

          – Как раз Айнурита на допросе была. Вовремя вытащили, а то испортили бы ее…Начальник этот, посадил нас чертверых в патрульную машину и отправил в пункт милиции на первой Алмате, там участковый велел нам подписать какие-то бумаги и запер в комнате. Потом в общагу привезли, еще нам документ выдали для деканата.

          – Короче, Ашка, сиди в комнате, а я к Айнурите схожу, – сказала Жужа.

          – Маринка, лучше ты сходи, тебя никто трогать не будет, скажи я велела притихнуть, – сказала Ашка.

          – Как скажешь, атаман, – Марина вышла из комнаты.

          – Блин, Ашка, что б вы делали, если не Маринка… – сказала Жужа.

          – И если бы не Нуржик, – подтвердила Ашка, – городских и блатных сразу выпустили, остались одни бейшарашки, за которых некому заступиться, – сказала Ашка, – мне при Маринке неудобно было говорить, нас же казахи допрашивали, суки. Агитаторы сдулись все как один, как только в участок привезли…

          – Ладно, все в прошлом, иди в душ, смой грязь с тела и души. А мы с Маринкой стол накроем. Кстати, где книжка, которую я тебе оставляла?

          – Вот она, – Ашка вытащила из-под матраца перепечатаный на машинке, потрепанный экземпляр романа «Дети Арбата», – я не успела дочитать, там тоже про аресты…

          – Надо Марату отдать, я обещала сегодня вернуть, – сказала Жужа.

          – Нет, не ходи к нему! Его тоже арестовали, он же один из агитаторов.

          – Ой мама, что происходит! – сказала Жужа.

В это время пришла Марина:

          – Сидят наши красавицы чай пьют, у Айнуриты синяк на пол лица, ужас!

          – Сказала, чтобы тихо сидели? – спросила Ашка.

          – Да, товарищ командир! – ответила Марина, – кстати, нам тоже пора перекусить, и выпить, а книжицу вашу надо сжечь или спрятать, – сказала с умным видом Марина.

          – Да ладно тебе! – сказала Жужа, – хотя ты права, – дай ведро или тазик.

Пока Ашка ходила в душ, девушки открыли окно, положили рукопись в цинковое ведро для мусора и подожгли. Пепел спустили в унитаз.

          Ашка вернулась тихая, потерянная, со слезами на глазах.

          – Ашка, что опять случилось? – спросили девушки в голос.

          – Блин, жалко ребят, которые там остались…

          – Ашка, ты ничего никому не докажешь, и никому помочь не сможешь, понимаешь, – сказала Марина, – Агитаторы вчерашние уже по-другому запели, мне Нурлан рассказывал, а ты расплачиваться за них должна?

          – Наверное, ты права, только мне стрёмно как-то. Я ведь тоже агитировала, а теперь в комнате прячусь…

          – Давайте, выпьем, – предложила Жужа.

          – Только если Ашка пообещает, что сразу спать ляжет, без песен, кутежа, гуляний и забастовок, – поставила условие Марина.

          – Хорошо, Маринка, слово даю, – вздохнула Ашка.

          – А тебе Жужа, на заседание комитета комсомола еще идти, – напомнила Марина.

Жужа глянула на часы.

          – Ни фига себе, уже через час! Тогда я пить не буду, – решила она. – Ашка, мы же теперь и в общагу АЛИИТ-а не попадем.

          – Зачем вам туда? – спросила Марина.

          – Шабашка же, сто рублей, – Жужа вытащила из сумки кипу бумаг.

          – Плакали ваши денежки, – сказала Марина.

Ашка с Жужей посмотрели друг на друга и громко расхохотались.

          – Контрольные тоже будем жечь? – спросила Ашка сквозь смех.

          – Ни за что! Это моя шабашка, – ответила Жужа и прижала листочки к груди.

ВОЛЧИЙ БИЛЕТ

В актовом зале общежития собрались семь человек. Во главе сидела секретарь комитета комсомола Карлыгаш, по обе стороны длинного стола члены комитета комсомола. Заседание началось ровно в шесть вечера.

– Итак, товарищи комсомольцы, сегодня мы должны выполнить важное поручение партии, рассмотреть дела студентов нашего факультета, проявивших себя предателями идей партии и комсомола. У меня на руках список тех, кто участвовал в незаконном митинге, вчера и позавчера, то есть 16 и 17 декабря. О том, что здесь происходит никто не должен знать, подпишитесь, – сказала Карлыгаш и передала членам комитета документ.

Студенты по очереди подписали обязательство о неразглашении.

– Ужас, не могу поверить что среди нас есть предатели! – пафосно воскликнула Ольга Браун. Нурлан со Светой качая головой, поддержали её.

– Итак, у нас полномочия, вплоть до исключения из рядов ВЛКСМ, – сказала Карлыгаш, сделав паузу после слова «до».

Левая сторона стола, состоящая из Нурлана, Ольги и Светы одобрительно закивала. Правая сторона хранила молчание. Жужа посмотрела по очереди на сидящих рядом Азата и Лену, но не уловила никакой реакции.

– Предусмотрено два вида наказаний, – продолжила Карлыгаш, – оглядев сидящих, – строгий выговор с занесением в личное дело – это мягкое наказание, и, исключение из комсомола, что влечет за собой автоматическое исключение из института без дальнейшего права обучения.

Комитетчики замолчали, даже Ольга Браун опустила глаза.

– Что, страшно? – спросила с иронией Карлыгаш.

– Ну, это… ответственность, – сказал неуверенно Нурлан.

– Да, ответственность! Наступило время взять ответственность за себя и за своих товарищей, а как вы хотели!? – Карлыгаш повысила голос. – Арман! – крикнула она, и в комнату заглянул милиционер, который дежурил у соседней двери.

– Да, товарищ Касимова, – ответил он.

– Вызывай первого, – скомандовала секретарь.

В комнату уверенно вошла Алтынай, сокурсница Жужи из казахского отделения. Она рассмотрела всех сидящих, с удивлением посмотрела на Жужу и встала напротив Карлыгаш.

– Ну, Тукенова, рассказывай, что ты делала два вечера подряд на новой площади? – спросила секретарь.

– То же что и все, искала справедливости.

– Нашла, я так полагаю, – спросила ехидно Карлыгаш.

– Какую справедливость? – подключилась к допросу Ольга.

– Тебе не понять, – ответила Алтынай.

– Отчего же, попробую, – сказала Ольга.

– Я хочу чтобы в Казхстане первым руководителем был казах или по крайней мере человек, который живет в Казахстане, и желательно владеющий казахским языком, – ответила Алтынай, глядя прямо Ольге в глаза.

– Ну это не тебе решать, – сказала Карлыгаш, – ты кто такая чтобы государственные и партийные решения принимать?

– Я гражданка этой страны, – спокойно ответила девушка.

– Хватит корчить из себя Жанну Д’Арк, – просто признай свою вину и попроси у товарищей прощения, – подсказал Нурлан.

– Вы мне не товарищи, – спокойно ответила Алтынай.

– Так, какие будут предложения? – спросила секретарь.

– Выговор, – предложила в голос правая сторона стола.

– Она не осознала своей вины, ее надо исключить из комсомола, – приняла решение Карлыгаш.

Алтынай усмехнулась.

– Итак, голосуем, кто за то, чтобы исключить Алтынай Тукенову из рядов ВЛКСМ? – обратилась секретарь к членам комитета.

Трое слева подняли руки вслед за Карлыгаш.

– Кто против? – спросила она потом.

Правая сторона проголосовала против.

– Воздержавшихся нет, итак, большинством голосов Тукенова Алтынай Маркаевна исключена из рядов ВЛКСМ, – постановила Карлыгаш, отметила что-то на листе бумаги и отпустила девушку.

Когда Алтынай вышла, Карлыгаш обратилась к троице с правой стороны стола:

– Почему вы проголосовали против?

– Потому что она впервые совершила ошибку, – сказала Жужа, – к тому же она отличница и выиграла олимпиаду по немецкой литературе среди педагогических институтов страны.

– Хорошо, принимается, – ответила секретарь, – такие вещи надо принимать во внимание, только почему я об этом узнаю впервые?

– Я вам отчет сдала сразу после научной конференции, месяц назад, – сказала Жужа.

– Наверное, я забыла, – задумалась Карлыгаш, – возможно, нам придется пересмотреть это дело, хорошо, я оставлю пока под вопросом, – сказала она, сделав заметку на бумаге.

Через два часа заседания, Карлыгаш объявила перерыв на полчаса.

Жужа зашла в комнату к подругам и с ходу попросила налить водки. Залпом выпила рюмку и занюхала кусочком хлеба.

– Чё, совсем стрёмно? – спросила Марина.

– Мягко сказано, – ответила Жужа и налила себе еще рюмку.

– Эй, ты чего? – Марина убрала со стола бутылку.

– У нас перерыв, полчаса, – сказала Жужа.

– Тем более, нечего нажираться, – сказала Марина, – я Ашку еле-еле успокоила, спать уложила.

– Можно, я тоже отдохну, – сказала Жужа, и прилегла на кровать.

– Ну не хочешь, не рассказывай, я у Нурлана все узнаю.

– Козел твой Нурлан, – ответила Жужа.

– Ты слишком чувствительная для комсомольской работы, как ты туда, вообще, попала? – спросила Марина.

– Случайно, я пошла туда получать разрешение на досрочную сдачу сессии, чтобы в лагерь поехать, пионервожатой. Вот они меня и спросили, почему я общественной работой не занимаюсь.

– Ясно.

– Одна пятикурсница предложила назначить меня вместо себя, чтобы я за научную работу на факультете отвечала. Я согласилась…

Через полчаса, Жужа вошла в актовый зал в олимпийке Марины, прикрыв рот и нос. Первой после перерыва зашла Гульназ, девушка, за которой долго ухаживал Нурлан, и, которая препочла ему другого. Нурлан тут же принялся её рьяно расспрашивать, так что никому не удалось вмешаться.

Гульназ несколько раз повторила, что ходила семнадцатого декабря в книжный магазин, который находится в центре новой площади, чтобы купить себе словарь. А когда вышла из магазина со словарем, увидела толпу  народа. Она растерялась, не знала что делать, вот там ее и схватили милиционеры. Как ни старался Нурлан, большинством голосов девушке объявили строгий выговор.

Заседание продолжилось на следующий день. Среди митингующих оказалась соседка Жужы в родном поселке. Раушан училась на первом курсе и была настроена очень воинственно. Придя на заседание, она сразу сказала, что ни о чем не жалеет, и если бы была такая возможность, она бы еще раз пошла на площадь. Жужа попросила комитетчиков, переговорить с Раушан наедине, поскольку хорошо знает ее маму как передовика производства и преданного партийца.

– Ты, что, дура, твоя мать день и ночь корячится путевой обходчицей

чтобы тебя с сестрой выучить, а ты из себя революционерку корчишь, – резко высказалась Жужа, когда они вышли вдвоем из зала.

– Ты предательница, – ответила Раушан, – мне на фиг не сдался ваш комсомол, пусть исключают.

– Хорошо, пусть будет так. Но это не только исключение из комсомола, это исключение из института, без права учиться вообще. Тебе такую печать в паспорте поставят, что даже на работу не возьмут уборщицей, – разъяснила Жужа, – я прошу тебя, подумай, скажи, что ошиблась.

– Лучше волчий билет, чем у таких, как ты, прощения просить, – ответила с презрением Раушан.

Жуже в ту ночь приснился страшный сон. Будто сидит она в купе-люкс с закрытыми занавесками и пьет чай с пирожеными, как вдруг с грохотом останавливается поезд, словно кто-то сорвал стоп-кран. Девушка в тревоге открывает шторы, а там женщина в оранжевом жилете замахивается на нее огромным молотком. В женщине Жужа узнает свою соседку-путевую обходчицу, хочет убежать или увернуться от удара, но ноги ее словно прилипли к полу. Девушка проснулась от жажды, встала, сходила на кухню, выпила воды, снова легла в постель и долго ворочалась, пытаясь заснуть.  Потом включила ночник, стала читать тезисы двадцать седьмого съезда партии и незаметно уснула.

КУРС ПАРТИИ

Череда зачетов и экзаменов в конце 1986 года ускорила ритм жизни студентов. В день отъезда домой, на зимние каникулы, Жужа сдавала итоговый эказмен по казахскому языку. Принимала экзамен доктор наук, профессор из ЖепПИ, потому что доцента Тусупову, по слухам, то ли уволили, то ли арестовали. Жужа как всегда, сдавала экзамен в первой группе. Она вытянула билет, состоящий из трех вопросов: вставить пропущенные буквы в тексте (н или ң); объяснить значение фразеологизма «Екі шоқып, бір қарау», что означало «быть крайне осторожным»; пересказать текст (биографию Маншук Маметовой). Девушка переписала упражнение, расставила пропущенные буквы, написала пару предложений для разъяснения заданной идиомы, и, внимательно прочитала текст про Маметову. Она огляделась вокруг, все напряженно готовились. И только Ольга Браун словно ждала, когда Жужа оглянется, подмигнула и показала записку. Жужа кивнула. В записке Ольга просила расставить пропущенные «к» и «қ», написать интрепретацию фразеологизма «жеме-жемге келгенде», что означало «в критический момент» и спрашивала, не нужна ли шпора по теме пересказа. Для третьего вопроса у всех кроме Жужы были шпаргалки. Ольга перед экзаменом заложила свои шпоры в подворачивающиеся рукава платья. Обычно Ольга прятала их во внутренние складки юбки, которую она надевала на экзамены. Но, поскольку юбка уже не влезала из-за беременности, Ольга приспособила под шпаргалки широкие рукава платья.

Жужа написала ответы и незаметно передала записку. Оставалось еще пятнадцать минут на подготовку, а преподаватель заметила как Жужа ёрзает и поглядывает по сторонам.

– Как твоя фамилия? – спросила она у девушки.

– Тегім Әбікен, есімім Жұмажан, – ответила Жужа.

– Когда тебя спрашивают на русском, надо отвечать на русском, – сделала замечание преподаватель.

Жужа промолчала.

– Иди отвечай, раз такая умная, – сказала экзаменатор.

Девушка заняла место на стуле напротив профессора и протянула ей билет.

– Записи тоже давай, – сказала женщина.

Жужа передала листок бумаги.

– Отвечай, – сказала экзаменатор.

– Билет номер 3. Первый вопрос я выполнила письменно, надо было вставить пропущенные буквы, – начала Жужа.

Преподаватель взяла в руки записи девушки, просмотрела их и сказала:

– Следующий вопрос.

– Вопрос номер два. Интерпретация фразеологизма «Екі шоқып бір қарау». Данный фразеологизм можно перевести на русский как “Семь раз отмерь, один раз отрежь», но это не совсем точный перевод, поскольку глагол…

– Дальше, – перебила девушку профессор.

– Вопрос номер три – пересказать текст.

Жужа на казахском подробно пересказала биографию Маншук Маметовой.

Женщина внимательно выслушала студентку, и спросила на казахском откуда она родом. Жужа ответила что она из Карагандинской области, происходит из рода аргын. Экзаменатор хитро усмехнулась, нашла на столе зачетную книжку Жужы и положила перед собой. Девушка не видела, какую оценку ей выставили, неудобно было заглядывать через стол, она лишь получила в руки закрытую зачетку и равнодушное:

– Иди, свободна.

Жужа вышла из аудитории и тут же открыла зачетку, там стояла четверка. – Поздравляю, отстрелялась, – к Жуже подошла Гульсара, и увидев напряженное лицо девушки, спросила:

– Чё трояк, или завалила?

– Четыре, – ответила Жужа и поняла, что по сравнению с тройкой и неудом, ситуация отличная, к тому же одна четверка за семестр дает право на повышенную стипендию.

– Ну и хорошо. Как она принимает? Дополнительные вопросы задает? – спросила Гульсара.

– Спросила откуда я родом.

– Надеюсь, ты не перечислила всех дедов до седьмого колена, – улыбнулась Гульсара.

– Да ну её! – сказала Жужа, – сегодня вечером домой поеду.

Ожидая Гоху, Жужа узнала что все остальные получили пятерки. Все наперебой расхваливали доктора наук из ЖенПИ, и радовались, что эказмен принимала не Тусупова.

– Она бы всю душу вытрясла, и списать не дала бы, – говорили они.

– Кому этот казахский, вообще, сдался? – спросил кто-то.

Гохе тоже поставили пятерку, хотя она не разговаривала по-казахски и к экзамену не готовилась.

– Прости Абикенова, я не виновата, видимо курс партии не в твою пользу поменялся… – сказала она, узнав о том, что Жуже поставили четверку.

НЕУГОМОННЫЙ НЕ ДРЕМЛЕТ ВРАГ

Жужа вышла на перрон, вдохнула морозный воздух и зашагала к дому. Она не захотела чтобы папа встречал на вокзале. Эти пятнадцать минут от перрона до дома ей нужно было пройти пешком, и в одиночестве. Вдыхая родной воздух и вглядываясь в высокое, по сравнению с Алматинским, небо, девушка декламировала про себя стихи:

…Воротишься на родину. Ну что ж.

Гляди вокруг, кому еще ты нужен?

кому теперь в друзья ты попадешь?..

Переходя деревянный мостик через железнодорожные пути, Жужа увидела знакомую женскую фигуру в оранжевом путевом жилете, с молоточком в руках и замерла, ожидая, что женщина подойдет к ней и спросит про свою дочь. Жужа вспомнила свой жуткий сон… Словно прочитав ее мысли, обходчица остановилась, посмотрела в сторону девушки и махнула рукой. Жужа внутренне сжалась, ожидая разговора о Раушан, как увидела, что с ее стороны приближается мужчина в форме машиниста поезда, навстречу обходчице. Девушка выдохнула и пошла дальше, декламируя стихи другого поэта:

…Революционный держите шаг!

Неугомонный не дремлет враг!

Товарищ, винтовку держи, не трусь!..

В первый же день Жужа рассказала отцу о заседаниях комитета комсомола, о том как исключили из института их соседку Раушан, о знакомых парнях и девочках, которых арестовали.

– Эх, беда, – сказал папа и посоветовал дочери ничего не подписывать если ее вызовут.

– А зачем меня вызывать? – спросила Жужа.

– Я не утверждаю, что тебя вызовут, но на всякий случай, ничего не подписывай, ничего лишнего не говори, лучше промолчи если не уверена, – сказал он, – отвечай лишь на прямые вопросы, если спросят про аресты, скажи, что ничего не знаешь. И вообще, старайся, кроме занятий никуда не выходить до летних каникул, – предупредил отец.

– Пап, все ведь уже кончилось? – спросила с надеждой Жужа.

– Конечно, кончилось, но они могут еще раз все перепроверить, – сказал отец.

– Папа, скажи, почему мне так страшно, я ведь ничего преступного не совершила? Почему я испугалась утром 18 декабря, когда увидела строй солдат со щитами, двух пограничников, бегущих в мою сторону? Почему я боялась, сидя в кабинете ректора? Почему эта тётка из ЖенПИ…

Жужа заметила как с каждым вопросом мрачнеет лицо отца и замолчала.

– Эх, доченька…– сказал он, резко махнул рукой в сторону, словно отгоняя невидимое существо и вышел из комнаты.

Отец был прав, и советы его пригодились. Жужу вызвали с лекции по педагогике в конце марта. За ней зашла, лично, замдекана Пороша.

– Вот, от кого не ожидала, так это от тебя, Абикенова, – сказала она, не ответив на приветствие девушки и отвела в кабинет ректора.

В кресле ректора сидел мужчина в форме. Он сухо поздоровался, открыл папку и начал читать данные из личного дела:

– Абикенова Жумажан Жаркеновна, 1968 года рождения, родилась…

Потом поднял голову и сказал:

– Как думаешь, что бы сказал твой отец, ветеран войны и труда, про твои подвиги? – и уставился ей в глаза.

– Я не поняла, что вы имеете в виду? – сказала девушка.

– Все ты поняла, – ответил мужчина, – вот бери ручку и пиши подробно, что ты делала шестнадцатого и семнадцатого числа.

– Марта или февраля? – вырвалось у Жужы.

Мужчина усмехнулся и сказал:

– Молодец, хорошо держишься. Только у меня есть свидетельские показания, как ты, шестнадцатого и семнадцатого декабря 1986 года агитировала однокурсников выйти на митинг.

– Это невозможно, поскольку я вообще из дома не выходила, ни шестнадцатого, ни семнадцатого декабря прошлого года, я готовилась к сессии и про митинги узнала лишь восемнадцатого декабря, когда утром приехала в институт, и то не сразу, а в 11:25 в лекционной аудитории номер 517, – уверенно ответила Жужа.

– У меня другая информация, из надежного источника, – сказал мужчина, – пиши подробно по часам и минутам, что ты делала шестнадцатого и семнадцатого декабря, – повторил он.

Жужа взяла ручку и начала писать, вспоминая подробности.

Прошло около получаса, как мужчина, вдруг, начал громко возмущаться:

– Все врут, нет чтобы признаться и попросить прощения! Но мы доказали, все случаи доказали, – мужчина швырнул на стол перед Жужей кипу фотографий с тусклыми, едва видимыми лицами, – Вот, здесь, вы все, всех успели запечатлеть! – мужчина торжествующе посмотрел на девушку.

Жужа не притронулась к фотографиям, посмотрела на мужчину и спросила:

– Мне продолжать писать?

– Пиши, только все это не правда, и ты это знаешь. А почему ты фотографии не рассматриваешь? – спросил он.

– Зачем? Я же сказала, что меня там не было.

– Боишься себя обнаружить? – спросил мужчина.

Жужа промолчала.

– Пиши, пиши, – сказал он, и открыл другую папку на столе.

Заполнив два листа бумаги, Жужа глянула на часики, оказалось, она уже два часа в этом кабинете.

– Все, я закончила, – сказала она.

– Что скажешь отцу, ветерану войны, когда мы твою вину докажем? – спросил мужчина.

Жужа промолчала.

– Иди, – сказал он, – до следующей встречи!

– До свидания, – сказала Жужа и вышла.

Лекция давно закончилась и девушка направилась в гардероб. Дрожащими руками надела пальто, и, не застегнув пуговицы, вышла на улицу.  Она шла домой пешком, никого и ничего вокруг не замечая, как ее окликнули.

– Жұмажан, сәлем!

Девушка подняла глаза и увидела знакомое лицо, такое приятное и доброжелательное, что сразу же разулыбалась и ответила:

– Привет!

– Ты меня наверное не помнишь, я – Батырхан. Мы в общаге познакомились, у Аши.

– Ааа, точно, контрольные для заочников, – рассмеялась Жужа.

– Ты куда идешь? – спросил парень.

– Я, домой, – ответила девушка.

– Не хочешь в кафе сходить, здесь, рядом, –  сказал Батырхан, указывая рукой на стекляшку, –  мы там с друзьями встречаемся, кстати, Санжар придет, мой двоюродный брат, которому ты контрольные делала.

– Да, сделала, все четыре варианта, мы с Ашкой их через копирку переписали, – сказала Жужа, – Только все зря.

– Я же приходил в общагу за контрольными, и чтобы заплатить, но на вахте сказали, что ты там не живешь, и Аши не было в комнате, – сказал Батырхан, – жаль, у меня твоего номера телефона не было.

– Так запиши, – предложила неожиданно для себя Жужа, – вдруг еще контрольные нужны будут.

– Говори, я запомню, – ответил парень.

Жужа продиктовала номер, парень повторил его несколько раз и сказал:

– Чтобы запомнить надо придумать ассоциации. Вот например, 64 это год рождения моего брата, 90 это номер дома моего дяди, у которого я живу, и 15, номер моей группы в институте. И, вот, пожалуйста –  64-90-15, все просто.

– Интересно, – сказала Жужа, – можно и без ассоциаций запомнить.

– Запоминай, – сказал Батырхан и продиктовал свой номер.

– Есть, – ответила Жужа.

– Отлично, можно я проверю через некоторое время, правильно ли ты запомнила.

– Нет, – возразила девушка, – лучше я тебе позвоню, сегодня вечером, а сейчас мне надо домой.

– А кафе? – спросил разочарованно парень.

– В следующий раз, – пообещала Жужа.

Батырхан проводил девушку до остановки, дождался когда она сядет в автобус, помахал ей в окно, и, только потом направился в сторону стекляшки.

Жужа невольно улыбнулась пытаясь вспомнить черты его лица. Он точно тянул на десять баллов по шкале, которую они придумали с Лауркой, хотя… Пока можно быть увереной в трех пунктах: симпатичный, высокий и с чувством юмора. Немало для начала. Жужа улыбалась не переставая, но, вдруг, её накрыло страхом, вспомнился допрос в кабинете ректора. Девушка начала лихорадочно вспоминать, что она написала в объяснительной, какие вопросы задавал следователь. Нет у него никаких доказательств, она дома просидела два дня подряд, а что до ареста Ашки и девочек, то следователь не спрашивал про это. Да, была Жужа у них в комнате, восемнадцатого и девятнадцатого декабря, но, на то есть причина, приходила на заседание комитета комсомола… К тому же, ночевала Жужа в комнате Гульсары, а она, вообще, не имеет отношения к митингам. Жужа вышла из автобуса и снова засветило солнце, она увидела около киоска Лаурку и вспомнила про Батырхана. Лицо ее засияло, она помчалась к подруге чтобы рассказать про неожиданную встречу с парнем. Лаура покупала в киоске сигареты и ругалась с продавщицей. Увидев Жужу, она начала объяснять причину перепалки:

– Представляешь, я дала ей рубль, а она мне пачку сигарет и тридцать пять копеек сдачи, пять копеек зажилила, представляешь, сколько человек здесь отоваривается в день? И какова ее выручка от пяти копеек с каждого?!

Жужа знала что Лаурке нет дела до пяти копеек, она просто любит повздорить на пустом месте.

– Брейк, – сказала Жужа, – я парня встретила.

– Вот, считай повезло тебе, – сказала Лаура, поворачиваясь к киоскерше, – Благодари мою подругу, иначе довела бы я дело до конца, за обсчёт знаешь, что полагается?

– Ой, напугала, смотрика-сь, – ответила ей продавщица, – приехала из аула, приоделась, только колхоз ведь не скроешь!

Жужа еле увела подругу от киоска. Они пошли в парк, нашли свободную скамейку и закурили.

– Ну, рассказывай, что за парень? – спросила Лаура.

– Такой… – начала Жужа.

– Неужели, втюрилась? – спросила Лаура и глубоко затянулась, – только не говори, что он колхозник.

– При чем тут это? – спросила Жужа.

– А мне важно чтобы ты здесь осталась, а не уехала на свой, богом забытый полустанок или какой-нибудь сраный путь ильича.

– Главное, что не тупой и не приставучий…

– А где ты его встретила?

– На улице, он меня окликнул, мы же с ним знакомы еще с зимы, – стала сбивчиво рассказывать Жужа.

– Ну ты подруга даешь, с зимы его знаешь, а мне не рассказывала.

– Тогда я вообще на него внимания не обратила, он с друзьями к Ашке в общагу приходил, – объяснила Жужа.

– Слушай, это не тот фраер, который тебя на деньги кинул с контрольными? – насторожилась Лаура.

– Это его брат попросил контрольные сделать. И он оказывается приходил в общагу, меня искал…

– Кто ищет, тот всегда найдет, – сказала Лаура, – И чего ты так долго в институте делала, я тебя ждала после занятий, потом Тёма приехал за Викулей, они меня до дома подбросили.

– Меня же офицер из КГБ допрашивал, – сказала Жужа.

– Опа! Сколько событий в один день! – сказала Лаура, – А где допрашивал?

– Пороша пришла, увела с лекции, прикинь, даже не поздоровалась со мной, не ожидала говорит от тебя, и в кабинет ректора отвела.

– Параша, – сказала Лаура, – она мне никогда не нравилась, а ты вечно её защищала. И чё потом?

– А там кэгэбэшник мне вопросы задавал.

– Про что?

– Про шестнадцатое и семнадцатое. Прикинь, я  ему, такая, вы про шестнадцатое и семнадцатое марта или февраля?

– Молоток! А он что?

– А он говорит, все ты понимаешь, только скрываешь, но я про тебя все знаю, еще сказал, что у него есть сведения на меня и фотки мутные показывал…

– Это он тебя на понт брал. Не переживай, если бы у него были доказательства, сразу бы арестовал, как Марата. Мне папа говорил, что они сейчас доносы отрабатывают. Вот какая сука на тебя донесла?! Узнаю, все космы повыдираю, – Лаурка, ловким движением пальцев выстрелила долбаном и попала прямо в мусорный контейнер.

– Хочешь сказать, неугомонный не дремлет враг? – спросила Жужа.

– Маяковский? – спросила Лаура.

– Блок, – ответила Жужа.

– Короче не парься, у них на тебя ничего нет, расслабься и наслаждайся жизнью. Кстати, как парня-то зовут? – спросила Лаура.

– Батырхан, – снова засияла Жужа.

– Надо будет посмотреть, что за гусь, – сказала Лаура.

– Так я ему позвоню сегодня, он мне свой номер дал.

– Так он местный? –  спросила Лаура.

– Не знаю. Сказал что у дяди живет, –  ответила Жужа.

– А ты ему дала свой номер телефона?

– Да, он его через ассоциации запомнил, –  разулыбалась Жужа.

– И ты ему сама, первая, позвонишь?

– Мы так договорились, – ответила Жужа.

– Не вздумай, – посоветовала Лаура, – пусть потомится.

– Нет, я не выдержу, сама позвоню, – призналась Жужа.

– У тебя, смотрю, крышу то снесло, – сделала вывод Лаура.

Этот день, действительно, оказался полным событий и сюрпризов. На пороге квартиры Жужу встретил папа. Она долго стояла обнявшись с ним, и потом заплакала.

– Что случилось, балам? – спросил отец.

– Меня вызывали, как вы и говорили, – ответила Жужа.

– Успокойся, потом все расскажешь, но я уверен, все будет хорошо, – сказал отец.

– А вы по делу приехали? – спросила Жужа.

– Не знаю, вот так взял и сорвался, взял билет и сел в поезд, соскучился по внуку, по дочерям.

Жужа улыбнулась, еще раз обняла и поцеловала папу в щеку. Зазвонил телефон и сестра крикнула из кухни:

– Жумажан, возьми трубку, это, наверное тебя. Уже несколько раз парень звонил, вежливый, тебя спрашивал.

– Привет Жумажан, – это Батырхан хотел узнать, как она добралась до дома.

– Привет! Это я, должна была тебе позвонить, – сказала она.

– Ну позвони, хочешь я трубку положу, – предложил парень.

– Не сейчас, – рассмеялась Жужа, – папа приехал, мне некогда, завтра позвоню.

Валерия Крутова — родилась в 1988 году. Участник 18-го и 19-го Форумов молодых писателей, организованных Фондом социально-экономических и интеллектуальных программ. Публиковалась в журналах Дружба народов, Юность, Дактиль, Формаслов, Автограф, Лиterraтура, в литературном альманахе LiterraNova и в сборнике прозы «Дорога без конца». 

Будем рисовать небо

Город был покрыт белой пылью. Теплая и пушистая пыль принимала любую форму, только никому не приходило в голову лепить из нее фигурки. Люди с нарисованными ушами и носами спешили по важным делам. Нарисованными глазами мужчины и женщины безразлично смотрели по сторонам. Только иногда, кто-нибудь из них встряхивал головой, чтобы пыль слетела с волос и не щекотала уши.

Настоящий мальчик с теплым носом и оттопыренными ушами стоял посреди улицы и пил персиковый компот из стеклянного стакана. Мама не разрешала ему пить на улице, когда идет снег. Но он думал, что если с неба идет не снег, а белая теплая пыль, то можно. Поэтому налил в стакан компот, встал в самом центре большой улицы и пил. Мимо него бежали люди. Никто не замечал и не ощущал мальчика. Никто не толкал его под локоть, не ворчал и не ругал его за то, что он так неудачно выбрал место, чтобы пить компот.

Мальчик смотрел по сторонам. Невысокие дома с кривыми окнами, витрины, в которых на кружевных салфетках стояли шоколадные пирожные. Не шоколадные тоже стояли, но мальчик их не любил

Вдруг один человек с нарисованными ушами, но человеческими, очень умными и добрыми глазами, навис над мальчиком и сказал:

– Сережа!

– Да, я Сережа, – ответил мальчик и опрокинул на себя компот.

Оказалось, что он вовсе не стоит, а лежит на улице. И люди бегут не мимо него, а над ним. Они так торопятся, что совершенно не касаются пола и не оставляют следов. Сережа пошевелил руками – вверх-вниз. Он тоже не оставил следов на мягкой, белой и пушистой пыли. Она падала сверху, но не набивалась в нос и уши. Одежда на груди вымокла и прилипла к коже. 

Мальчик закрыл глаза, тряхнул головой и хлебнул компот. Было удобно пить и сладкий напиток не заливался за шиворот. Оказалось, он снова стоял посередине улицы. Стоял лицом к шоколадным пирожным.

– Не хотели бы вы тортика? – услышал Сережа трескучий голос за спиной. Он подумал, что так может разговаривать старый мужчина, он, должно быть, согнут пополам, у него торчат острые коленки, а сапоги в заплатках. Мальчик обернулся и увидел маленькую девочку. В два раза ниже него. От удивления он уронил стакан с компотом.

– Осторожнее!

– П-п-простите! Я сейчас соберу.

– Что соберете? Компот? А ну да. Собирайте, – девочка шагнула назад и уставилась на Сережу.

Мальчик сел на корточки и задумался. Было непонятно, как собирать компот, ведь он этого никогда не делал. Он задрал голову и спросил:

– А как мне собрать компот?

– Так вы его в ладошку положите и обратно в стакан, – пожала плечами девочка. И добавила: – Я сто раз так делала.

Сережа посмотрел на разбросанный по белой пыли маленькими шариками компот, не удивился и быстренько собрал его в стакан.

– Вот видите, – сказала девочка.

– Почему вы так разговариваете? – поинтересовался Сережа. – Как дедушка в старых сапогах.

– У меня есть дедушка. На сапогах у него заплатки, он ходит с палочкой, согнут пополам, а коленки острые и торчат. Я разговариваю, как он. Мама говорит, что я вся в дедушку.

– Как интересно.

– Нет. Вам это совсем не интересно.

Девочка прищурила нарисованные глаза. На длинные, черные ресницы, аккуратно выведенные острым карандашом, упала пара хлопьев белой пыли. Девочка качнула головой. Пыль слетела.

– А где я? – наконец-то спросил Сережа.

– А вы что, не знаете? – удивилась девочка.

– Нет.

– Ну и нечего вам знать. Так даже интереснее.

Сережа отвернулся к витрине с шоколадными пирожными, сел на корточки и прислонился носом к теплому стеклу. Темно коричневый пористый бисквит, немного влажный и неровный, будто его резали не ножом, а отрывали. Между двумя слоями поблескивал глянцевый шоколадный крем, в паре мест он пузырился, видимо, а потом пузыри лопнули и оставили на поверхности крема маленькие ямочки. Сверху пирожное было посыпано шоколадной стружкой. Из него торчала свечка с цифрой два. Наверное, это был чей-то именинный шоколадный торт, а потом его порезали на порционные кусочки. Или порвали.

Сережа втянул воздух приплюснутым к стеклу носом. Запах шоколада проник в голову. В животе заурчало. Мальчик сильно захотел съесть пирожное. В четыре укуса. А может, даже два.

– Это кусочек от чьего-то именинного торта. Не находите? – протрещал сзади знакомый голос.

– Как вы думаете, я смог бы его достать и съесть? – Сережа обернулся, вскрикнул и сел на пятую точку, больно стукнувшись затылком о стеклянную витрину.

– Конечно. Тут все, что захочешь исполняется в миг, – ответил ему старый, согнутый пополам, дедушка в таких же старых, как и он, сапогах. На сапогах были заплатки, а острые коленки торчали вперед. На дедушке были, нарисованные красным карандашом шорты, похожие на те, что носят легкоатлеты. – Я ищу внучку. Ты не видел мою внучку?

– Видел. Она очень похожа на вас.

– Да, она вся в меня. Куда она пошла?

– Я не знаю, я отвернулся от нее и засмотрелся на пирожное. Она была за спиной, а потом появились вы.

– Отвернулся, говоришь? – ухмыльнулся дедушка и вдруг вскрикнул, направляя палку на витрину: – Смотри!

Сережа резко обернулся, но тут же снова посмотрел на дедушку. Перед Сережей была пустая улица с нарисованными домами и пушистой теплой белой пылью. Он пожал плечами и повернулся к витрине. Стекла не было. Сережа подпрыгнул от неожиданности и быстро схватил лакомство. На ощупь оно было именно таким, каким он себе представлял – мягким и чуточку влажным, крем сразу же прилип к пальцам, но Сережа не переживал. Он решил, что слижет весь крем с пальцев, как только съест само пирожное.

Мальчик зажмурился от удовольствия. Он стоял на улице без шапки, в распахнутой куртке, в одной руке держал персиковый компот, а в другой — шоколадное пирожное. Ох, мама бы ругалась, если бы увидела его в таком виде на улице, да еще под снегом. Только мамы рядом не было. Сережа откусил целую половину пирожного. Он жевал, а маленькие крошки потихоньку показывались между губами и высыпались наружу, потому что кусочек был слишком большой для маленького Сережиного рта. Он облизнул губы, проглотил пирожное и запил компотом. Некоторые шоколадные крошки тут же нырнули в стакан и начали там плавать. Сережа решил, что допьет компот чуть позже, а вместе с компотом и крошки допьет.

Второй раз он не стал так неаккуратно кусать. Ему хватило ровно трёх укусов, чтобы доесть пирожное. Сережа вытер рот тыльной стороной ладони и подумал, что может взять еще одно, но когда глянул на витрину, она была целой, а на кружевной салфетке, там, откуда он только что взял пирожное, стояло другое, точно такое же.

– Странно, да? – протрещало сзади.

Сережа, не оборачиваясь, попытался угадать, кто стоит сзади него, дедушка или внучка. Потом повернулся, хлебнул компот и не удивился. Перед ним стояли оба – и дедушка, и внучка.

– Странно. Тут все странно, – ответил Сережа.

– Вы не переживайте. Привыкнете.

– Как так привыкну? Я тут надолго, что ли? – Сережа снова хлебнул компот. Он все не заканчивался, и крошки от пирожного по прежнему плавали на поверхности.

– Конечно, надолго, – уверенно ответила девочка, взяла нарисованной рукой дедушку за руку и они ушли. Сережа долго смотрел им вслед.

Улица снова начала заполняться нарисованными людьми. У кого-то был в руках чемоданчик, у кого-то шляпа на голове. Люди были одеты в костюмы, пальто, а кто-то даже в шорты и сланцы. На этот раз все они были нарисованы яркими карандашами. Может даже фломастерами. Как раз такими, как у Сережи – они всегда лежали в верхнем ящике стола, за которым он делал уроки. Мальчик с удовольствием наблюдал за яркими людьми и не заметил, как дома вокруг стали черно-белыми. Они, как будто отдали свои краски людям.

«Если бы я рисовал этот город, то все-все раскрасил бы цветными карандашами или даже акварельными красками», – подумал Сережа и пошел вдоль по улице мимо спешащих людей.

Идти было сложно, ноги не слушались. Так же сложно было идти в море или в реке. Как-будто что-то мешало двигаться вперед, но он все равно старался сделать хоть пару шагов. Медленно, медленно он прошел пять шагов и остановился. Сережа тяжело дышал, и даже сел на нарисованный тротуар, чтобы немного прийти в себя.

– Вы хотите уйти отсюда? – протрещало сзади.

– Что? – обернулся Сережа.

– Вы хотите уйти отсюда? – повторила девочка и встала у мальчика перед лицом. Она как раз была чуть выше сидящего Сережи.

– Я не знаю. Я не думал об этом.

– Вы не можете идти. Ноги не слушаются и медленно идут. Да?

– Да.

– Значит, вы хотите уйти отсюда. Испугались, наверное, что останетесь тут навсегда, – сказала девочка и несколько раз уверенно кивнула.

Сережа немного подумал.

– Пожалуй, да, – ответил он через шесть секунд. – Я испугался, когда вы сказали, что я тут надолго.

– Вы будете здесь ровно столько, сколько захотите сами.

– А где я?

Девочка опустила голову, поджала губы, развернулась на маленьких каблучках и пошла вперед. Сережа завороженно смотрел на ярко оранжевую резинку на хвостике девочки. Хвостик мотался из стороны в стороны при каждом шаге.

А когда оранжевая резинка стала малюсенькой точкой вдали, мальчик встал и легко пошел по улице. Даже вприпрыжку пошел. Несколько раз крутанулся, похлопал в ладоши и пробежался.

***

Сережа так радовался, что не заметил, как рядом с ним появился человек в котелке на голове и черных остроносых туфлях. Эти туфли были нарисованы жирной черной гелевой ручкой, они так и выделялись на фоне всего вокруг. У человека были тонкие ноги, нарисованные в одну линию, синий пиджак, а котелок на голове был не шляпой, а самым настоящим котелком, ручка которого свисала на затылок и двигалась при каждом шаге этого человека. Еще у него были настоящие человеческие уши. Он почесал острый нос, задвинул, сползшие очки назад и спросил:

– Как дела?

Сережа, который уже несколько секунд рассматривал человека, даже удивился обычному вопросу. Он ждал чего-то удивительного и странного

– Хорошо, – ответил он и постарался быть вежливым: — а как у вас?

– И у меня хорошо, – сказал человек и замолчал, не сводя глаз с Сережи.

До того, как попасть сюда, мальчик не разговаривал с незнакомцами, поэтому не знал, как вести себя дальше. Он поднял глаза кверху, сжал губы, вроде как, обдумывал что-то важное, глубоко вдохнул, на секунду задержал дыхание и выдохнул.

– Не знаешь, что сказать? – спросил незнакомец.

– Нет, – развел руками Сережа.

– Я тоже не знаю. Посидим?

– Можно, а где? — поблизости и не было ничего похожего на скамейку. Только дорога нарисованная серым карандашом и дома вокруг. Люди тоже исчезли.

– А мы на диване посидим, – человек махнул головой на что-то сзади Сережи. Мальчик обернулся и увидел большой мягкий диван с деревянными ручками. Он подошел, поставил на ручку стакан с компотом, который опять появился в руках, и сел.

Минут пять они сидели молча. Сережа чесал то руку, то ногу, вертел головой по сторонам, открывал рот, чтобы что-то спросить или сказать, но закрывал обратно и продолжал чесаться. Человек не двигался, даже не моргал.

– Когда я был маленьким, мама не разрешала мне разговаривать с незнакомцами, – вдруг сказал человек.

– А вы давно были маленьким? – спросил Сережа.

– Я не помню, – удивился человек.

– А как вас зовут?

– Артёмка, — человек помолчал. – Николаевич.

– Может, Артём?

– Артёмка, – твердо ответил тот и вытянул стрункой ноги. Сережа с интересом наблюдал, как губы Артёмки Николаевича вытянулись в тонкую черту. Если бы у него было настоящее лицо, на нем могли выступить слезы.

«Интересно, а нарисованные люди плачут?» — подумал Сережа.

– Не плачут, – вдруг ответил Артёмка Николаевич и поправил котелок на голове. – Не плачут, потому что слезы могут навредить, чему-то очень важному.

– Например, носу?

– И носу тоже.

Они снова замолчали. Сережа от скуки начал следить за белой пылью, которая падала с неба. Она была легкая и пушистая. Ее можно было поймать ладошкой без варежки и не отморозить пальцы, как говорила мама. Если бы мама видела эту белую пыль, то она бы разрешила и упасть в нее лицом, и лизнуть, и бегать без шапки и даже без куртки, когда пыль идет с неба. А может, она бы начала сама так делать, пока Сережа не видит.

– Наверное, из нее можно лепить фигурки, – сказал Сережа, не отрывая взгляда от пыли.

– Из кого?

– Из пыли.

– Из пыли? Нет, это не пыль, – ответил Артёмка Николаевич.

– А что это?

– А что хочешь.

– Как это, что хочу?

– Если ты захочешь, чтобы это была сладкая вата, ты можешь наесться ею до икоты, – человек в котелке схватил рукой небольшую хлопушку и съел. – Если ты хочешь, чтобы это был снег, то увидишь, как хлопья таят на теплой ладошке. Я так делать не буду. Я могу лишиться какого-нибудь пальца, когда снег растает.

– Ого, – ответил Сережа. Зажмурился и сильно-сильно захотел сладкой ваты. Открыл глаза, поймал белую пушистую хлопушку и сунул в рот. – О-ого!

– Вкусно?

– Очень вкусно. Я сладкого давно не ел. Мама не разрешает. А сегодня и пирожное, и сладкую вату, – Сережа говорил и загребал ее руками. – Интересно, как это работает? Как это, сладкая вата в снег? – он отправил комочек из хлопьев в рот и выпучил глаза.

– Снег? – засмеялся Артёмка Николаевич.

– Ага, – улыбнулся Сережа, проглотил ледяной кусочек и вытер губы. – Пусть пока будет, как было. Я потом придумаю, что можно еще назахотеть, кроме ваты и снега.

– Придумай, ага. Чем тут еще заниматься, кроме этого?

– А что это за место? – Сережа никак не мог получить ответ на этот вопрос.

– А ты скоро сам все поймешь. Ладно, Сережа, мне пора.

Сережа поднялся с дивана и пошел вперед. Он думал о людях вокруг. Нарисованные люди друг на друга похожи. Они одинаково двигаются и на лице у них одна и та же легкая улыбка. Ведь все рисуют человечков со скобкой вместо рта. У кого-то она концами вверх, а у кого-то – концами вниз. Тогда получаются грустные люди. Дети редко рисуют грустных людей.

На этот раз мальчик внимательно наблюдал за пробегающими мимо мужчинами и женщинами. Они почти не отличались друг от друга – только волосами и одеждой. На лицах были скобочки концами вверх, а глаза грустные-грустные. Интересно, как кто-то умудрился нарисовать грустные глаза.

«Я бы нарисовал веселые», — подумал Сережа и отпил немного из стеклянного стакана. Ему уже надоел компот. Оказывается, не так это и приятно постоянно пить на улице. Он вспомнил, как совсем недавно он кричал и топал ногами, выпрашивая у мамы компот. Она злилась и говорила, что на улице под снегом компот пить нельзя. Можно простудиться. А Сережа ей ответил, что когда он станет взрослым, будет сам решать, что делать. И всегда будет пить персиковый компот на улице. Он вздохнул, поставил стакан на тротуар и пошел дальше.

Люди снова исчезли. Он даже не понял когда.

Сережа сделал два шага и моргнул. Обычно он моргал быстро и не замечал этого. Но сейчас ему моргнулось очень сложно, он с трудом разлепил веки, с усилием поднял их, аж лоб заболел и снова зажмурился. С неба прямо на глаза падала белая пыль. Оказалось он лежит на тротуаре и сжимает в руках стакан с компотом, стоящий рядом. Он снова открыл глаза и посмотрел на белое небо. Небо было не закрашенным, будто взяли обычный лист бумаги, нарисовали город, людей, а небо забыли. «Так нельзя. Надо обязательно рисовать небо», – подумал Сережа. «Все под небом ходим», – говорила бабушка. А Сережа кивал. Все ведь правильно, он же ходит по небом, значит и все ходят. А тут выходит, что нет. Нет неба.

– Неба нет, – Сережа услышал знакомый трескучий голос.

Рядом с ним лежала девочка с оранжевой резинкой на нарисованном хвостике.

***

–А что есть? – спросил Сережа. Он сейчас очень загрустил. Если бы у него была скобочка, вместо рта, то ее концы опустились бы вниз.

– Всё остальное есть. Всё, что захотите или сможете представить.

– А если я захочу небо?

– Не выйдет. Его слишком долго рисовать. Ни у кого не хватит терпения. Оно и не нужно никому. 

Сережа в очередной раз огляделся. Как смог из положения лежа. Все вокруг было нарисовано неаккуратно, будто наспех, грубыми и косыми штрихами. Девочка угадала его мысли и продолжила:

– Тут все делают, что хотят. И получают, что хотят. Поэтому ни у кого нет времени заниматься, чем-то по-настоящему важным.

– Все, что хотят?!

– Да. Вы разве не заметили? Захотели вы пирожное – съели. Захотели, чтобы снег был теплым – он стал теплым. Захотите огромный надувной мяч – он появится.

Сережа крепко зажмурился и представил экскаватор. Желтый с огромными черными колесами. Как настоящий.

– Проверяете? – спросила девочка. – Да. Именно так это и работает.

Мальчик открыла глаза, повернул голову набок и увидел свой экскаватор. Тот, который ему подарили на день рождения. Даже синяя краска на колесе осталась – это он рисовал акварелью и нечаянно капнул.

Девочка села и взяла игрушку в руки. Сережа тоже хотел сесть, не вышло. Он почувствовал себя приклеенным – и руки, и ноги, и спина крепко прилепились к тротуару. Только голова двигалась и немного приподнималась.

– Я хочу отлепиться! – громко сказал Сережа. И отлепился. Когда он поднимал руки и ноги, они тянулись как сыр в горячей пицце.

– Ух ты! – засмеялась девочка. – Так интересно. Все по разному нарисовываются. Только не кричите. Вы меня пугаете.

– Нарисовываются?

– Да. Сюда попадают настоящие люди, которые хотят делать, что вздумается и получать все, что желается.

– Вот здорово! – воскликнул Сережа.

– Да это удобно. А еще тут всё можно. Всё, что нельзя дома. Вот вы – ходите без шапки и куртка распахнута, едите шоколад, хотя у вас аллергия, и мама ругает за сладкое. Пьёте компот, бегаете по тротуару, разговариваете с незнакомцами. Вы делаете всё, что вам запрещали. А когда запрещали, вы много раз бурчали под нос, что хотите жить там, где всё можно. Правда?

– Правда.

– Вот. Тут всё можно. Живите. А меня дедушка ждёт, – сказала девочка и собралась уходить.

– А как вас зовут? – спросил Сережа.

– Рита, – ответила девочка.

– Кажется, это плохое место.

– Ну-у-у, сначала тут хорошо и весело, но потом ты можешь делать всё меньше и желания становятся несбыточными. Даже самые простые.

– А тут все были настоящими?

– Да. Все. Люди приходят и делают, что хотят. А потом становятся ненастоящими. Нарисованными. И больше ничего не могут делать. Но не перестают хотеть. И… И они друг друга не видят. Это самое страшное, что может случиться. Правда?

– Я не знаю.

– А вы представьте. Вокруг вас сотни любимых шоколадных пирожных, вы можете делать всё, что угодно. Получаете всё-всё, что желали. Но проходит месяц, потом два, три… Полгода. Постепенно вы теряете краски, становитесь плоским, у вас больше нет эмоций и настроения. У вас нет друзей, и вы не хотите завести друга-собаку. Все, что у вас есть – это вы. И вы уже не видите дальше собственного нарисованного носа… И знаете, что? Вы даже не можете плакать по маме и папе, потому что, чем больше вы плачете, тем меньше вас остается.

***

Сережа вдруг понял, что он лежит на асфальте, а белая теплая пыль не падает с несуществующего неба. Вокруг нет нарисованных людей, которые спешат по важным делам и даже домов нарисованных нет. Сереже подумалось, что если бы над ним было небо, то он мог бы пролежать так час или два. Как на даче у бабушки. Он ложился на простынку, хотя всегда хотел лежать просто на траве, бабушка поправляла ткань под его головой и ставила тарелку с малиной. Сережа мог долго-долго лежать, смотреть на небо и есть малину.

Сейчас ничего не было вокруг, и Сережа испугался, что невольно мог захотеть малину, он открыл глаза, приподнял голову и огляделся. Малины не было. И компота не было тоже. «Жаль», — подумал Сережа и сел. Ему стало не по себе. Да что там, ему стало по-настоящему страшно – он сидел посреди большого белоснежного пространства, будто внутри бумажного листа с маминого рабочего стола. Как-будто его кто-то нарисовал и прикрыл другим листом. Он мог двигаться, дышать, но непонятно, на полу или на потолке. А может он сейчас вообще вверх ногами сидит?

Сережа заплакал. Плакал так, как в детстве, когда старший брат отбирал любимый экскаватор и обидно толкал. Он вспомнил, что плакал точно также потом, когда умерла бабушка и чуть позже, когда умер папа. С тех пор и перестал. Вырос хорошенько, до сорока лет и вот, заплакал.

– Сережа! – над ним нависло человеческое лицо с нарисованными ушами, но человеческими, очень умными и добрыми глазами. То же самое, что нависло над ним, когда он впервые лежал с компотом в этом странном городе.

– Да, я Сережа, – ответил он и приподнялся. Человеческое лицо не исчезло, как тогда.

– Я не слышу тебя, Сережа, всё равно, – лицо стало человеком. Настоящим человеком с нарисованными ушами. – Я давно уже никого не слышу. И ты не будешь.

Мальчик испугался и попытался встать. Вдруг подумал, что может он и не лежит. В белом пространстве непонятно, в каком он положении. И Риты нет, чтобы спросить. Человек встал или лег рядом:

– Странно. Тут нет неба. Надо обязательно его нарисовать, – тихо сказал он. – Бабушка всегда говорила: «все под небом ходим».

Сережа удивленно посмотрел на человека, захотел сказать, что и его бабушка так говорила, но вспомнил, что у того нарисованные уши. Нарисованные уши ничего не слышат. Они лежали и молчали. Сереже было неудобно, но любопытно. Он повернулся к мужчине и стал его разглядывать.

– У тебя есть персиковый компот? — спросил вдруг мужчина.

Сережа покачал головой.

– Ну как же нет? Вот же! – он привстал и взял стакан у Сережи из руки.

Мальчик вытаращил глаза и посмотрел на свои руки. Он был уверен, что в них не было никакого компота.

– Просто я захотел компот и получил его. Но я получаю, чего хочу только, пока рядом со мной есть кто-то. Вот ты, например. Или Ритка – она ушла недавно. Хорошая девчонка была. И компот умела варить. Потом сказала, что я всегда делаю, что хочу и дальше своего носа ничего не вижу, собрала вещи и к деду ушла.

Сережа боялся шевельнуться.

– Но я давно уже один тут, – продолжил человек. — Раньше Артём был – друг мой. Мы с ним с института рука об руку шли. Я потом компанию присвоил, а его с носом оставил. Ну а что? Это бизнес – либо ты, либо тебя. Я ему тогда сказал. Ты либо Артёмом будь, мужиком! Либо так и останешься Артёмкой.

Сереже казалось, что с каждым словом человек становится всё печальнее. Он захотел переспросить про Риту, но снова вспомнил, что у человека нет ушей. И он все равно ничего не слышит. «Как это странно», — подумал Сережа. – «Так ведь и происходит. Когда ты делаешь, что хочешь, перестаешь слышать других. То есть сначала перестаешь их слушать, а потом уже слышать».

– А потом знаешь, Славка появился. Сын мой. Оказывается, Рита беременная уже была, когда уходила. Я им в роддом денег привез, потом купил все. Но некогда было приезжать, звонил. Ему недавно два года исполнилось… — человек замолчал и опустил голову.

Серёжа подумал, что человек наверняка и не звонил даже своему сыну. «И зачем он мне все это говорит?» — мальчик захотел встать, как человек вдруг взял его за руку.

– Ты куда, тёзка?

«Его что, тоже Серёжа зовут?» — подумал Серёжа.

Мужчина смотрел на него настоящими, добрыми глазами. Лицо, как маска – моложавое, канавки морщин на лбу и между бровями. Губы вытянутые в струнку. «Как-будто злой, а глаза добрые», – подумал мальчик, сел обратно и закрыл глаза. Он подумал, что хочет небо. Открыл глаза – всё по прежнему было белым. Нужны карандаши. Много-много синих карандашей. Открыл глаза и увидел тёмно-синие.

– Не то, — сказал он сам себе, закрыл глаза снова и захотел голубые. Нежно голубые карандаши. Цвета неба над бабушкиной дачей и над ним с малиной. Или лучше акварель. Акварельное небо, как настоящее.

Сережа открыл глаза и улыбнулся. Рядом с ним лежали две кисточки и краски цвета неба. Мужчина выпятил нижнюю губу и приподнял бровь. Сережа всегда так делал, когда удивлялся. Но сейчас не стал удивляться. Поднял с пола кисточки, одну протянул мужчине, улыбнулся, окунул её в краску и начал рисовать небо.

Ольга Капитова – IT-специалист. Выпускница 3 курсов «Литпрактикума» Ильи Одегова (Казахстан, Алматы)

Двадцать второй выход

Никогда прежде я не читала чужих дневников. Тетрадку, лежавшую на скамейке в зале аэропорта, я взяла в руки только затем, чтобы вернуть тому, кто ее потерял. Но никаких конкретных имен под оранжевой обложкой с выпуклым кирпичным рисунком не обнаружилось. Я публикую эту историю с тайной надеждой, что автор не обидится, а напротив, откликнется. И тогда я смогу узнать продолжение…

***

23 августа

Сегодня Саня появился в офисе позже всех. Ни с кем не здороваясь, он подошел к моему столу и положил на него листок бумаги:

• Я еду в кругосветку.
• Шутишь?
• На этот раз, для разнообразия, я серьезен. Это заявление – и его нужно завизировать.

Сотрудники отреагировали по-разному. Татьяна молча пожала плечами и продолжила перебирать бумаги. Леночка ойкнула и зависла на несколько секунд, переводя взгляд с Саниного разрумянившегося лица на его же кислотно-зеленые кроссовки и обратно. Никита, сотрясаясь от приступа неуместного хохота, разлил свой кофе – сладкая коричневая лужа растеклась по столу, разбавляя атмосферу ароматом арабики. Я больше ничего не стала говорить, потому что сразу поверила Сане. Что-то такое было в его глазах, что подсказало – Саня не врет.

24 августа

Вчера вечером надолго засиделась за ноутом. Сначала просто скролила ленту, затем стала поочередно забивать в поисковик названия разных экзотических мест и рассматривать незнакомые панорамы и пейзажи. Потом наткнулась на записки одного из современных путешественников и погрузилась в чтение. Похоже, я немного завидую Сане.

25 августа

Меня одолевает осенняя хандра. Что там советуют психологи для выхода из депрессии? Саню, к примеру, она точно не настигнет. А ведь это мысль!

28 августа

Я все решила. Еду с Саней. Вечерами, сидя в любимом кресле со сладко урчащей Мусей на коленях, и веду с ней неспешные беседы. Увещеваю, что мне будет полезно путешествие, что ей у мамы будет даже лучше.

27 сентября

Список выполненных дел за месяц:

1. Нашла арендатора на длительный срок для моей двушки.
2. Морально подготовила маму к мысли об отъезде. Раньше она меня даже в соседний город отпускала с неохотой.
3. Раздала подругам и сотрудникам комнатные цветы, снабдив каждый подробной, распечатанной на принтере инструкцией по уходу.
4. Отвезла часть мебели и кое-каике вещи к маме.
5. Привела в порядок дела на работе. Написала стопятьсот инструкций.
6. Сводила маму в театр.

8 октября

Сегодня подала документы на визу в Индию. А там, как сказал Саня: «война план покажет». Сотрудники делают ставки, через сколько недель я сдамся и вернусь домой. Оптимисты прочат месяца полтора-два. А вот про Саню они давно не спорят. В его решимость пуститься в долгое путешествие, имея лишь весьма приблизительное представление о маршруте, уже поверили, в мою – еще нет. Но обижаться некогда – не теми мыслями голова забита. Если честно, и сама периодически сомневаюсь. Мотаться по чужим странам без внятного плана – это ведь совсем не про меня.

 25 ноября

Мосты сожжены… Написала заявление на увольнение – шеф дал стандартный месяц. К Новому году стану то ли свободной, то ли безработной – смотря под каким углом смотреть на ситуацию.

30 ноября

Начала сдавать дела Татьяне. Кто-то пустил в офисе слух, что я специально выдумываю все новые и новые сложности, чтобы подчеркнуть свою незаменимость, и чтобы меня уговорили остаться.

15 декабря

Иногда только природное упрямство заставляет делать вид, будто я полна решимости и готовлюсь ускоренными темпами. Зато сотрудники уже перестали и сплетничать, и отговаривать.

20 декабря

Все рухнуло. Татьяна продлила свой декретный – ее свекровь серьезно заболела и Машулю теперь не с кем оставлять. Саня едет один. Кажется, втайне я этому даже радуюсь, но по ночам почему-то реву. Начала искать другого кандидата на свое место.

27 декабря

Сутками изучаю резюме. Начальница отдела кадров начинает меня тихо ненавидеть, устав от бесконечной череды собеседований.

28 декабря.

Саня улетел… Хочется добавить, что он обещал вернуться, ну, то есть дождаться меня где-нибудь там. Но, боюсь, это не так. Видимо, у нас разные дороги….

 Хотела еще написать что-то грустное и философское, но тут позвонила мама – она всегда словно чувствует мое настроение. В общем, печальные мысли удалось задвинуть в подсознание, но веселые на их место не пришли. Поэтому сегодня писать уже ничего больше не буду.

30 декабря

Я его нашла – человека, который займет мое место в офисе. Его зовут Дима и он сможет приступить к обязанностям сразу после праздников. Это лучший новогодний подарок!

15 января

Снова начинаю сдавать дела. Мне и радостно, и не по себе. Ну как же – мечта начинает материализовываться. Но тут же половником дегтя проносится мысль: «меня вытесняют из привычной жизни». В общем, полагаю, именно этот и называют смешанными чувствами.

1 февраля

Поставила почти все прививки и запаслась необходимыми справками. Пока искала себе замену, часть бумаг успела устареть. Пришлось еще раз пробежаться по уже знакомым конторам и кабинетам.

15 февраля

Изучаю сайты по запросу “couchserfing”, гуглю, где можно найти жилье и еду за работу. Или работу за еду и жилье – это уж как посмотреть. Повторяю английский. Хожу по знакомым улицам и не узнаю их, как будто я уже где-то далеко, а все вокруг – плод моего воображения.

17 февраля

Начинаю осознавать, что по утрам не надо соскакивать и лихорадочно собираться в офис. Но вечерами мечусь по пустой квартире, как медведь-шатун. Не, так нельзя, надо выходить «в люди». Только вот не сезон сейчас для прогулок – все по домам сидят, телевизоры смотрят.

15 марта

Почти месяц не могла себя заставить описать случившееся… Ситуация, конечно, анекдотическая, если посмотреть со стороны. Но мне она вовсе не кажется смешной. Если бы предугадать заранее, что идея заскочить в букинистический магазинчик, принесет столько неприятностей, то, кажется, на веки вечные зареклась бы покупать бумажные книги. Будто мало мне электронной, куда я уже позакачивала в дорогу произведения любимых авторов.

В общем, все произошло очень быстро и до обидного банально – скользкая ступенька, поехавший каблук… Слава богу, не перелом, а растяжение лодыжки, правда, весьма серьезное. Это происшествие на долгие три недели заперло меня в квартире… И о чем только не пришлось передумать за время вынужденного отшельничества… Каким знаковым представлялось мне это событие. Я была так деморализована и напугана, что уже совсем было решила отказаться от путешествия.

Если бы только я не растрезвонила всем, кому надо и не надо о своих планах… Ну, или, хотя бы, не уволилась… Нет, надо ехать.

17 марта

А, может, это все же знак? Может, ну его, это путешествие. А что? Обновлю резюме, и вперед — на поиски новых приключений. Ну, то есть, работы. Которая от слова «раб»… Да нет, чушь! Начну все с нуля. В новом офисе не будет никаких вопросов, никаких недоуменных взглядов. Не будет ничего, что напоминало бы о Сане и его отъезде. Мама облегченно вздохнет и привычным жестом пощупает мой лоб. И эта затея очень скоро забудется.

19 марта.

Вижу цветные сны про дальние страны и просыпаюсь в слезах. Как глупо. Надо встряхнуться.

20 марта

Нога уже почти не болит. И весна на улице… Глупо поддаваться предрассудкам и упадническим настроениям. К тому же я все равно не решусь сказать Сане, что передумала…

22 марта

Легок на помине – сегодня получила сообщение от Сани:

«Бери билет в один конец. Подготовил для тебя замечательный плацдарм. Можешь задержаться там ровно столько, сколько захочешь. А я двигаюсь дальше.

P.S. Я тут уже пообещал, что скоро на мое место приедет кто-то замечательный.

P.P.S. Подробнее напишу после.

P.P.P. S. Ты не пожалеешь».

Сижу. Пью кофе с корицей. Думаю…

1 апреля

Сыграла сама с собой замечательную первоапрельскую шутку – билет у меня на руках. Ночью дважды вставала, чтобы убедиться, что это не приснилось.

23 апреля

Вещи уложены, все на сто раз перепроверено… Сегодня последний вечер в моей квартирке. Завтра передаю ключи временной хозяйке, беру Мусю и еду к маме. А вечером устраиваю вечеринку в честь отъезда.

Индия — это только начало пути. Но пока об этом знаем только мы с Саней. А кое-чего не знает и он – я хочу пойти еще дальше и перебраться в Европу. Ну, конечно, это уже после того, как напутешествуюсь по Азии. Я задумала найти более или менее постоянную работу и пожить в Париже. Ну, или в одном из его пригородов. Мечтаю усовершенствовать свой французский, а, заодно, вдоволь набродиться по романтичным улочкам, и на всю оставшуюся жизнь насидеться в маленьких уютных кофейнях… Но об этом пока еще думать рано…. Забудем на время о Европе — меня ждет Индия…

24 апреля

Вчера, когда все сборы были закончены, усталая и опустошённая, я прилегла отдохнуть. Но, вместо того, чтобы погрузиться в сладкие мечты о предстоящей поездке, вдруг ощутила приступ паники. Чтобы окончательно не упасть духом, я решила немного прогуляться, но тут же в сознании всплыла страшная картинка – вспомнилось давешнее происшествие с растяжением лодыжки. Разумом я понимала, что лучше остаться дома. Но сидеть в пустой квартире не было совершенно никаких сил. В общем, я собрала себя в кучку, вышла на улицу и привычно побрела по дорожке, которая ведет к реке. Конечно, в глазах большинства – это просто маленький грязный ручеек. Но мне нравится считать его именно рекой. Люблю сюда приходить. Когда сморишь на воду, то кажется, что плохие мысли плавно утекают, словно их смывает волной.

Я опустилась на корточки у маленькой случайно образовавшейся запруды и залюбовалась отблесками вечернего солнца на поверхности реки. Зачарованная увиденным и погруженная в свои мысли, я сидела на берегу, пока не затекли ноги. Когда же я встала, то поняла, что волшебство воды снова подействовало. Тревога сменилась уверенностью, что все у меня получится, и что бояться глупо.

25 апреля

Мама крепко обняла меня в аэропорту. Глотая комок, в очередной раз выслушала ее наставления, находя в них, к своему удивлению, рациональное зерно, с трудом поборола желание закричать: «Мамочка, сделай так, чтобы я никуда не полетела!»

Объявляют посадку! Ворота номер двадцать два… Хм, символично…

***

Никогда прежде я не читала чужих дневников. Тетрадку, лежавшую на скамейке в зале аэропорта, я взяла в руки только затем, чтобы вернуть тому, кто ее потерял…