Журнал «ТАМЫР» №29 ноябрь-декабрь 2011 г.

В номере:

ПУЛЬС ПЕРЕМЕН
Ауэзхан Кодар. Нескромное обаяние казахских симулякров ……………………………… 3
Замза Кодар. Евразийский вечер «Тамыра» ……………………………………………………………. 8
Алексей Давыдов. «Сможем ли мы не стать чужими?» …………………………………………… 12

К 20-ЛЕТИЮ НЕЗАВИСИ¬МОСТИ КАЗАХСТАНА
Ауэзхан Кодар. Пульс перемен в казахстанской культуре …………………………………………… 18

ДИАЛОГ
Алексей Грякалов. Эстетика политического и политика эстетического: актуальность выбора…………………………………………………. 20
Виктор Мальцев — Серж Кибальчич – Ауэзхан Кодар. Витьки…………………………… 29
Виктор Мальцев — Серж Кибальчич – Ауэзхан Кодар. Петербуржики «на троих»……… 31
Ауэзхан Кодар. Римские мотивы……….. 36
Серж Кибальчич. «Старый Фаллос, очнись! Твое место теперь на помойке!» О «Римских мотивах» А.Кодара………… 40

КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Жанат Баймухаметов. Философия жизни ……………………………………………. 42

ГЕНДЕРОЛОГИЯ
Ауэзхан Кодар, Замза Кодар. Гендерная культурология в применении к кочевой культуре …………………………………………….. 49

ПРОЗА
Аслан Жаксылыков. Ваятель………………… 54
Илья Одегов. Из цикла рассказов «Чужая жизнь»…………………………………………………. 70

ПОЭЗИЯ
Павел Каторгин. Две вариации на Бесконечность…………………………… 80
Наталья Абдулвалиева. Атамекен. ……. 87

КУЛЬТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ
Елена Танеева. Колыбельная песня для больной души……………………………. 89
Виталий Малышев. На волнах сознания ……………………………………………………. 91
Ауэзхан Кодар. Роман на грани иллюзии и реальности……………………………… 92

ҚАЗІРГІ ҚАЗАҚ
Әуезхан Қодар. Жұмекен Нәжімеденов пен Иосиф Бродский………………………………….. 96

Проблематика «казахского вопроса» занимает меня еще с эпохи перестройки. Мне казалось, что стоит его поставить внятно, «по-абаевски», и все проблемы решатся сами собой. Но буквально на моих глазах восторжествовала другая, не-абаевская, даже антиабаевская тенденция. Я бы назвал ее тенденцией Мустафы Шокая.

Восточный вектор

Ведь именно Шокай настаивал на том, что нам не нужно ничего европейского, что нам нужно идти своим, восточным, путем. Это в его интерпретации означало «азиатскость плюс ислам», т.е. культ своей расы и ислама как общевосточного вектора. Поначалу и мне казалось, что это единственно верный путь, если мы хотим отличаться «лица необщим выраженьем».

Но, как говорится, то, что проявило себя в виде трагедии, может повториться в виде фарса. Так с нами и произошло. Уже получив суверенитет и закрепив статус казахского языка как государственного, казахи вдруг стали бороться за казахский язык, как будто он находится на обочине прогресса и унижен до крайности. А между тем во власти — одни казахи, количество казахских школ возрастает в геометрической прогрессии, уступая разве что количеству мечетей по всей нашей необъятной стране. Но через некоторое время я стал наблюдать другую тенденцию: дебаты о проблемах казахской культуры как-то забылись, куда-то исчезли самозваные целители, собиравшие ранее чуть ли не стадионы, и вместо них тут и там стали появляться олигархи типа «Бути», «Астана моторс» и т.д. Вышло так, что пока «чистые» казахи лили слезы по поводу плачевного состояния своего языка, их русскоязычные братья-казахи сумели создать крупный бизнес и уже боролись за власть самым нешуточным образом. Однако мы все прекрасно знаем, чем все это кончилось. Я имею в виду движение ДВК и последовавшее за ним «дело Рахата Алиева».

Продолжить чтение

20 октября в 18.00 ч., в Москве, в библиотеке Дома-музея А.Ф.Лосева состоялась презентация журнала «Тамыр» и 2-х книг Магжана Жумабаева в переводе на русский язык Ауэзхана Кодара.

Вечер открыл заместитель директора библиотеки Виктор Петрович Троицкий, который в своем выступлении показал замечательную осведомленность по истории и содержанию презентуемого издания. Речь его сводилась к следующему.
В любой цивилизованной стране есть журнал, который репрезентирует родную культуру как некую динамическую целостность. Одной из таких инициатив казахстанской творческой интеллигенции стал альманах, потом журнал «Тамыр», культурологическое, литературно-художественное и искусствоведческое издание, представившее на своих страницах современный культурный процесс в Казахстане во всём разнообразии его составляющих.

Слово «тамыр» в переводе на русский язык имеет три значения: 1) корень, 2) пульс, 3) дружба/побратимство. В связи с этим журнал состоит из нескольких крупных блоков – политологического, исторического и философского.
Журнал издается на двух языках – казахском и русском, тираж – 1000 экз. В 2009 г., к 10-летию журнала в российской Литературной газете вышло интервью главного редактора «Тамыра» Ауэзхана Кодара «Как в замке Кафки», где берущая интервью поэтесса Елена Зейферт прямо заявляет, что журнал стал инициатором нового культурогенеза в Казахстане. Во врезке говорится, что казахстанский журнал «Тамыр» известен не только на родине, но и в ближнем и дальнем зарубежье. Далее приводятся мнения зарубежных исследователей о журнале. Так, по мнению доктора философских наук А. Грякалова (Санкт-Петербург), «Тамыр» «показывает возможность самостоятельного творческого существования личности и сообщества», в любом регионе, если есть необходимая планка требовний к себе и миру».

Продолжить чтение

 «Тамыр» и его «главный режиссер»

 Коллеги! Для меня большая честь выступить на презентации журнала «Тамыр», с которым меня связывает многолетняя творческая дружба.

«Тамыр» – это самый популярный в Казахстане толстый литературный и культурологический журнал, издающийся на русском и казахском языках. Он объединяет вокруг себя цвет казахстанской творческой интеллигенции. В нем публикуются известные авторы из многих стран Азии, Америки, Европы, России. Прошло 12 лет существования журнала. И сегодня мы должны видеть его масштаб и историческую миссию.

 Что делает этот подлинно евразийский журнал с точки зрения российского читателя? Он пытается ликвидировать опасность роста недоверия между нашими народами и раскола между нашими странами, возникшие после распада СССР. За каждой строчкой, напечатанной в «Тамыре», за каждым междустрочием таится один-единственный вопрос, адресуемый всем его читателям: «В условиях, когда народы мира живут все более отдельно друг от друга, сможем ли мы не стать чужими?»

Продолжить чтение

Внимание к культуре, бережное отношение к историческому наследию, плодотворный диалог с интеллигенцией – показатель зрелости государственного мышления. Это тем более важно, если государство, освободившись от оков тоталитаризма, только что обрело независимость. В такие судьбоносные моменты все, что ранее таилось под спудом, под печатью запрета, годами лежало в колодце забвения, вновь обретает право на существование. Вместе с тем новое суверенное государство становится субъектом международных отношений, где оно должно показать себя как страну с древней историей, крепкими историческими традициями, самобытным национальным мышлением.
За 20 лет независимости работа по форсированному развитию культуры в нашей стране прошла через три этапа. Во-первых, это реанимация исторической памяти, характерная для периода с 1989 по 1995 годы. Почти через 70 лет впервые увидели свет произведения Шакарима Кудайбердиева и Магжана Жумабаева, Жусипбека Аймаутова и Ахмета Байтурсынова, Алихана Букейханова и Миржакипа Дулатова. Были возрождены имена блестящей плеяды деятелей «Алаш-Орды», которые еще недавно, два десятилетия назад, было запрещено даже упоминать. В это время в буквальном смысле из забвения к нам начали возвращаться имена казахских ханов, биев, батыров, а также и практически стертые из народной памяти народные обычаи и традиции, такие как, к примеру, празднование Наурыза. Второй период можно условно обозначить как «этнос и мир», когда впервые за сотни лет в сферу внимания и интереса мирового сообщества попали выдающиеся имена и памятные даты казахской культуры и литературы, в частности. Примерно с 1995 по 2002 годы под эгидой ЮНЕСКО были отмечены юбилеи Абая, Мухтара Ауэзова, Жамбыла, Махамбета и целого ряда других деятелей, внесших вклад в развитие глобальной культуры. Между тем еще немногим ранее ими могли гордиться практически только казахстанцы.

Продолжить чтение

Обратить внимание на необходимость выбора

 Почему политика? – мир не университет.

Политика проблематизирует настоящее и мыслит в горизонте будущего – это делает современную мысль политической. Ни научное открытие, ни произведение не являются больше материалом для рефлексии.

Ценности? – это особый разговор. Напомню о принципиальной критике теории ценностей. Два полюса: с одной стороны онтология имени (А.Ф.Лосев), с другой – Лев Платонович Карсавин называет свою статью о творчестве Достоевского «Федор Павлович Карамазов как идеолог любви» – именно идеолог: дана дескрипция обнаженного эротического отношения, в котором нет места ценностям. «Сегодня, – напомню слова Хайдеггера, – больше нет ценностей, за которые можно было бы умереть».

Эстетическое дает тому и другому – настоящему и будущему – состояться в трудно определимом топосе: напряженность связана с самим фактом утверждения возможного единства во множественности. Эстетическое очевидно представляет напряженный множественный топос – очевидность как бы удостоверяет актуальное вообще: присутствие эстетического делает присутствие чего-либо именно очевидным.

Это всеприсутствие было отмечено у истоков модерна – оно явственно обозначило тему рассеяния и исчезновения, как бы задавая стратегиям постсовременности исходную интенцию: «…Кочевники красоты – мы, художники (Вячеслав Иванов). Метафоры мерцания, озарения, видения соотнесены с идеями утверждения, жизнестроения, обновленного подлинного существования – особого рода константами тут эстетическое соотнесено с антропологическим.

Продолжить чтение

Название нового литературно-художественного объединения родилось так. Как-то Серж Кибальчич писал послесловие к очередному выпуску «Литературных петербуржиков» Виктора Мальцева (домового Мальца Питерского) под заглавием «Факс из Пушкинского Дома». Рассуждая о творческом пути крупного (во всех смыслах слова) современного поэта, он неожиданно для самого себя написал:
— В сущности, на новом витке (хочется сказать, Витьке) его поэтического творчества…
Конечно, мы не будем отрицать, что название нашего литературно-художественного объединения что-то напоминает. Больше того, как вы можете сами видеть на фотографии, совсем еще даже не старик Дмитрий Шагин… нас благословил.

Продолжить чтение

 Пушкинизмы

***

 Малец Питерский

Хочу сказать про няню Пушкина,
Ну, в смысле, кружки там… пардон,
Что дозировкою старушкиной
Я бесконечно восхищён!

Серж Кибальчич
Меня же с пушкинским творением
Другая мирит сторона:
На пару в том стихотворении
Посудина была одна.

Продолжить чтение

Сердце чистым должно быть у поэта,
Но стихи его могут быть иными…
Г.В. КАТУЛЛ

Браво, Лесбия, вам! Что творится у вас на полянке?!
Злые козлища ль тут иль забывшие уд лесбиянки?

Гордый Фаллос, что сник? Видно, чистил не там ты, где нужно
Был когда-то велик, а теперь хоть выбрасывай в нужник.

Был когда-то стояч, а теперь ты висишь как мочало,
И ничто ничего от тебя, старина, не зачало.

Рядом старый козел… Он весь потом воняет на совесть,
То ли в лужу, а то жахнуть в воздух натужно готовясь.

Ох, удружит сейчас! Как затянет козлиную песню!
Впрочем “ода козла” — это даже почетно и лестно!

Фалл давно уж не тот… Он обмяк словно цезаря евнух…
Он не помнит напевов напыщенно-грозных и “древних”.

Он не помнит себя среди этой козлиной попойки,
Где его целовать все хотят так назойливо-бойко.

Так и жмутся к нему… Липнут словно от некого зуда.
Трахни “трагов”, о фалл, ну не будь хоть сегодня занудой!

Эй, козлы, наливай! Пью за ваши рога и копыта!
Я домой возвернуться обязан сегодня упитым!

Мне ни там, и ни здесь, и нигде не предвидится места,
Где ты, Лесбия, где? Только ты мне годишься в невесты.

***

Где ты, Лесбия, где? Дай мне лоно, я фалл твой стоячий!
Ты — кобыла моя, остальные все — жалкие клячи!

Я с тобой не стесняюсь ни мощи, ни шири, ни роста.
Но войти мне в тебя ныне стало ужасно непросто.

Нас с тобой разлучили… Мы ныне без ласки, без пищи.
Между нами анналы грязнее которых не сыщешь.

Между нами проходы бессильна пред коими клизма.
Что же в них победит — дух фашизма иль коммунизма?!

Что же в них победит — дух мудизма иль талмудизма?
Сколь терпеть эту вонь, даже если в ней запах харизмы?!

А вокруг полный штиль и нигде не видать колыханья!
Как тяжел этот дух, как миазмы спирают дыханье!

Может, в этом заду трупы сотен гиен что подохли?
Или стонут герои высоких трагедий Софокла?

Может, лошадь Бодлера на улицах горной столицы
Околела отвратно, чтоб снова поэту присниться?

Корнифиций, спаси, ныне фаллу и тошно, и плохо.
В этом жутком заду околела, наверно, эпоха…

***

Старый Фаллос, очнись! Твое место теперь на помойке!
Увядаешь, дружок! Тебе ныне не трахнуть и койки!

Демонтируй себя, ведь в тебе затаясь, словно в зайце,
Верноподданность спит, прикорнув на мохнатеньких яйцах.

Верноподданность спит на стволе, что свернулся как песик.
Верноподданость спит и лишь ласки хозяина просит.

Где же юность твоя? Где соблазны что вечно манили?
Где красотка с зубами острее чем у крокодила?

Где же ночи твои, полыхавшие заревом страсти?
Ты давно уж не тот и давно уж не те твои снасти.

Между тем как слепой, ты не видишь в себе ни изьяна,
Источая повсюду лишь запах руин и бурьяна.

Тебе всюду почет и услуги рабов и наложниц,
И ты рад проскрипеть на пирах всех без скромности ложной.

Но, увы, молодежь не обманешь ты хилою стойкой.
Повторяю, очнись, твое место теперь на помойке!

***
Время умерло… Мы обитаем в ничто и без сути.
Словно скалы недвижны секунды, часы и минуты.

Мысли тоже стоят, им, тяжелым, не стронуться с места.
А душа… что душа? Это всеми забытое тесто.

Время умерло в нас, мы ни злее теперь, ни добрее.
Нам не нужно услуг массажиста иль брадобрея.

Живы мы иль мертвы? Как спросить если нет дара речи?
Это Рим или мир? Мир не вечен, но Рим-то был вечен…

Умер Рим как старик обожравшийся собственным мясом.
Где вы, Ромул и Рем? Где волчица сисястая ваша?

Римский дух вышел вон и повытекли грозные очи,
Даже член ничего кроме дряхлости нам не пророчит.

Так отриньте его, помочитесь на мох и руины.
Лучше к гуннам пойдем пить кумыс их и кушать конину.

***
По руинам брожу…Здесь когда-то я жил и был счастлив.
Где же вилла моя? Я отстрою ее уже вряд ли.

Вон колонны торчат, ничего не осталось от дома,
И повсюду трава в роли слуг моих и экономок.

И повсюду трава вместо юных рабынь моих знойных,
И латынь не звучит, не нужна она в войнах и бойнях,

Здесь латынь не нужна, здесь звучит лишь наречие ветра.
Этой буйной траве не до стилей модерн или ретро.

Ей бы только расти, пробиваясь сквозь камни и плиты.
Иль сквозь время, что млеет свернувшись в кибитке улиты.

Ей бы только расти, покрывая собой всю округу.
Все по кругу идет в этом мире, Луцилий, по кругу.

Повторяется все, о, Египет, к чему пирамиды?
Среди скифов писал письма в Рим свой бедняга Овидий.

Ну так что же? От Рима остались теперь лишь руины.
И боюсь, что не варвары в этой развязке повинны.

***

Человек — это трубка в системе без дна и покрышки,
Это трубка, принявшая облик ученой мартышки.

В нем ума ни на грош, в нем ничто не имеет начала.
В виде пищи приняв, извергает он мир в виде кала.

Что ни съел бы, всегда превращает он в кровь и водицу.
Для того он и создан, чтоб пить без конца и мочиться.

Для того он и создан, чтоб фаллом войти в твое лоно.
Где ты, Лесбия, где? Иль тебя ублажают лишь кони?!

Но, увы, ни богам, ни коням и тем паче, ни мулам,
Не насытить тебя, королеву любви и загула!

***

Что ты, Лесбия, брось! Здесь у нас не подхватишь заразы.
Если мыслить желаешь, пропишут и знанье и разум.

Если сказано ждать, надо ждать до скончания света,
Если хочешь на отдых, то станешь артисткой балета.

Поцелуя желаешь? В Сенат напиши ты немедля.
И пришлют старика, что не очень в любви привередлив.

Здесь и белых полно, и цветных, и с брюшком, и дебильных.
Вон брюнеты, шатены, вон лысые ходят, блондины.

На колесах, без них, члены мафий с искусственным членом…
Ну, иди же ко мне, ты устала от сих впечатлений.

Я тебе заменю этот чванством воняющий улей.
Ну, иди же ко мне, посмеемся с тобой над Катуллом.

***

Эй, Ювенций, сюда! Будем пить и свершать непотребства!
Надоело мне это чугунноголовое плебство!

Пусть ты хром, косоглаз, не владеешь ни речью, ни слогом,
Пусть тебя красотой обделили суровые боги.

Я куплю тебе трость, к окулисту свожу, логопеду.
Разве ты виноват, что ты пьяница больше, чем педик!

Разве ты виноват, что на Форум тебя не пускают.
Что давненько тебя за задочек никто не ласкает?

Разве ты виноват, что тебя разлюбил твой патриций?
И никто из богов не желает с тобою водиться?

Брось, Ювенций, забудь! Я не дам за него и монетки!
Твой патриций — дурак, даже больше чем хам и кокетка!

Я его самого насажу на шампур, словно птаху!
Ну, давай, наливай! Выпьем, чтобы его я затрахал!

Были «Римские элегии» Гете, были «Римские каникулы» У.Уайлера. Но «Римских мотивов», насколько я помню, до сих пор не было. Хотя они должны были появиться. И поскольку в данном случае они появились под пером казахского поэта, то это одновременно в своем роде и «Западно-восточный диван» – разве что размером поменьше.
Хотя цикл стихотворений Ауэзхана Кодара и называется «Римские мотивы», однако ориентирован он в основном только на латинскую сатирическую поэзию: Катулла, Марциала, Ювенала. Недаром сам автор в своем кратком предисловии пишет о двух типах поэзии и в связи со вторым вспоминает Катулла, Рабле, Ф.Вийона и Баркова.
Обращение А.Кодара к поэтам переломных эпох носит вполне сознательный характер: «Ведь и мы переживаем крах огромной империи и если что-то и видим вокруг, то только руины и пир во время чумы < …> Руины идей, представлений, ментальной предрасположенности, самой почвы, шатающейся под ногами». Однако поэт далек от элегических настроений: «рушится только то, что неспособно к жизни. И жалеть о руинах не стоит».
Наверное, отсюда неистребимая ВИТальность и острая публицистичность «Римских мотивов» А.Кодара. Пламенный эротизм любовных стихов Катулла к Лесбии он соединяет с дерзостью его сатирических эпиграмм. За два столетия подражаний Катуллу на русском языке 5 никто еще не додумался до такой гремучей смеси. Как Катулл не пощадил в своих стихах самого Цезаря, так и Кодар делает их объектом, по всей видимости, в том числе и самых высокопоставленных чиновников:
Тебе всюду почет и услуги рабов и наложниц,
И ты рад проскрипеть на пирах всех без скромности ложной.
Но, увы, молодежь не обманешь ты хилою стойкой.
Повторяю, очнись, твое место теперь на помойке!
Однако прежде всего он ставит диагноз всей своей незадавшейся эпохе, и в первую очередь себе и своему народу:
Живы мы иль мертвы? Как спросить, если нет дара речи?
Это Рим или мир? Мир не вечен, но Рим-то был вечен…
Умер Рим, как старик, обожравшийся собственным мясом.
Где вы, Ромул и Рем? Где волчица сисястая ваша?

Продолжить чтение