ДИАЛОГ

Илья Одегов — литературный переводчик, писатель. Лауреат литературных премий: «Русская премия» (2013), «Современный казахстанский роман» (2003). Дипломант Международного Волошинского конкурса (2011). Один из инициаторов создания ОЛША, с 2009 года ведет в ней авторский семинар прозы. Переводил на русский язык поэзию и прозу Р.Фроста, Р.Киплинга, Ф.Г.Лорки, Абая и пр. Постоянный участник Форума молодых писателей России. Основатель школы писательского мастерства «Литпрактикум». Презентовал книгу «Тимур и его лето» на Франкфуртской книжной ярмарке и Московской книжной ярмарке Non-fiction. Проза публиковалась в литературных журналах и сборниках Казахстана, России, США и Великобритании (включая «Новый мир», «Дружба народов», «Words Without Borders»), переводилась на английский, немецкий, казахский языки.

Т.Ы: Здравствуйте, Илья, многие знают Вас как видного представителя литературного мира, писателя, лектора, общественного деятеля. Расскажите, пожалуйста, чем Вы сейчас занимаетесь, какие творческие проекты планируете?

И.О.: Я все время что-то пишу, но сейчас активно преподаю (курс по писательскому мастерству«Литпрактикум», прим.ред), и силы уходят туда. Много читаю работы учеников, а вот пишу реже. Сам для себя я решил, что я уже получил несколько значимых премий, мои книги уже выходили в серьезных издательствах, меня приглашали проводить презентации книг на книжных ярмарках во Франкфурте, в Москве, с писателями-классиками я встречался, на другие языки меня переводили…То есть, я уже программу-минимум для себя выполнил. И теперь могу позволить себе писать не торопясь. Я сейчас пишу роман медленно-медленно, пишу для души, так как хочу, уже никому ничего доказывать не нужно. Не знаю точно, когда допишу. Но параллельно с этим ко мне приходят какие-то идеи, из которых я делаю отдельные рассказы. Это такие побочные продукты.

Т.Ы: Как Вы думаете почему между русскоязычным и казахоязычным литературными литераторами в Казахстане нет никакой связи?

И.О.:  Мне кажется, это результат исторических событий последнего века. В Казахстане долгое время значительная часть населения воспитывалась на русском языке. Я родился в начале 80-х, и моё поколение преимущественно училось в школах на русском языке. Казахский язык изучался как дополнительный. И поэтому естественно, что те, кто интересовались литературой,вне зависимости от национальности, начинали писать на русском языке. Сформировалась большая прослойка людей, мыслящих и пишущих на русском языке. Но была прослойка и тех, кто сохранил казахский язык и создавал литературу на нём. Просто так сложилось, что в одной стране одновременно выросло поколение русскоговорящих и казахскоговорящих людей. Но в итоге, люди, пишущие на казахском, не знают русскоязычную литературу, а люди, пишущие на русском – литературу на казахском, они просто живут в параллельных вселенных.Причём, и те и другие, если говорить о писателях, пишут о Казахстане, о наших людях, о том, что творится сегодня, но не читая друг друга, они просто не понимают, что там в соседней литературе происходит. Это как будто два разных государства. Я считаю, что это неправильно.

Т.Ы: Раньше во времена СССР в Союзе писателей были отношения между русскоязычной и казахоязычной интеллигенцией, а сейчас Союз существует, но этой связи нет.

И.О.: Мне кажется, что Союз писателей – это довольно консервативный институт. И с советских времен он, на мой взгляд, скорее способствовал разобщению авторов, а не их объединению. Было всегда какое-то противостояние: по идеологии, по эстетике, по возрасту, по языку.То есть, например, в Союз писателей принимались те люди, которые писали идеологически правильные вещи, а те, кто писал идеологически «неправильные» – порицался, исключался. И это не только в Казахстане, но и в России, и в других советских странах это тоже происходило.

Т.Ы: Сейчас действительно идеологическая борьба продолжается. Недавно К.-Ж. Токаев подарил две тойотыкамрипоследней модели председателям Союза писателей, чтобы они помогали с его продвижением, продвигали его политику через литературу, а ведь это препятствует развитию настоящей литературы и свободе слова. И когда я написал статью, которая идеологически не совпадала с политическими устоями этого института, и ее не опубликовали.

И.О.: У нас почему-то именно литература очень завязана с политикой.У меня была одна история, когда я ездил в Москву на Форум писателей в Липки. По результатам этого Форума лучшие работы авторов рекомендовались для издания отдельной книгой. Мою работу тоже рекомендовали. Но спонсором издания было Российское агентство по печати и коммуникациям,а так как я иностранец, казахстанец, то деньги на мою книгу выдать не могли. Честно говоря, я по этому поводу особо не переживал, мне было приятно, что меня вообще рекомендовали. А потом мне позвонили из нашего Министерства культуры. Оказалось, что организаторы Форума связались с министерством, мол, у вас там есть такой писатель – Одегов, рекомендуем книгу ему издать. В общем, меня отправили в Союз писателей заполнять заявку на конкурс для издания книги по госпрограмме. А в Союзе меня спросили, как бы я хотел назвать книгу. Я сказал: «Чужая жизнь», амне ответили, что нужно, чтобы название было патриотическое, светлое, а иначе книга точно не пройдёт по конкурсу. Название я переделывать не стал, конечно, и, в общем, ничего из этого не вышло.

Т.Ы: Вы также делали переводы с шведского, английского, казахского, испанского языков. Какие основные сложности возникали у Вас в работе над переводами с казахского языка.

И.О.: Было несколько трудностей. Во-первых, я переводил поэтов – Абая, Магжана – а у них очень непростой язык. Сначала я думал, что это я не настолько хорошо знаю казахский, чтобы взять и всё сразу понять. Но я обращался к людям, говорившим на  казахском языке, и оказывалось, что они тоже не всё понимают. И у Абая, и у Магжана в стихах много идиом, фразеологизмов, заимствований из арабского и т.д. Всё это нужно было расшифровать. А во-вторых, в казахской поэзии много ловушек. На первый взгляд, всё просто. Идёт традиционная, отработанная веками, форма построения строфы, где срифмованы окончания первой, второй и четвертой строки, а третья строка существует как бы самостоятельно (в ней, кстати, часто и скрывается главная мысль). Но приглядываешься внимательнее и видишь, что рифма-то сплошь и рядом фонетически не точная, не «любовь-морковь» и «слёзы-грёзы», а скорее ритмическая: «бала-шама», «жарыс-табыс», «пана-жара» и т. д. Зато обнаруживается добавочная рифма, где-нибудь в середине строки. И это при работе с традиционной формой. А что уж говорить о стихах Магжана Жумабаева, который традиционными формами часто пренебрегает и создает собственную, авторскую форму. Или ритм, размер. Слушаешь поэта и думаешь, что ритм ровный, постоянный, а начинаешь читать стихотворение на бумаге и понимаешь, что вот здесь слог лишний, а там — даже два. Здесь синкопа, там эпентеза.  В устном исполнении такие нюансы нивелируются, и поэтому нетренированным ухом всего не услышать. Это как пытаться воспринять индийскую музыку в рамках европейских двенадцати полутонов, без учета того, что в индийской октаве двадцать две ступени. Но на бумаге форма построения текста раскрывается. И попробуй-ка передать всё это на другом языке, на русском. А вообще, казахский язык очень емкий, как по смысловой нагрузке, так и эмоционально. Суметь выразить в переводе весь смысл и экспрессию оригинала, сохранив при этом ритм и размер стихотворения — задача наисложнейшая, а зачастую невозможная.

Т.Ы: Абай как-то переводил поэму Гете, которую также переводил Геральд Бельгер. И прочитав обе, я получил совершенно два разных чувства и мироощущения, хоть смысл там был один. На уровне музыкальности и красок это настолько отличалось.

И.О.: Долгое время я жил и верил, что всё уже давно хорошо переведено. У меня, например, есть книга Абая, где несколько переводчиков переводили одно и то же стихотворение. И когда я стал читать эти переводы и сравнивать с оригиналом, я увидел, что переводчики очень многое добавляли от себя и меняли форму до неузнаваемости. То есть, советские переводы стихотворений казахских поэтов имеют весьма и весьма вольный характер. Этой вольности мне всегда хотелось избежать. Найти всё-таки вариант, в котором будет передана не только суть, но и форма построения текста.

Т.Ы: Мне кажется, если ты хочешь переводить казахскую поэзию, поэтам важно быть похожими друг на друга по стилю. Например, я думаю, что Мукагали Макатаеву лучше было бы переводить не Данте, а Уитмена. Его природа ближе к Уитмену, а Магжан, так как он символист ближе к Бодлеру, он бы мог переводить Бодлера. Единственный жанр, где эта схожесть не так важна, по моему мнению, это верлибр.

И.О.: Вы говорите об идеальном варианте, но такая возможность не всегда имеется, к сожалению. На мой взгляд, главная задача переводчика – по максимуму сохранить в переводе всё, что есть в оригинале – структуру, фонетику, рифму, ритм и т.д. А иначе получится вариация, искажение.

Т.Ы: Какие вообще события, тенденции происходят в сегодняшней мировой литературе?

И.О.:Есть миф, что литература умирает, что кино ее победило. Но мне так не кажется. Несколько лет назад я был на Франкфуртской книжной ярмарке, меня пригласили туда провести презентацию моей новой книги «Тимур и его лето», за которую я получил «Русскую премию». Ярмарка была размером с международный аэропорт, и можно было несколько часов идти из одного края в другой. Всё пространство было заполнено книгами, книгами, книгами. Это были новинки, и у многихавторов там же шли презентации. Везде давка, пробки. И я там впервые физически ощутил, какое огромное количество книг в мире, огромное количество писателей. И современную литературу перечитать гораздо сложнее, чем классику, потому что в каждой стране куча своих классных писателей, и их даже не переводят. Я знаю, что в Германии есть прекрасные писатели, и их не переводят на другие языки, потому что у них там есть своя аудитория, и этого достаточно. Сейчас в литературе бум.

Т.Ы: В крупных китайских мегаполисах таких как Шанхай, Пекин, Гонгконг писатели имеют огромные аудитории и большой коммерческий успех, и что интересно, государство не препятствует этому. Возможно ли такое у нас?

И.О.: Не знаю, насколько возможно, но сейчас ничего подобного нет, конечно. И дело не в отношениях авторов, читателей и государства, а в особенностях нашего менталитета. Это хорошо иллюстрирует один исторический анекдот о Есенберлине. В Советском союзе думали кому из писателей дать Ленинскую премию. Первым кандидатом был Ильяс Есенберлин, а вторым грузинский писатель Нодар Думбадзе. Приезжают в Москву грузины с подарками, с вином, и просят – дайте награду нашему Нодару! А затем приезжает делегация из Казахстана тоже с подарками, с кумысом, казы, бешпармакоми говорят – вот вам всё, только Есенберлину премию не давайте. Во многом, у нас такая ситуация и до сих пор.

Т.Ы: В казахоязычной среде писателей есть одна мечта – получить Нобелевскую премию, не Букер, не что-то меньшее. И казахоязычным писателям кажется, что проблема лишь в том, что наши авторы не переведены на мировые языки, поэтому никто о них не знает. Как Вам кажется, что важнее – переводить казахскую литературу на мировые языки или мировую литературу на казахский?

И.О.: Я убежден, что в первую очередь нужно переводить мировую литературу на казахский язык. Нобелевскую премию дают тем, кто имеет общемировую ценность. А чтобы стать ценным для мира, автор должен понимать, что в мире делается сейчас и делалось в прошлом. Значит, нужно читать всю мировую классику, того же Данте или Гёте, и современную литературу, и только тогда можно миру что-то дать. Конечно, хорошо, когда наших авторов переводят на другие языки – таким образом мир узнаёт о нашей литературе. Но плохо, когда инициаторами этого процесса становятся сами авторы, ищут каких-то непонятных переводчиков, платят им – это всё самообман, при этом у нас такое происходит регулярно. Однако насильно мил не будешь. В мире обычно всё наоборот: переводчики ищут талантливых авторов, чтобы представить их в своей стране, а не авторы – переводчиков.

Т.Ы: Недавно национальная библиотека получила тендер на перевод казахских классиков на иностранные языки, переводы были сделаны с помощью переводчика Гугл. Когда библиотека издала книги и попросила настоящих испанцев, итальянцев, американцев, французов оценить качество переводов, то им вообще ничего не было понятно. На проект казахской онтологии были потрачены огромные деньги, и вместо того, чтобы помочь литературе, ее превратили в игрушку, в посмешище. Что Вы думаете об этой ситуации?

И.О.: А у меня есть целая история, связанная с этой ситуацией, хотя, возможно, мы говорим о разных антологиях.На меня пару лет назад вышли люди из Астаны и попросили отредактировать две литературные антологии (поэзия и проза) переводов с казахского на русский и английский языки. Мне сказали, что это госпроект, что всё уже переведено, и нужно сделать только литературную редактуру, но в сжатые сроки. И прислали прочитать один фрагмент, как пример. Это был просто ужас. Просто какой-то набор слов. Я им написал, что это не то, что литературным, а вообще переводом назвать нельзя, какой-то поток сознания вместо связанного текста. Сказал, что это нужно всё переводить заново, и не за месяц, а за год, и так, чтобы этим занимался писатель, живой человек. Когда я спросил, кто переводил, они сказали, что переводил тот, кто выиграл тендер, а тендер дают тому, кто предлагает самую низкую цену. Кто самую низкую цену предложил – тому и отдали. Как он перевел, так и перевел, «мы ничего не можем поделать». Я спросил, зачем они выпускают эти книги, они сказали, чтобы распространять в библиотеки всего мира. И тогда я спросил, не стыдно ли им наших классиков так позорить через перевод, и портить всю репутацию казахской литературы, на что они сказали, что просто являются исполнителями. Это очень печально.

Т.Ы: Если говорить о переводах мировой литературы на казахский язык, то у нас нет даже достойного перевода Достоевского, я молчу о Кафке, Джойсе, Диккенсе, Пруста, Льосы и других более зарубежных авторах.

И.О.: Это точно. Мне гораздо больше нравится подход американцев, которые перевели стихи казахстанского поэта Айгерим Тажи. Почему вообще ее перевели? Потому что у них есть Нацфонд поддержки культуры США, и этот Фонд каждый год отбирает высшие достижения мировой литературы, чтобы перевести их на английский язык, то есть, чтобы американцы могли читать лучшую мировую литературу на своём языке. Понимаете, они для своего народа работают, свою страну развивают тем, что переводят на свой язык мировую литературу, а не своих авторов на другие языки. В итоге, Айгерим – единственный на сегодняшний день казахстанский поэт, стихи которого публикуются в литературных журналах Америки, известное американское издательство выпустило ей книгу, о ней пишут обзоры и рецензии американские критики. И всё это благодаря таланту, а не деньгам или связям. Вот это правильный путь, так во всём мире и делается.

Т.Ы: Я хотел спросить о недавнем форуме писателей, который провели в Астане. Я там был, это было похоже на большой той. Писатель из Монголии заметил, что молодежи почти не было, в основном пригласили «корифеев литературы». Главный редактор газеты «Қазақәдебиеті» сказал, что многих писателей искали по интернету, но не нашли. Это было похоже на ярмарку тщеславия, каждый писатель хвалился своими грамотами и достижениями. Только один писатель рассказал о том, что свободы слова в Азии нет, и то, ему предложили поскорее закончить свое выступление. Для поддержания дальнейших международных связей модератор форума предложил всех объединить в Whatsappчате. И это была самая главная проблема литературы, которую решали в тот день. А что Вы думаете о форуме и об этой ситуации?

И.О.: Мне кажется, у нас в этом смысле все очень недружелюбно по всем параметрам. Олжас Суйлеменов сейчас регулярно выступает и говорит, что в Казахстане нет хороших современных писателей. Взрослое поколение часто не признаёт молодое. Представители одного направления то и дело говорят, что остальные направления литературы уже давно умерли или ничего из себя не представляют.Некоторые мужчины говорят, что женщины хорошо писать не могут. И так далее. Всё это ерунда, конечно. Сейчас есть хорошие писатели – и молодые, и пожилые, и мужчины, и женщины, и почвенники, и постмодернисты, и т.д. Просто не хватает выхода к читательской аудитории. И, конечно, литературу, на мой взгляд, нужно поддерживать по-другому, а не с помощью вот таких «ярмарок тщеславия», которые проходят ежегодно, но ничего не меняется.

Т.Ы: Говорили, что придет ОрханПамук и Мо Янь. ОрханПамук якобы просил 100 000 долларов, чтобы приехать, и наша сторона сказала, что это слишком дорого, при этом потратила на форум миллионы.

И.О.: Да, каждый год говорят, что они приедут, но они не приезжают.

Т.Ы: Форум прошел на очень низком уровне. Это показало, что наше государство не ценит тех деятелей литературы и искусства, которые уже у нас есть. Как можно решить этот вопрос, нужен ли вообще нам Союз писателей и помощь от государства?

И.О.: У нас странная ситуация. На мой взгляд, все вот эти литературные мероприятия, которые проводятся, направлены на то, чтобы удовлетворить тщеславие страны, ну и, конечно, для того, чтобы там могли выступить уважаемые люди – наши мэтры, многие из которых, правда, уже очень давно ничего не пишут. А собственно для литературы ничего не делается. Сейчас государство стало выделять какие-то гранты на литературу. И я поддерживаю это. Это хорошо. Но это не работает. Получается так – дают гранты нескольким авторам, они издают себе книжки, которые в итоге никому особо не нужны. И на этом всё заканчивается, и это печально. Потому что для литпроцесса нужно по-хорошему помогать издателям. Ведь у нас почти нет издательств. Литературные журналы, обучение литературе, создание института литкритиков– всё это надо поддерживать. Нужно каждый уровень вытаскивать, а не просто раздавать деньги и устраивать тои.

Т.Ы: А если сравнить с Россией, есть ли какая-то разница?

И.О.: России повезло чуть больше, чем нам. После развала СССР там стали организовываться коммерческие издательства. Там остались литературные журналы, и их всё ещё немало. Там читательская аудитория намного больше, чем в Казахстане. То есть, в России есть литературный рынок. Там издательства ищут авторов, платят им деньги, выпускают им книги и продвигают их. У нас всё наоборот. И это трудно искоренить. Трудно поменять вот эту привычку издательств брать деньги с авторов, привычку авторов платить, привычку читателей ориентироваться на то, что выходит в мире, а не у нас. Когда заходишь в наши магазины, то обычно там есть разные стенды – детская литература, фантастика…. И часто отдельно стоит стенд «Казахстанская литература», как будто бы это отдельный жанр. Я думаю, было бы хорошо, если бы книги казахстанских авторов лежали вместе с мировой литературой и были бы как-то отмечены, чтобы становилось понятно, что это казахстанская литература. Локальный продукт. Тогда это будет привлекать внимание читателей.

Т.Ы: Что бы Вы могли посоветовать молодым писателям?

И.О.:Хочу посоветовать им для начала много читать и учиться писательской профессии. Профессия писателя – такая же, как и другие, в ней много своих тонкостей, приёмов, техник. Это всё можно изучить, наработать. Ну, и отправлять работы в наши и российские литературные журналы. И на конкурсы, потому что в жюри нормальных конкурсов как правило сидят грамотные люди. Оценка таких профессионалов позволит понять, насколько вы готовы выходить к читателю.

Т.Ы: Если говорить о постсоветской литературе, то есть ли у нас какая-то общая проблема, с которой сталкиваются во всех странах бывшего СССР?

И.О.: То, что я рассказывал про Есенберлина, касается не только Казахстана. Помните, Алексиевич получила Нобелевскую премию? Ее после этого начали поливать грязью и в соцсетях, и в некоторых СМИ. То есть, как только кому-то удается пробиться выше, его сразу же окружает зависть и негатив. К сожалению.

Т.Ы: Могут ли наши авторы быть интересны миру?

И.О.: Я уверен, что могут. Во-первых, потому что писать хорошо можно на любом языке. Если автор хорошо пишет, то это интересно всем. Всё равно все пишут о людях, а люди все одинаковы, все испытывают любовь, ненависть и.т.д. И во-вторых, потому что, живя здесь, мы пишем о том мире, в котором мы живем. Во всем другом мире этот наш мир не знают. Мы же читаем, например, японские, африканские, латиноамериканские книги. Там другие люди с другими условиями. У меня есть маленькая повесть «Овца». Она очень такая казахстанская, об аульной жизни. Это далеко не Германия. Однако, именно эта повесть переведена на немецкий — немецкая переводчица выбрала её из всех моих произведений для перевода. И когда я ее спросил – почему?, она сказала,  что немцам будет очень интересно посмотреть на людей, живущих в других условиях, в другой стране, в этом есть аутентичность.

Т.Ы: Как Вы думаете, нужно ли в нашу литературу вносить политический элемент, как например это делали писатели латинской Америки, описывая военную диктатуру?

И.О.: Мне кажется, что нет общелитературных задач. На мой взгляд, есть задачи авторские, которые автор сам для себя ставит и решает их. Если для него важно в этот момент своей жизни говорить о каких-то политических делах, то он об этом говорит. А может, он находится в какой-то личной трудной ситуации, и ему нужно выплеснуть все эмоции на бумагу, тогда он будет говорить о личном. Тут не должно быть задач глобальных, общих для всех. Хорошо, когда это проявляется само собой. У меня, например, очень разные тексты. «Снег в паутине» – это  произведение с политическим, социальным подтекстом, «Любая любовь» – это музыка в тексте, концерт в прозе. Каждый автор должен естественным образом приходить к тем задачам, которые он перед собой ставит. Мне кажется, всё должно созреть.

Т.Ы: Как Вы думаете, гарантирует ли популярность Нобелевская премия по литературе?

И.О.: Мне кажется наоборот, нобелевские лауреаты более популярны в узком  профессиональном сообществе, а не по всему миру. Элис Манро, например. Вот вы читали её до того как она получила Нобеля? Многих писателей вообще не знают. Того же Транстрёмера перевели на русский язык только после того, как он получил премию, насколько я помню. Получение Нобеля не равно популярности, но и гениальность тоже не равна популярности.

А.К.: Какая стратегия лучше для писателя, когда он всего начитался и пишет с полной полифонией в голове или когда он слышит только свой голос, и следует за ним?

И.О.:  Мне кажется, любое произведение – это симфония. И все равно что-то откуда-то прорастает. Я в своих произведениях четко знаю, что моё изначально, а что написано под влиянием.

Т.Ы: Расскажите о своем курсе для писателей «Литпрактикуме».

И.О.:  Если раньше я пытался вкладываться в развитие казахстанской литературы по всем направлениям – выступал на форумах, участвовал в литературных мероприятиях, давал интервью, вёл передачу «Литклуб» на ТВ и т.д., то потом понял, что трачу много сил, а результата мало. И я решил сосредоточиться на обучении писателей. Ведь как ни крути, а для развития литературы самое главное – это талантливые и профессиональные авторы. Конечно, многие приходят ко мне не для того, чтобы стать писателями. Кто-то приходит для того, чтобы попробовать себя в творчестве, кто-то для того, чтобы писать крутые посты в Фейсбуке. Но из этого множества находятся и те, кто хочет быть писателем и развиваться в этом направлении. Я стараюсь этому помочь. Я не просто обучаю писателей, а ещё и вовлекаю их в литературную среду. Кто-то из этих авторов возможно начнёт заниматься близкими к литературе делами – станет издателем, критиком, профессиональным читателем, будет писать о литературе в соц.сетях… То есть сформируется сообщество. Если есть люди, которые хотят писать, но они не понимают, что с этим делать, куда с этим податься, они могут податься сюда, к нам в «Литпрактикум», в общество единомышленников. И я вижу результат. Есть авторы, которые сейчас уже вполне состоялись, у них начинают выходить книги, появляются публикации в журналах, улучшается стиль, оттачивается мастерство. Почему вообще я создал онлайн-курс «Литпрактикум»? Потому что понимаю, что хотят писать не только алматинцы. Многие люди из других городов тоже пишут, там тоже есть авторы, которые хотят развиваться. Я сделал онлайн курс для того, чтобы можно было дистанционно заниматься. В итоге среди моих нынешних учеников не только казахстанцы из разных городов, но и жители из других стран: из Америки, Европы, Юго-Восточной Азии. В «Литпрактикуме» есть 3 ступени. «База» для начинающих, «Формула рассказа» для продвинутых, а третья ступень называется «Своя книга» – это курс, в котором участники в течение 7 месяцев пишут свою книгу под моим чутким присмотром. И я вижу, что там получаются реально крутые книги. Это настоящая литература. И мне очень хочется увидеть эти книги на полках наших книжных магазинов.

Беседовали Тлек Ырысбек и Айман Кодар

Галия Мямешева — кандидат философских наук, доцент. (КНУ Гете, Казахстан, Алматы).

Бекет Галымжанович Нуржанов — казахский француз. Нарартив о мастере

Наш великий аль-Фараби говорил, что только актуальный, деятельный разум остается после жизни человека, потому что он может воздействовать на умы других людей и общества. Такого уровня достигает душа не каждого человека, а только разумная душа подлинного философа. А подлинных философов не так уж много. Известный немецкий философ Фридрих Ницше подчеркивал, что бывают профессора философии и философы. Да, безусловно, Бекет Галымжанович был и профессором философии, заведующим кафедрой истории отечественной и зарубежной философии и культурологии КазНУ имени аль-Фараби, вся его творческая и личная биография связана с Alma Mater. Но самое главное – Бекет Галымжанович был Настоящим Философом, Мыслителем с большой буквы. Какой бы философией он не занимался философией И.Канта, Гегеля, М.Хайдеггера, Ф.Ницше, постмодерна, он знал ее на самом высшем и глубинном уровне. Он был поистине энциклопедистом нашего времени, равным мыслителям Мусульманского Ренессанса и Западного Возрождения. Делом его жизни стали философия загадочного Ф. Ницше и не менее таинственная философия постмодерна. Бекет Галымжанович стал отцом-основателем культурологии в Казахстане: культурологии как науки и культурологии как специальности. Это не западная философия культуры и не российская культурология, это культурология в новом ключе – культурология по-Нуржановски: формы и институты культуры через призму постмодерна.

Призвание, по мнению российского психолога Л. Ренар, это пересечение двух областей – своего пути и уникального дела, приносящего человеку удовольствие, радость, повышающего энергетику, и востребованность, нужность этого дела другим. Бекет Галымжанович нашел свое призвание не сразу. Это значит, в любое  историческое время перед молодежью встает проблема выбора своей миссии в мире. В интервью 1999 года он говорил, что понимание своего пути пришло довольно поздно, когда учился на втором курсе. В КазГУ Бекет Галымжанович поступал три раза: первый раз поступал на геологоразведочный факультет, хотел быть бородатым геологом, на второй год решил стать историком, сдавал экзамены на исторический факультет. На третий год поступил на философское отделение исторического факультета. Увидев название философского отделения, в самый последний момент решил поступать именно на это отделение, хотя не имел о нем никакого представления, просто понравилось название. Здесь вспоминаются идеи Э.Гуссерля о чистом сознании и А.Бергсона об интуиции. Прочитав в журнале «Иностранная литература», в которой публиковалось много философского материала, работу Яна Отченашека «Хромой Орфей», увидел в журнале имена А.Камю, Ж.-П.Сартра, Г.Маркузе. Эти имена ничего не говорили, и тогда Бекет Галымжанович, будучи любознательным молодым человеком, решил: «Я должен их знать!» А мы помним, что удивление (любознательность) является одним из источников философствования, согласно Аристотелю. Даже обучаясь на первом курсе философского отделения, вкуса к философии молодой человек еще не почувствовал, поскольку приходилось совмещать учебу и работу. Работал по ночам с двенадцати до восьми утра, а учились студенты с 8 утра. Бекет Галымжанович родом из Целинограда, его родители жили там. Наш современник  ученый невролог Мэтью Уолкер утверждает, что сон не только сохраняет здоровой иммунную систему человека и влияет на творчество, но и является незаменимым помощником памяти как  перед обучением, готовя мозг к восприятию новой информации, так и после обучения, способствуя запоминанию и информации и закреплению двигательных навыков (езды на велосипеде, игры на музыкальных инструментах и т.п.), кроме того удаляет из нашей памяти информацию, ставшую не нужной. Поэтому становится ясно, почему остро встал вопрос выбора: учеба или работа. Современное поколение Y (Селфи или миллениалов) не очень умеют «работать руками», да и ранее существовал такой предрассудок, что философ витает где-то в облаках. В этом отношении Бекет Галымжанович разрушает этот миф, а также является наглядным примером для молодежи, что в человеке все должно быть гармонично.

В философском и педагогическом творчестве Бекета Галымжановича Нуржанова можно выделить два периода: классический и постклассический. В классический период своего творчества  мыслитель и ученый Б. Г. Нуржанов осуществляет выбор своего пути в философии-истории зарубежной философии. В это время он защищает кандидатскую диссертацию «Критический анализ неорационалистической концепции диалектики» (1982) под научным руководством профессора А.Х.Касымжанова. В эти годы Бекет Галымжанович читает курсы по диалектике и по диалектической логике, а также работает над диссертацией по философии Гегеля. В педагогическом плане он выступает как традиционный учитель-педагог классик. Он ориентирован на монолог, трансляцию своих знаний студентам в аудитории и на заседании научного кружка, который студенты назвали «Нуржановский кружок». В круге интересов ученого-классика и педагога-классика Б. Г. Нуржанова И.Кант, Гегель, М.Хайдеггер, а сам он воспринимался студентами «в образе  Платона».

В постклассический период творчества поворотным моментом стала судьбоносная встреча с руководителем лаборатории постклассических исследований Института философии РАН В.А. Подорогой в 1989 году. Бекет Галымжанович вспоминал: «С постмодерном впервые познакомился в Москве, очень благодарен Валерию Александровичу Подороге. Во время обучения в докторантуре в Москве при МГУ и при Институте Философии было много семинаров. Проводили их В.С.Библер, Г.С.Батищев, П.С.Гуревич, Я.Мелетинский и другие. В институте философии лабораторией постклассических исследований руководил В.А.Подорога, и он один раз в неделю вел свои семинары, вход для всех был свободный. Их я посещал регулярно, узнавал много новых имен и идей, хотелось идти в библиотеку изучать их труды. Семинары В.А.Подороги хорошо стимулировали поисковую и познавательную деятельность. У В.А.Подороги был свой стиль общения со слушателями: он говорил как пророк. Рассказывал о непонятных вещах и по лицам было видно, что людям ничего не ясно, вопросов не было вообще. Я его задел тем, что задавал вопросы. Он меня запомнил, стал здороваться, советовать литературу. В Москве существует особая интеллектуальная атмосфера, там больше дискуссий, споров, полемик, больше тяги к философствованию, прояснению сути вещей. Нелли Васильевна Мотрошилова, мой научный консультант, даже сетовала: «Зря Вы занимаетесь этим»; она ожидала, что я буду разрабатывать гегельяну. Но Гегель для меня был исчерпан».

С особой теплотой и безмерным восхищением вспоминаю я свою встречу с Бекетом Галымжановичем на II Международном гегелевском конгрессе в Институте философии РАН в Москве в 1991 году, куда я попала по приглашению Бекета Галымжановича во время случайной встречи в Институте философии РАН  в командировке по линии аспирантуры. Модератором конгресса была научный консультант Бекета Галымжановича по докторской диссертации известный специалист по западной философии Н.В.Мотрошилова. Она блестяще вела конгресс, говоря легко и свободно на английском, немецком, французском языках как на родном русском. Такую же высокую планку держал наш Бекет Галымжанович. К немецким ученым он обращался на немецком, к англичанам – на английском, к французам – на французском. Я до сих пор помню то чувство гордости, которое переполняло мою  душу. В докторантские годы состоялась еще одна очень важная встреча с «живым классиком» постмодерна Жаком Деррида в Москве в 1990 году.

«Ж. Деррида приехал в Москву по приглашению Института Философии Академии наук РФ. Встреча была публичной; он – на сцене, я – в толпе. В институте философии его опекала группа В.А. Подороги, относились к нему с огромным уважением, даже пиететом. На лекции в МГУ невозможно было пробиться, прием там был несколько другой, часть студентов была радикально настроена к его идеям. Мне запомнился Ж. Деррида как умный, мудрый, ироничный и очень простой человек. Не желая отвечать на каверзные вопросы, он просто иронизировал. В Институте философии Ж. Деррида читал лекцию о дружбе и эротической любви и очень удивился, когда М. Рыклин заметил, что в русском языке слова друг и другой происходят от одного корня. Говоря о философии, Ж. Деррида подчеркивал, что она не является универсальным проектом, всегда торчат «Мидасовы уши» национализма. Философия националистична». Зная,  что Ж. Деррида и А.Х. Касымжанов ровесники, мне было интересно узнать, есть у них что-то общее. И мне запомнился прозвучавший ответ: «Да, это люди одной эпохи: они открыты к диалогу и открыты к собеседнику».

В постклассический период творчества Б. Г. Нуржанов изучает труды Ж.Деррида Ж.Ф.Лиотара, Р.Барта, Ж.Лакана, Ж.Бодрийяра, Ж.Батая, Ж.-Л.Нанси на французском языке, а также труды Ф.Ницше и М.Фуко. В 1992 году Бекет Галымжанович защищает докторскую диссертацию по диалектике Гегеля: рассматривая бытие через призму свободы. В это время Б. Г. Нуржанов знакомится с работами американских постсмодернистов Р.Рорти и Ф.Ф.Джеймисона. В рамках научных проектов исследует проблемы культуры мира и национальной идеи национального вопроса, визуальной культуры, философского образования в мире. Это время создания учебников и монографий на русском и казахском языках по проблемам новой культурологи: культурологии в новом ключе, коммуникациям и медиа, модерну, постмодерну и культуре. Как педагог-постклассик Б. Г. Нуржанов теперь ориентирован на диалог и полилог. Аудитория и научный кружок «Семинары профессора Нуржанова» превращаются в лабораторию философской мысли. Бекет Галымжанович в это время «в образе Ницше», даже внешне становится похожим на него.

Именно Бекет Галымжанович принес идеи подлинного постмодерна в Казахстан. Для него постмодерн не был модным, преходящим явлением. По мнению, Бекета Галымжановича, постмодерн был и есть всегда, он может существовать в скрытой и явной форме. Номадизм как другой образ жизни, как другой тип мышления был всегда. Это Запад для себя обнаружил, открыл Восток. В Западе Восток не нуждался, он содержал в себе потенциально Запад. Многие мыслители до сих пор не понимают, что такое постмодерн, поэтому я спрашивала Бекета Галымжановича о сути  постмодерна, его отношении к практике и к философским играм и игрушкам. И получила по этому поводу исчерпывающие ответы: «Политика – это первая сфера, где постмодерн проявился раньше всего. В постмодернистском дискурсе термин «постмодернизм» вызывает неприятие из-за его расплывчатости и неточности. Можно согласиться с тем, что постмодерн ближе к онтопсихологической практике. Постмодерн – это новая эстетика. Но не в смысле науки о прекрасном, а в том смысле, в каком говорил о ней древние греки и И.Кант: эстетика как способ чувственного восприятия мира. Вся западная культура, начиная с Платона, с классической Греции – это культура и культ разума. Хотя мыслители могли быть и рационалистами, и сенсуалистами, это оставалось культурой разума. Философия без разума невозможна, ибо разум – высший критерий оценки. Все проверяется и соотносится с ним. В самых различных антропологических теориях человек – это разумное существо, первоочередной способностью которого является способность мыслить. Еще К.Маркс говорил, что прежде чем трудиться, необходимо составить план. Постмодерн же – это новая эстетика. В нем поставлен вопрос о чувственности человека не как вторичном, дополнительном качестве, а как о первичном. Способ чувствования – это вызов философии разума. Ситуация постмодерна такова: мы сначала переживаем нечто на уровне чувства, а затем превращаем в объект разума. 
 Постмодерн в политике это, например Холокост (как символ, знак). Ж.-Ф. Лиотар любит приводить мысль Т.Адорно: «После Аушвица (Освенцима) мыслить нельзя (1945)». Загадочная фраза, открывающая широкое поле для интерпретаций. Аушвиц, Вторая Мировая война, фашизм, национализм… Что это такое если не политика? Постмодерн не начинается с какой-то революции, с какого-то события. Это постоянное состояние культуры, которое подспудно становится явным. Американский постмодернист Ф.Джеймисон так рассуждает о «высоком модернизме». Высокий модернизм (или поздний модернизм после 60-х годов ХХ века) – это модернизм в высшем проявлении. Постмодернизм – это не эпоха после заката высокого модернизма, а тот же высокий модернизм, с той разницей, что в эпоху классического модернизма постмодернистские вещи были запрятаны в культуре, были маргинальными, были изгоями. Сегодня они стали нормой. Типичная история любого модерниста: не признан при жизни. В эпоху раннего модернизма количество людей, мысливших как они, были единицы – это элита. В эпоху высокого модернизма все их идеи, стиль поведения, способы восприятия, оценки мира становятся нормой, находит отклик у широкой публики. Но когда маргинальное становиться нормой общества, оно превращается в китч, пастиш, симулякр. Постмодернисткое искусство – это пастиш: подделка стиля, в которой нет творчества в классическом смысле, нет ничего нового: новых открытий, драмы идей. Все превращается в веселую ироническую игру». На вопрос о кризисе постмодерна, о возможности какого-нибудь постпостмодерна, философии после постмодерна Б. Г. Нуржанов ответил четко и определенно: «Постпостмодерна не может быть. Это неправильная постановка вопроса. Я против постмодернизма и других прочих измов, я за постмодерн. Так более корректно. У любого гениального автора при глубоком рассмотрении много постмодернистских тем. Даже у самых классических авторов, если их «основательно копнуть», можно обнаружить то, о чем сам автор и не догадывался. Ж.Батай вспоминал любимую фразу Кожева: «Гегель даже не подозревал, насколько он был прав». Представив Гегеля как революционера духа, Кожев очаровал им всю философскую молодежь – Ж.-П. Сартра, А.Камю, Мерло-Понти, Р.Арона, своих учеников, ставших впоследствии интеллектуальной элитой Франции. Постмодерн есть всегда. Он глубоко спрятан, не воспринят всеми. А сейчас общественное мнение интересуют глубоко спрятанные вещи. Этот интерес не пройдет. Современное общество радикально отличается от любого общества в прошлом, но не технологией, не политическими отношениями, а уровнем грамотности и образования. Сейчас большая часть людей в развитых странах высокообразованна. Это возможно лишь в случае, когда образование перестанет играть ведущую роль. Это в средние века, в буржуазном обществе не было доступа к образованию».Мне очень понравилось, что Бекет Галымжанович разделяет идеи Людвига Виттгенштейн по поводу того, что философия – это не теория, а действие, действительность: «.Эта идея Л.Витгенштейна – чистый постмодерн. Основное понятие постмодерна – перформанс, то есть действие, выполнение; активити, не наполненное никаким смыслом действие. Это может быть хэппининг, экшн. Постмодернисты не будут возражать против этой фразы Л.Витгенштейна. Влияние теории языковых игр Л.Витгенштейна на постмодерн очевидно. У Ж.-Ф. Лиотара, создателя азбуки постмодерна, можно найти подтверждение этому: «Смысл рождается не в природе, вещи, или художнике, а в случайном, хаотичном столкновении слов». Тогда в 1999 я и не предполагала, что это почти пророческие слова. Я всегда помнила, что постмодерн- это практика, это перформанс. А в этом году я открыла для себя нарративную практику, которая возникла еще в 80-егоды в семейной терапии в результате сотрудничества австралийского социального работника Майкла Уайта и новозеландского семейного терапевта Дэвида Эпстона. У них сложные постмодернистские идеи « заиграли» легко и просто в пространстве помогающих практик. Их постмодерн в психологической и социальной практике не менее гениален, чем прозрения и конструкции теоретиков  философского постмодерна. Мне вспоминаются слова Бекета Галымжановича, что постмодерн надо переживать и чувствовать, быть внутри. Тоже самое я могу теперь сказать о нарративной практике: ее можно понять изнутри, практикуя.

Бекет Галымжанович известен и любим не только у нас в Казахстане, с легкой руки Института философии его стали называть казахским французом , его хорошо знает философская общественность России, Германии, Франции, США. В ноябре 2004 года в штаб-квартире ЮНЕСКО на Всемирном Дне философии Центральную Азию впервые представляла наша страна в лице профессора Б.Г.Нуржанова. Бекет Галымжанович принимал активное участие в разработке «Стратегии философии ЮНЕСКО». Будучи аристократом духа, творцом и созидателем, памятуя о том, что человек по природе своей вовлечен в философские поиски, сам придерживался стратегии, целей и миссии философии ЮНЕСКО. Бекет Галымжанович сам развивал философскую мысль, побуждал интеллектуалов и молодежь к развитию философских исследований. Его можно назвать «первооткрывателем» Другого Ф.Ницше в Казахстане. Другой Ф. Ницше — друг и созидатель, творец своей судьбы, борец за настоящую, подлинную человеческую жизнь, первый мыслитель постмодерна, блестящий знаток классической культуры и идеолог новых ценностей — терпимости, толерантности, культурного диалога – всего того, что сегодня ЮНЕСКО называет парадигмой культуры мира.

Философия была не только профессией и призванием Бекета Галымжановича. Она была его образом жизни. Он был настоящим Учителем, дарующим уроки Мудрости. Он изучал, постигал этот мир не для себя, а для того, чтобы рассказать об этом другим и поделиться своими открытиями. Таких людей в буддизме называют бодхисаттвами. Достигнув просветления, бодхисаттвы возвращаются в мир, чтобы служить им, способствовать их просветлению. Студенты разных поколений стремились поучиться у Бекета Галымжановича, послушать его лекции, приобщиться к Мудрости, общаясь с ним. Кроме официальных аудиторных занятий по расписанию встречались в кружках и на семинарах Бекета Галымжановича. В 90 годы мы вместе с Бекетом Галымжановичем изучали философское наследие Гегеля, когда он писал докторскую диссертацию по философию свободы Гегеля. Потом он нам объяснял непонятного М. Хайдеггера, который писал совершенно не так, как было принято у нас. С огромным нетерпением мы ждали Бекета Галымжановича из командировок из Москвы, мы ждали философских новинок о постмодерне. Бекет Галымжанович читал, переводил и щедро делился с нами идеями Ж. Лиотара, Ж. Деррида, Ж.Делеза, Ж. Бодрийяра. Их труды были только на французском языке, переводов на русский язык не было. Опубликованных переводов на русский язык «Фатальных стратегий» Ж. Бодрийяра не было до 2017 года (Москва, А.Качалов), а мы знакомы с этой работой еще 90-х годов, а позднее с тех пор как вышел четвертый номер журнал «Тамыр» в апареле 2001 года. Так мы приобщались к ценностям и философии постмодерна. Так мы становились не только знающими, но и мудрыми людьми.

Учениками Бекета Галымжановича были не только студенты, но и коллеги, в том числе и иностранные доктора и профессора. Друг нашей кафедры философии доктор философии Огайского университета (США) Джеймс Петрик в своем письме и интервью, посвященным памяти Бекета Галымжановича, написал, что «в личности Бекета Галымжановича разум и любовь, о которых говорил великий Абай, неразделимы. Бекет Галымжанович обладал глубокой и широкой любовью и мудростью. Будучи человеком великой мудрости, проницательности и острого ума, он всегда дружески относился к людям и никогда не использовал свою интеллектуальную одаренность для принижения мнения других и демонстрации своего превосходства. Бекет Галымжанович уважал мнение других, даже если оно не совпадало с его личной позицией. Джемс Петрик отмечал, что одним из любимых мыслителей Бекета Галымжановича был Ф.Ницше, а его любимым мыслителем – И. Кант, и он уважал взгляды Джемса Петрика. У нас были различные философские позиции. «Он очень любил Ницше, а я Иммануила Канта. Это были две различные позиции, но никогда не было критики, осуждения, Это была философская позиция и проявлением этого глубокого понимания идей». Бекет Галымжанович использовал свои таланты для развития философской культуры других людей. Джемс Петрик очень трогательно заметил, что счастлив, что был знаком с Бекетом Галымжановичем, который был для него не только философом, но и учителем, путеводной звездой которого было познание истины: «Я всегда очень трепетно храню воспоминания о Бекете Нуржанове — о большом друге, великом философе Казахстана. Я помню знакомство с ним здесь на факультете философии в Алматы в 2010. Во-первых, уже при знакомстве бросается в глаза его блестящий ум и его сердце, как океан: они такие же широкие, глубокие и открытые. Он говорил о стольких интересных вещах с глубоким знанием и пониманием. Бекет Нуржанов любил жизнь, любил людей, любил посмеяться, любил петь, для него было огромным наслаждением петь с дочерью. Я помню, как я был расстроен его уходом, но я счастлив, потому что я знаю, каким он был человеком». А настоящий француз почетный профессор, кавалер Ордена Академических пальм, лауреат премии за мир и культурное взаимопонимание Республики Казахстан Альбер Фишлер вспоминал: «Это был очень-очень умный профессор. Он был полиглотом. Он бегло разговаривал на французском, очень бегло. К тому же, он для меня был находкой: его учения о философии, истории, его дружеские манеры. Это великая потеря для Казахстана, потому что его учения очень важны для многих людей, в том числе и для меня».

В заключении мне хочется сказать, чему научил меня Бекет Галымжанович Нуржанов. С его помощью я для себя открыла, что есть постклассическая наука, постклассическая педагогика и философия образования. А в этом году понимание и применение нарративной практики во многом было более легким и приятным благодаря тому багажу знаний, который я получила от Человека, чьим призванием и образом жизни была философия, Бекета Галымжановича Нуржанова. Об этом я буду помнить всегда. Я благодарна и признательна судьбе, за то, что в моей жизни был и остается Бекет Галымжанович Нуржанов. Всем от всей души желаю встретить такого Учителя!

Литература:

1.Мямешева Г.Х. Человек культуры мира /Казахстанская правда .27.12.2014.//https://www.kazpravda.kz/fresh/view/chelovek-kulturi-mira

2.Мямешева Г.Х.Казахский француз/Новое поколение 24.04.2009.//

www.np.kz/research/3193-kazakhskijj_francuz.html

3.Мямешева Г.Х.Постмодерн есть всегда //https://vk.com/wall-71885554?own=1. Опубликовано 1.05.2015.

4.Мямешева Г.Х. Аристократ духа. Наш Гуру//https://vk.com/wall-71885554?own=1&offset=20 0Опубликовано 27.12.2014.

5.Москвичев В.В.Развитие нарративной практики в России //

https://kraidotonline.files.wordpress.com › 2018/10

6. Москвичев В.В.Нарративная терапия: реализация практики уважения//

psyedu.ru › files › articles › psyedu_ru_2010_5_1970

7.Ренар Л.Четыре грани совершенства.-Спб, 2010

8.Уолкер М. Зачем мы спим. Новая наука о сне и сновидениях. М, 2018.