СЛОВА СТАРОГО ФАЗЫЛА
— Не следует обижать людей, – сказал старый Фазыл. – Я никогда не обижаю людей. Не следует спорить с людьми. Опасно говорить им злые слова. Даже, если ты их хозяин – нельзя ругать их, особенно, если они сами не считают себя виноватыми.
– Потому что Бог накажет? – спросила маленькая Хания.
– Бог наказывает руками обиженных людей, – вздохнул Фазыл, – ну, а теперь беги, беги домой. Слышишь, мама зовет.
– Ха-ни-ийа!!! – донеслось с улицы.
Хания выбежала из дома, прислушалась к крику и побежала в другую сторону.
– Ха-ни-ийа! – доносился голос издалека, становясь всё тише и тише.
Она выбежала на окраину, закрыв ладонями уши пробежала мимо играющих в кости мальчишек, тех, что всё время дразнили её и выкрикивали вслед нехорошие слова, взобралась на вершину холма, с которого открывался вид на всю деревню от первого до последнего дома, и стала спускаться к реке. Река пахла рыбой и навозом. Пастух Ахмет гнал маленьких коренастых лошадей вверх по течению.
– Привет! – крикнула ему Хания. – Удачного пути!
Ахмет улыбнулся и приветливо кивнул ей.
«Я – молодец!», – подумала Хания и, дождавшись, пока табун исчезнет за поворотом, стянула с себя платье и полезла в воду. Вода льдом обожгла её кожу, дыхание перехватило. Зайдя в реку почти по пояс, Хания нагнулась, чтобы зачерпнуть воду ладонями и умыться, шагнула вперед, наступила неосторожно на скользкий камень и почувствовала, как течение толкает её под колени. Она попыталась выпрямиться, не удержалась и с визгом упала в поток. Вынырнув и продолжая визжать, она на четвереньках, цепляясь за каменистое дно пальцами и обдирая лодыжки, стала выбираться на берег.
– Ты чего здесь одна купаешься? – послышался голос над её головой.
Хания подняла глаза и увидела на берегу загорелого бородатого ухмыляющегося парня, не похожего на здешних. Он с интересом разглядывал её. Опомнившись, Хания схватила платье и стала натягивать его через голову. Платье прилипало к мокрой коже, а Хания торопилась. Голова застряла внутри, ничего не видя, от беспомощности она вновь истошно завопила и почувствовала, как сильные чужие руки одним рывком вниз высвободили её. Поправив платье и убрав с лица волосы, она увидела, что незнакомец всё так же ухмыляется, наблюдая за ней.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Не твоё дело, – сказала Хания, но вспомнила слова Фазыла и смутилась.
– Меня зовут Бахадур, – сказал парень, – Лал Бахадур. И я ищу Фариду. Знаешь такую?
Хания исподлобья взглянула на незнакомца, размышляя стоит ли доверять ему, и, наконец, сказала:
– В деревне две Фариды. Моя мать и старуха Фарида, та, что живет в последнем доме на окраине. К ней ходят женщины, когда хотят, чтобы у них появились дети.
– Ясно, – задумчиво почесал бороду Бахадур, – а сколько твоей матери лет?
Хания сосредоточенно нахмурилась.
– Много, – наконец, сказала она.
– Ясно, – повторил Бахадур, – проводишь меня к ней?
– Нет, – сказала Хания.
Пока они шли по склону в сторону деревни, Хания всё время молчала и вертела в руках подарок Бахадура – маленькое колечко с блестящим камушком. Ей нравилось, что блики от него скакали по земле и по листьям, до которых сама Хания в жизни бы не дотянулась. Бахадур тоже молчал, думая о чём–то, и иногда улыбался этим своим мыслям. Хания взяла его за руку, словно так ей удобней было перебираться через крупные камни, встречающиеся по дороге. Его рука была теплой и сильной, и Хание нравилось ощущать близость этой силы и словно какую–то причастность к ней. Она чувствовала, как из этой руки её худое тело наливается уверенностью, словно рука Бахадура была принадлежавшим ей, Хание, оружием. Но когда они подошли к самой деревне, она выдернула ладонь и спрятала колечко в рот. Она боялась, что мальчишки окликнут её, но они, молча и с удивлением проводив взглядами незнакомца, снова принялись за игру.
– Ну, где ваш дом? – спросил Бахадур.
– Вон мама! – сказала Хания и крикнула. – Мама!
Молодая усталая женщина, набиравшая воду в кувшин из колонки поодаль, подняла глаза.
– Где же ты была!? Я тебя весь день ищу! – закричала она и увидела Бахадура, стоящего рядом с Ханиёй.
– Здравствуй, Фарида, – сказал он.
– Это Лал Бахадур, мама, – сказала Хания, – он тебя искал.
– Ко мне, значит, пришел? – спросила мать, вскинув бровь, – Ну, проходи. А ты погуляй пока, – бросила она дочери.
– Я есть хочу! – закричала Хания.
– Подождешь, – сказала Фарида, и они с Бахадуром зашли в дом.
– Ууу, чтоб вам всем! – от ярости Хания чуть не проглотила колечко. Быстро достав его и надев на палец, она обошла вокруг дома и вышла на террасу, где стояли ящики с приготовленными на продажу фруктами. С трудом опрокинув один из них, она собрала рассыпавшиеся финики в кучу и поволокла ящик к окну. Перевернув ящик, она встала на него и заглянула в комнату. Бахадур и Фарида сидели за столом. Хания увидела, что своей сильной рукой Лал Бахадур гладит руку её матери и, улыбаясь, что–то тихо говорит ей. Фарида тоже улыбалась, но по лицу её текли слезы. Лал Бахадур полез одной рукой в карман и достал колечко – такое же, как у Хании, только больше и красивее – жёлтое, с крупным сверкающим камнем.
Хания слезла с ящика, сорвала с пальца колечко, намереваясь выкинуть его вон, но передумала, спрятала обратно в рот и принялась толкать ящик назад к куче фруктов. Было душно, солнце почти село, и в воздухе пахло сладким дымом. Куры, которые собрались было полакомиться разбросанными финиками, тихо, но возмущенно кудахтали, прижавшись друг к другу в стороне от ящиков. Хания увидела, что рядом с фруктами, свернувшись в последних лучах солнца, греется толстая блестящая гадюка. Мгновенная мысль возникла в голове Хании. Стараясь шагать как можно тише, она подошла к змее. Та повернула голову и лениво зашипела. Тогда Хания изо всех сил подняла ящик, накрыла им гадюку и села сверху. Она чувствовала, как изгибается и бьется о стенки ящика под ней сильное и упругое тело змеи. Выждав, пока первый порыв ярости утихнет, Хания стала медленно волоком тащить ящик к входной двери дома.
Уже давно прошел мимо Ахмет, ведя свой табун на ночлег, уже пальцев Хании не хватало, чтобы сосчитать сколько звезд появилось на небе, когда дверь, наконец, открылась. Фарида собирала растрепанные волосы. Лал Бахадур улыбался.
– А, вот ты где! – радостно сказал он, увидев Ханию. – Устала ждать нас?
Хания улыбнулась, но было темно, и Бахадур не мог разглядеть выражение её лица.
– Совсем не устала, – сказала она и встала с ящика. – Смотри, я тоже приготовила тебе подарок.
– Да? – удивился Бахадур. – Как интересно!
Он подошел к ящику и перевернул его. Гадюка вскинулась, зашипела и, спружинив, подпрыгнула в воздух в сторону Фариды. Бахадур закричал, кинулся вбок, закрывая телом мать Хании, и сильным ударом сапога отбросил яростно шипящую и плюющуюся ядом гадюку в кусты. Хания проследила за тем, куда упала змея, и выбежала за ворота.
Она побежала через деревню. Мальчишки уже не играли в кости. Почти во всех домах горел свет в окнах, но людей не было видно, и только, когда Хания пробегала мимо дома старого Фазыла, тот вышел на порог и остановился, провожая её взглядом.
ЗВОНОК
– Ты вообще в этом ни хрена не понимаешь, – сказала Инна, – а вечно лезешь со своим мнением!
Фестиваль заканчивался, и весь город был похож на одну большую компанию приятелей, собравшихся отметить конец рабочей недели. Такие компании можно увидеть в Лондоне или в Берлине, в тёплый летний день, когда никто не хочет сидеть в тёмном душном баре, и все выходят на улицу прямо с кружками, чтобы смеяться, разговаривать, переходить от одной группы к другой, здороваясь и потягивая свой эль. Только эта компания была в тысячу, в несколько тысяч раз больше.
Инна недавно стала арт-директором одного крупного рекламного агентства и презентовала на фестивале несколько своих работ. Для неё это был удачный способ познакомиться с «нужными» людьми и проникнуться атмосферой. Она полагала, что в будущем ей предстоит часто бывать на таких мероприятиях и усердно осваивала роль. Инна взяла с собой мужа только благодаря нелепому совпадению – у него был отпуск и путевка на Средиземное море, в Ниццу, как раз в фестивальные дни. А путь от Ниццы до Канн на такси занимал всего полчаса. Славик, её муж, радовался совпадению. Инне же, напротив, было неприятно. Он ходил за ней, будто привязанный. Инне казалось, что Славик подсмеивается, наблюдая, как она из всех сил строит из себя гламурную тусовщицу. Это бесило её и очень мешало работе. В его присутствии Инна легко раздражалась, спорила со Славиком по каждой мелочи, и ещё больше раздражалась оттого, что чувствовала, как много сил уходит у неё на эти споры.
А Славик просто отдыхал в этой чудесной обстановке. Он литрами пил пиво, с моря всё время дул ветерок, а вокруг толпились, улыбались, размахивали руками незнакомые яркие люди. Иногда он узнавал в них известных режиссеров, актрис, телеведущих. Ему было приятно наблюдать за всем этим со стороны. Славик видел, что Инна сердится на него и старался держаться от неё на расстоянии, но, между тем, не упуская из вида. Когда в очередной раз они подошли к беседующей группе, и Инна влезла в разговор на тему «важности социальной рекламы в современном потребительском обществе», Славик встал неподалеку, рядом с престарелой леди, лицо которой показалось ему знакомым. Впрочем, так было со многими лицами здесь. Она улыбнулась ему и спросила:
– Ви русски, да? Вас интересно сутьба беженци, эти бедняжки, араби и мулати? Ви хотеть би оказывать им посильный помосчь?
Славик уже привык к странному для русского человека желанию европейцев детально обсуждать социальные проблемы во время праздника. Он увидел, как услышавшая вопрос Инна сверкнула на него глазами – только попробуй, ляпни что-нибудь.
– Да, конечно, – сказал Славик, – иногда, при случае, я даже даю беженцам деньги, остатки еды. Я покупаю эти вещи, знаете, ну, которые делают эмигранты, если эти вещи мне действительно нравятся. А они часто действительно мне нравятся. Ну, то есть, я не могу сказать, что я всегда хочу помогать арабам и мулатам. Обычно, я всё-таки хочу другие вещи. Гораздо чаще я хочу есть или посмотреть какое-нибудь хорошее кино, или, например, когда я выгуливаю собаку, то хочу, чтобы…
– Станислав, здесь никому не интересно, чего ты хочешь, когда выгуливаешь собаку, – нетерпеливо перебила Славика подошедшая Инна и мило улыбнулась его собеседнице.
– Нет-нет, пускай он говорить, – сказала леди, – что ви хотеть от собака?
– Просто я хочу, чтобы она сделала все свои дела, и чтобы я мог скорее вернуться домой, – улыбнулся Славик, – вот и всё. Наверное, дело в том, что моя жизнь и моя судьба интересуют меня значительно больше жизни и судьбы беженцев. Судя по вашему виду, вы в той же ситуации. Инка, я пойду за пивом, принести тебе?
– Я с тобой, – сказала Инна.
– Ты вообще в этом ни хрена не понимаешь, – сказала она тихо, когда они выбрались из толпы и пошли по набережной, – а вечно лезешь со своим мнением!
Вечерело, но было по-прежнему жарко. Славик молча пил. Шум фестиваля начал утомлять его.
– Я просто устал, – вздохнул он, когда закончил бутылку.
– Хочу в туалет, – сказала Инна. – Где здесь туалет?
– Можно зайти в тот отель, – показал пальцем Славик, – там наверняка есть. Проводить тебя?
– Конечно.
Они протискивались сквозь толпу. Инна то и дело кому–то кивала и улыбалась. Мимо проносились арабы-официанты с ведрами, наполненными льдом, из которых выглядывали горлышки бутылок. Славик остановил одного, желая взять ещё пивка. Чтобы расплатиться, он полез за бумажником, но кто-то задел его плечом, и Славик уронил бумажник на землю. Крякнув от неловкости, он присел и стал собирать рассыпавшиеся купюры. Официант поставил ведро и принялся помогать Славику. Инне показалось, что перед тем, как отдать её мужу деньги, араб сунул несколько бумажек себе в карман, но она ничего не сказала.
– Спасибо, – улыбнулся Славик, отсчитывая грязные купюры. – Надеюсь, пиво холодное?
– Давай скорее, – сказала Инна, – не могу уже терпеть.
– Я тебя здесь подожду, – сказал Славик, когда они подошли к воротам отеля, – не хочу заходить внутрь.
– Хорошо, подержишь мою сумочку, ладно? – попросила Инна и побежала внутрь.
Сквозь стеклянные двери, Славик увидел, как портье показал ей рукой направление.
В туалете пахло химией, а из пяти встроенных в потолок лампочек горела только одна, да и то тускло. Инна заперлась в кабинке и облегченно вздохнула. Потом встала, натянула колготки и услышала, как хлопнула дверь. Вслед за этим раздались мужские голоса, говорящие на непонятном языке. В первую секунду Инна решила, что ошиблась туалетом, и ей стало стыдно и страшно. Она услышала, как щелкнул замок в соседней кабинке. Голоса продолжали тихо, но яростно говорить за тонкой перегородкой, и Инне показалось, что эти люди спорят. Вдруг зазвонил её телефон. Инна, едва не вскрикнув от неожиданности, начала судорожно искать его на себе, как вдруг вспомнила, что телефон остался в сумочке.
«Просто звонок такой же», – вздохнула она про себя. Телефон умолк и стало тихо. Затем возник неразборчивый шум, похожий на шелест бумаги. Щелкнул замок, хлопнула дверь и зашумела текущая из крана вода. Потом всё опять стихло на мгновение. Инна дождалась, пока скрипнула и закрылась входная дверь, выждала ещё несколько минут и, наконец, вышла. Оправляя платье, она прошла мимо портье и, облегченно посмеиваясь над своим беспричинным испугом, вышла на улицу. Здесь уже зажглись фонари, но вокруг по-прежнему ходили и улыбались люди с бокалами и бутылками в руках. Только Славика нигде не было видно.
«Опять за пивом пошел», – подумала Инна и встала на свет, так, чтобы быть заметной. Долго стоять на одном месте было неуютно, но Инна не хотела уходить от отеля далеко, ожидая возвращения Славика с минуты на минуту.
– Черт возьми, где он ходит? – сказала она, наконец, в сердцах и решила что-нибудь выпить. Невдалеке стояли накрытые столики. Инна подошла и попросила бокал красного, как вдруг осознала, что ей нечем платить: и карточка, и кошелек остались в сумочке. Также она поняла, что в сумочке остался ключ от номера с её вещами, и, что может быть ещё важнее, визитная карта отеля с названием и адресом, которые она, естественно, не помнила. В отчаянии она вернулась к тому же месту, где оставила Славика.
Людей на улице становилось меньше, и потому видней был мусор, оставленный ими. Повсюду валялись пластиковые стаканчики, смятые пачки из-под сигарет, окурки, какие–то яркие ленты, лопнувшие воздушные шарики и остатки фейерверков. Чем меньше становилось людей, тем страшнее Инне, словно прежде люди закрывали собой истинное лицо города, и вот, наконец, оно обнажилось – испачканное и изуродованное. Появились собаки – они бродили по набережной, среди мусора, отбирая друг у друга добычу. Несколько собак, урча и повизгивая, ели что-то из канавы. Инне вдруг показалось издалека, что они пожирают чей-то труп, и она в ужасе отвернулась. Знакомых лиц уже давно не было видно, зато всё больше появлялось тихих серых людей. Блестящими глазами они неприязненно глядели на Инну, будто бы говорили: «Всё, убирайся отсюда, кончилось твоё время!».
С моря потянуло холодом. Инна очень хотела заплакать, но боялась привлечь к себе ещё больше внимания. Портье вышел из гостиницы и посмотрел на Инну недружелюбно, но с некоторым особенным интересом. Она почувствовала этот интерес и поспешила уйти. Инна шла, тихо плача, пока не наткнулась на патрульную машину, в которой спал полицейский. Она постучалась в окно, потом постучалась сильнее и опять увидела, как всколыхнулись серые люди вокруг. Инна застонала и опустилась на землю возле машины, обхватив руками колени.
Утром, от первых солнечных лучей, осветивших её лицо, она вздрогнула, заплакала, но не проснулась.
AN ULTIMATE JUMP
Юнко вставала в пять утра. С пяти до пяти пятнадцати она умывалась: восемь минут принимала душ, три минуты чистила зубы, три минуты высыхала, позволяя коже впитать в себя необходимое количество воды, и ещё одну минуту вытирала невпитавшееся полотенцем. В пять шестнадцать она выходила на балкон, чтобы выполнить утренний комплекс йогических упражнений «Сурья Намаскар», что означало «Здравствуй, Солнышко!» Повернувшись лицом к восходящему солнцу, она выгибалась вперед и назад, застывая в каждой асане на тридцать (а иногда и более) секунд и приговаривая про себя: «Охайо годзаймас, охайо годзаймас, охайо…». Завершив упражнения, она кланялась и в течение минуты стояла с закрытыми глазами, успокаивая дыхание. В половине шестого Юнко включала электрический чайник и музыку. Под повторяющуюся в разных вариациях “The Girl from Iponema” она делала себе бутерброд с тунцом, съедала его, запивая зеленым чаем, и в пять пятьдесят начинала одеваться. В холодное время года Юнко носила джинсы, длинные вязаные свитера и шапку с кисточкой на макушке. Она не красилась, но любила украшения. В шкатулке возле зеркала лежали её серьги и кольца. Выбрав подходящие, в шесть десять Юнко выходила из дома. Путь до станции занимал ещё десять минут. По дороге Юнко надевала наушники, подключенные к её мобильнику, и включала очередной урок аудиокурса по изучению португальского языка. Когда она проходила мимо одинокой неразговорчивой пожилой японки, ежедневно сидящей на повороте к станции и кормящей голубей, то птицы, испуганно шелестя крыльями, вспархивали на мгновенье и снова возвращались на место. Каждый раз этот шелест отзывался в душе Юнко слабым трепетом, словно там, в груди, тоже жила птица, но её крылья были слишком слабы, чтобы присоединиться к стае. В шесть двадцать одну, как раз тогда, когда она оказывалась на станции, прибывала электричка. Юнко садилась к окну и в течение тридцати двух минут шевелила губами, повторяя про себя португальские слова, а затем выходила из вагона. От станции до здания, в котором находился офис, где работала Юнко, была всего минута ходьбы. Поэтому, когда Юнко заходила, Пепито из отдела кадров, выглядывая из кабинета, смотрел на неё и на часы и говорил: «Ты опять опоздала на четыре минуты!».
В час пополудни начальник Юнко совершал обход рабочих мест, чтобы убедиться, что никто из сотрудников не отлучился на обеденный перерыв раньше установленного срока. Впрочем, беспокойство было напрасным. Большинство работников обедало на рабочем месте, уставившись в мониторы. Около недели тому назад во время этого обхода начальник заговорил с Юнко. «Ты выглядишь усталой, Юнко, – сказал он, и Юнко удивилась тому, что он знает её имя. – Тебе нужно взять отпуск». Юнко поклонилась и с тех пор постоянно думала об этом. Наконец, она написала заявление и отнесла в бухгалтерию.
– Отправляешься в путешествие, Юнко? – спросила её секретарша шефа, молоденькая Самико. Юнко ещё сама не знала. Сейчас она выполняла пожелание начальника, не думая о себе. Но слова Самико напомнили ей о том, что денег на путешествие в Португалию, куда Юнко давно мечтала попасть, ещё не достаточно. Поэтому, вернувшись домой, она открыла сайт, предлагающий дешевые, но запоминающиеся туры за рубеж. Незнакомые названия взволновали её. Юнко перелистывала электронные страницы, вчитываясь в текст. «Только не к океану», – решила она, разглядывая загорелых манекенщиц на рекламных объявлениях. Юнко стеснялась своего маленького белого щуплого тела и прятала его не только от взглядов чужих людей, но и от солнца. В конце концов, она устала читать и захотела скорее принять решение. Чтобы сделать это, Юнко щелкнула мышкой в список предлагаемых стран наугад. На экране появилась надпись: «Nepal. UNESCO World Heritage Centre». Название понравилось ей. Она решила, что между странами с названиями Nepal и Nippon наверняка есть много общего. Открыв в новом окне сайт авиакомпании, Юнко узнала, что билеты есть, и сразу забронировала в оба конца.
Самолет оказался маленьким, но на удивление вместительным. Юнко специально выбрала место у окна, а рядом с ней сел пожилой японец с длинными усами. Когда взлетали, он наклонился, чтобы увидеть в иллюминатор огни отдаляющейся земли, и смешно пощекотал усами её лицо. Во время полета Юнко заснула и пришла в себя только услышав голос пилота, благодарящего пассажиров за выбор их авиакомпании.
Юнко приехала отдыхать, и поэтому каждый день вставала по прежнему в пять утра, чтобы успеть осмотреть как можно больше достопримечательностей и получить как можно больше впечатлений за день. С фотоаппаратом на шее, запасными очками в кармане и панамкой на голове она целыми днями бродила по узким улочкам Катманду, заходя в храмы и сувенирные лавки, приветливо и застенчиво улыбаясь местным жителям, и порой останавливаясь, чтобы запечатлеть стаю обезьян или местного разукрашенного святого. Вечером Юнко сидела вместе с другими туристами в дорогих кабаках с хорошим видом и едой, а когда в городе становилось совсем темно и безлюдно – шла к своему излюбленному месту. Это была небольшая буддийская ступа: белая, с шелестящими бронзовыми барабанчиками вокруг неё и натянутыми в разные стороны бечевками, на которых развевались разноцветные флажки. Ночью на вершине ступы тихо курлыкали голуби, изредка с лаем проносились мимо собаки, но от этого тишина становилась ещё более пронзительной. И в этой тишине, с золотого купола ступы на неё – на Юнко – внимательно глядели глаза Будды.
Здесь она порой проводила целый час, или даже больше. Юнко сидела у подножья ступы или ходила вокруг неё по часовой стрелке, вращая одной рукой барабанчики, и сердце её билось ровно и спокойно, а в голове не было ни единой мысли. В гостиницу Юнко возвращалась далеко за полночь, и заспанный непалец сердито открывал ей запертую на ночь входную дверь.
Каждое утро город менялся. Он кружил Юнко в лабиринте своих улиц, то возвращая к одному и тому же месту, то уводя всё дальше от выбранного маршрута. Лишь одно оставалось неизменным – куда бы ни направлялась Юнко, она всегда проходила мимо установленного на улице телевизора, на экране которого загоралась надпись «Bhote Kosi river BANJI. 160 meter! The Ultimate Jump!», и с тонкого моста перекинутого через пропасть люди с сумасшедшими глазами бросались вниз. От неминуемой гибели их спасал только эластичный трос, один конец которого был закреплен на мосту, а другой пристегнут к ногам. Рядом с телевизором всегда стоял высокий красивый непалец и зазывал прохожих испытать это на себе.
– Are you brave enough? – спросил он Юнко, когда та проходила мимо.
Юнко не ответила, но задумалась. Она не боялась начальника, но очень его уважала. Она не боялась тараканов, пауков и лягушек, просто те вызывали у неё неприязнь. Она не боялась темноты, но не хотела случайно в темноте удариться или разбить что-нибудь. Юнко не считала себя трусливой, но никогда не рисковала, просто потому что считала риск неразумным. Но сейчас, она была одна в чужой стране, и ей вдруг захотелось совершить безрассудный поступок. В конце концов, даже, если в последний момент перед прыжком она струсит, никто не станет заставлять её, и никто впоследствии не расскажет другим о её позоре. И Юнко согласно кивнула непальцу. Билет стоил недешево. Автобус с группой желающих совершить «последний прыжок» отходил назавтра в 7 утра. Путь до моста занимал около трех часов.
Юнко не могла уснуть всю ночь, но встала, как обычно в 5, так и не сомкнув глаз. Собираясь, она чувствовала, что где-то глубоко внутри настроена на нечто ужасное. Утро было холодным. Юнко издалека увидела автобус. Она остановилась, прислушалась к себе, ведь было ещё не поздно отказаться, затем протерла очки, вздохнула и пошла вперёд. В автобусе уже сидели люди. Юнко нашла свободное место в задних рядах и села у окна. С ней здоровались и что-то спрашивали на разных европейских языках, которые она не очень-то понимала. Парень, сидящий перед ней, обернулся и спросил:
– Hablas Espanol? Portugues?
Юнко широко открыла глаза и мгновенно вспомнила совершенно неподходящие к ситуации фразы из своего аудиокурса. Она так давно мечтала поговорить на этом прекрасном языке и вот сейчас, в Катманду, перед ней сидел молодой красивый португалец и, улыбаясь, глядел на неё. Юнко порозовела, и поняла, что от страха ошибиться не сможет произнести ни слова. Она улыбнулась в ответ и только покачала головой. Парень вздохнул и отвернулся.
Автобус тронулся. Пассажиры смеялись и громко разговаривали между собой. Юнко вдруг стало ясно, что эти белые люди, сидящие вместе с ней в автобусе, тоже боятся прыгать в пропасть, и, смеясь и шутя, просто прячут свой страх друг от друга. От этого наблюдения она успокоилась и стала смотреть в окно. Рисовые террасы на покатых склонах располагались ступеньками и от этого горы становились похожи на гигантские лестницы. Неожиданно для себя самой Юнко задремала и проснулась только, когда автобус резко затормозил. Она открыла глаза, встала и вместе со всеми вышла.
Инструктаж был недолгим.
– Всё просто, – объяснял тренер на плохом английском, – встали на край, оттолкнулись и прыгнули головой вниз. Прыгнули, ясно? Не упали, а прыгнули! Ясно? А теперь – пошли!
Перед тем, как идти на мост, нужно было оставить верхнюю одежду, сумки и содержимое карманов в специальном сейфе. Юнко заметила, как двое парней из группы отошли в сторону, чтобы покурить травы и успокоиться. Тем временем, инструктор предлагал участникам встать на весы, и каждому записывал вес на руке.
– В начале пойдут самые тяжелые, – крикнул он, – потом меняем веревку и запускаем легких.
– О, чёрт, – испуганно сказал толстый парень, – я первый что ли?
На руке Юнко стояла цифра 41.
Мост раскачивался даже от ветра, порывами налетающего со снежных гималайских вершин, а когда группа пошла по нему, он заскрипел и задрожал, проседая под их общим весом. Под ногами, сквозь перегородки моста, зияла такая глубина, что у Юнко защипало в глазах. Она зажмурила их на мгновенье и снова открыла. На дне пропасти текла река, казавшаяся отсюда тонкой нитью, а по её берегу ходили маленькие, как точки, люди.
Участники смеялись, ёжились от ветра и подшучивали друг над другом. Юнко молчала, чтобы скрыть свой страх. Чтобы не бояться у всех на виду.
Первым прыгал толстый парень. Инструктор обвязал его ноги страховочным ремнем, прицепил веревку с карабином и выпустил на выступающий из моста перпендикулярный мостик. Дул сильный ветер, мост качался, а толстый парень едва удерживая равновесие стоял на этом тоненьком мостике без всяких перил, за которые можно было бы схватиться, со связанными ногами и выражением отчаяния на лице. Юнко вспомнила фильмы про пиратов, которые видела в детстве. Всё происходящее было похоже на казнь.
– Go! – скомандовал инструктор и слегка толкнул парня в спину. Тот чуть присел, посмотрел вниз, закрыл глаза и качнулся назад, инстинктивно избегая падения. Но от этого движения его ноги соскользнули вниз, он неуклюже взмахнул руками и всей своей массой опустился копчиком на мост. Лицо парня исказилось от страха и боли, он вскрикнул, схватился за ушибленное место, и перевалился через край. Соскальзывая в пропасть, он в последнюю секунду успел уцепиться одной рукой за мостик, но уже ничто не могло удержать его от падения. Ещё секунду он висел так, а потом сорвался и с диким криком полетел вниз.
Парень летел долго, становясь всё меньше и меньше, и Юнко казалось, что он вот–вот разобьется о камни. Но перед самой землей, натянувшаяся, как пружина, эластичная веревка, вновь подкинула его вверх.
– Следующий, – объявил инструктор.
Дело двигалось медленно. Некоторые прыгали легко, а другие боялись и подолгу собирались с духом. Юнко украдкой поглядела на цифры, написанные на руках у оставшихся, и поняла, что она – самая легкая, а значит последняя. Её очередь была ещё не скоро и она сняла очки. Ей уже было неинтересно смотреть, как прыгают другие. Становилось всё холоднее. Тучи закрыли небо, и ветер колол ледяными иголками лицо. Юнко пожалела, что оставила свитер вместе с другими вещами в сейфе. Она подошла к инструктору.
– Извините, пожалуйста, – сказала она на плохом английском, близоруко щурясь, – можно мне сходить за свитером. Холодно.
– Нет! – крикнул инструктор, привязывая веревку к ногам следующего прыгающего. – Нельзя ходить по мосту, когда идут прыжки.
– Спасибо. Извините, – сказала Юнко ещё раз и вернулась на своё место.
Ветер дул всё сильнее, Юнко чувствовала, как холод проник внутрь её сердца, и кровь потекла медленнее. Её кожа посинела, а волосы растрепались. Чем меньше оставалось на мосту людей, тем сильнее он раскачивался. Наконец, подошла её очередь.
– Кто–то ещё остался? – крикнул инструктор, глядя поверх головы маленькой Юнко.
– Я, – тихо сказала Юнко и подошла к нему.
– Так, – сказал инструктор, – ну, давай, быстрее. Садись сюда.
Он больно затянул ей веревку на ногах и грубовато толкнул на мостик для казни.
– Go! – закричал он.
Юнко подняла глаза и увидела вершины гор, покрытые снегом. Горы возвышались прямо перед ней, и Юнко казалось, что ветер доносит до неё их шепот: «Прыгай, прыгай же, Юнко, ты можешь, прыгай…». Юнко вздохнула и почувствовала, как в её груди просыпается птица. Просыпается, потягивается, раскрывает крылья… Юнко вздохнула, изо всех сил оттолкнулась от мостика, на котором стояла, и полетела вперед. Горы вокруг неё закричали и перевернулись, зашумел в ушах воздух, время замерло, и вдруг всё это исчезло, растворившись в теле Юнко, и остались только стремительно приближающиеся острые камни, по которым суетливо бегали взад и вперед маленькие беспокойные люди. И, чем ближе становились камни, тем выше взлетала в небо проснувшаяся внутри неё птица.
СОН В РУКУ
Мясник Джафар был невысоким мягким мужчиной с крупными влажными оленьими глазами и длинными ресницами. Разговаривая, он слегка улыбался, словно смущаясь того, что говорит, и хлопал пушистыми ресницами, как бабочка крыльями. Руки его были большими и теплыми. Иногда, особенно после того, как он курил траву, руки становились просто огромными, и Джафару нравилось наблюдать, как шевелятся пальцы, повинуясь сигналам, посланным его головой. В этих широких ладонях одинаково удобно чувствовали себя и топор и тесак. Пальцы сжимались и заполняли собой каждую ямочку на рукояти так, что она словно врастала в ладонь и становилась продолжением руки. Джафар днем рубил на части туши коз и овец, а по ночам спал в своей комнате, которую снимал у одной женщины сорока с лишним лет. В те ночи, когда хозяйка не требовала с него ласк, вместо денег за аренду, он видел удивительные сны. Ему снился прекрасный мир, наполненный удивительными животными – огромными, разноцветными, яркими – таких в жизни мясник Джафар никогда не встречал. Эти животные говорили с ним, и он понимал каждый звук. Во сне Джафар всё время хотел взглянуть на себя, увидеть того, с кем говорят звери и птицы, но это никогда не получалось у него. Казалось, что есть только взгляд из некой блуждающей точки в пустоте, а самого обладателя взгляда не существовало. Когда Джафар просыпался, он первым делом глядел на свои большие руки, чтобы убедиться, что они всё ещё целы и принадлежат именно ему.
Однажды, когда Джафар вырезал баранью лопатку на кухне, дверь приоткрылась и внутрь зашла кошка. Маленькая серая кошка с темными полосками. Она зевнула, потянулась, подошла к ногам Джафара, села, облизнулась и тихо мяукнула. Джафар отрезал кусочек баранины и бросил ей. Кошка взглянула на упавшее мясо.
– Ешь, – сказал Джафар.
С тех пор кошка стала приходить каждый день. Она появлялась примерно в одно и то же время, съедала своё мясо и уходила.
Джафар решил, что кошке необходимо иметь имя. Он назвал её Фарш – ему казалось, что в этом имени есть что–то одновременно и мусульманское и близкое, как его профессии, так и имени. Кошка на новое имя не откликалась. Она просто приходила, съедала мясо и исчезала. Джафар привык к этим визитам, заранее откладывал кошке аппетитные куски, и часто ловил себя на том, что поглядывает на дверь, ожидая её появления.
Но через некоторое время кошка приходить перестала. Сначала Джафар волновался, выходил порой на улицу и тихо звал: «Фа-арш…», но потом смирился и забыл её до тех пор, пока кошка не появилась в его снах. В первый раз он увидел её мгновенно, едва заснув. Она отличалась от всех. Среди огромных улиток, чешуйчатых коров и фиолетовых цапель, кошка казалась реальной настолько, что Джафару захотелось прикоснуться к ней. Как только он осознал это желание, кошка мяукнула и пропала. Джафар долго думал об этом сне. На следующую ночь кошка снова появилась, но как только Джафар хотел дотронуться до неё, она исчезла. Так повторялось много ночей подряд. Днём, пока руки Джафара сами разделывали мясо, его голова была занята поиском возможностей того, как осуществить задуманное. После работы он бежал домой и, не ужиная, укладывался спать. Хозяйка видела, что в оленьих и прежде безмятежных глазах Джафара появилась тайна и даже страсть, но не расспрашивала, только будила по утрам, не позволяя ему отлынивать от работы. В один из таких дней Джафару пришла на ум идея. Уходя из кухни вечером, он захватил с собой кусочек той самой бараньей вырезки, которой обыкновенно кормил кошку. Уложившись в постель, Джафар сжал мясо в своей большой ладони и закрыл глаза. Когда кошка появилась, он начал вспоминать о мясе, и, с радостью вспомнив, взглядом позвал кошку подойти к нему ближе. Кошка зевнула, потянулась и стала подходить, с каждым шагом стремительно увеличиваясь в размерах. Джафару стало страшно, он закричал, зажмурил глаза и в эту же секунду с ужасом увидел перед собой свои большие мягкие руки.
Утром хозяйка зашла к нему в комнату, чтобы разбудить, и никого не увидела в постели. Удивившись и вспомнив, что ночью сквозь сон слышала какие-то крики, она собиралась уже выйти, но вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернувшись, она ещё раз оглядела комнату и, так и не увидев Джафара, вышла.