Жизнь и творчество Мустафы Шокая – это не только пример беззаветного служения Отчизне, но и уникальный факт проективного к ней отношения, когда она предстает выпестованной в мечтах и мыслях философа-нациестроителя. Нам надо думать ныне о новых методах отношения к духовному наследию Шокая и его жизненным ориентирам. К сожалению, пока речь о нем идет только в терминах то очернения, то признания, то реабилитации, то очередного похода против «предателя» и «врага Советской власти». Этим мы показываем только то, что сами ни на йоту не изменились, т.е. настолько остаемся одной ногой в прошлом, что другая нога может просто отвалиться за ненадобностью. Но именно жизненный путь Шокая и его политическое наследие могли бы стать той твердой почвой, которая поставила бы нас на ноги и распрямила бы во весь рост.
Здесь надо вспомнить, что казахи во времена Шокая были глубоко угнетенным народом, с депрессивным, психологически неустойчивым сознанием. Да и та прослойка, которую Шокай называет по-казахски «зиялы» — это скорее не интеллигенция, а национальная элита, т.е. эти все родовые вожди, обладатели больших стад, чиновники типа ага-султанов и волостных. Они во множестве своем были представителями колонизованного, рабского сознания. О неприглядных чертах казахского национального менталитета еще задолго до Шокая со всей принципиальностью писал Абай. Нельзя считать, что Шокай был не знаком с абаевским отношением к казахскому национальному менталитету, он как раз был в Петербурге, когда в 1909 году, благодаря стараниям Алихана Букейханова вышло первое издание книги А. Кунанбаева. Естественно, что Мустафа смолоду знал творчество Абая и все его мысли по этому вопросу, но Шокай, в отличие от Абая, который в своих начинаниях к сожалению, остался одиночкой, понимает, что среди казахов должна появиться прослойка просветителей-интеллектуалов, добровольных адвокатов за гражданские права своего народа. Шокай ощущает себя представителем Востока начала 20 века, когда маленькая Япония победила большую Россию в войне 1905 года, когда преобразовавшая себя в эпоху Танзимата Турция всерьез подумывает об объединении всех тюркских народов под своей протекцией. Причем надо сказать, что и тюркское население России в лице крымских и казанских татар все больше проникаются общетюрским сознанием, рождая из своей среды таких интеллектуальных лидерова как Исмаил Гаспринский, Шагабуддин Марджани, Юсуф Акчура. Речь здесь идет о культурном движении ставшим позднее политическим, тюркизме или пантюркизме. Примечательно, что у нас до сих пор неправильное представление об этом движении, ошельмованном некогда советскими идеологами под названием пантюркизма или тюркского национализма. Именно из кремлевских кабинетов идет представление о том, что это движение, выпестованное в разведуправлениях Германии или Англии. Другое дело, что эти страны, включая также и Францию, дали пример для подражания о проективном характере национального. А так это движение абсолютно органично родившееся в среде тюркских интеллектуалов 19 — начала 20 века.
Что касается Мустафы Чокая, он считал себя призванным развивать идеи тюркизма на туркестанской почве. Самое интересное то, что наиболее плодотворно он развивает эти идеи в эмиграции. В марте 1923 года, находясь во Франции, он направляет депутату Жео Жеральду материал о туркестанском национальном движении, в которой предстает автором концепции единого Туркестана. Описав в первых строках географическое положение этого колоссального края, далее он переходит к концептуальным положениям:
Основными жителями туркестана, население которого насчитывает 12 миллионов человек, являются народы тюркского происхождения (казахи, киргизы, узбеки, туркмены, говорящие на общем тюркском диалекте). Туркестан, колыбель тюрков, является одновременно очагом самой древней арабо-персидской культуры, оставившей свой неизгладимый след в стране. Первые тюрки появились на исторической арене в VI веке, а ислам проник в Туркестан в конце VII века. В Туркестане была основана первая тюркская династия караханидов (Илк-Хаус). Сельджуки, потомками которых являются нынешние оттоманские турки, также являются выходцами из Туркестана. В Туркестане родился Султан Бабур (Тимурид), основавший в Индии Империю Великих Моголов. В Туркестане же родился Абдулла-хан, основатель современного Афганистана. Населенный мусульманами-суннитами, Туркестан в своем развитии испытал сильное влияние шиитской Персии и был связующим звеном двух основных ветвей ислама — шиизма и суннизма. Историко-нравственные факторы, изложенные выше, объясняют исключительное положение Туркестана по отношению к остальному тюркскому и мусульманскому миру. С другой стороны, его географическое положение стало причиной того, что русское имперское правительство и сегодняшнее советское правительство избрали Туркестан базой для своих подготовительных акций для проникновения в лимитрофные (пограничные. – А.К) мусульманские страны.(…)[1]
Примечательно, что Шокай предлагает свою концепцию в качестве «программной идеи»[2], упирая на то, что при поддержке французского правительства, она вполне жизнеспособна и глубоко укоренена в широких массах тюркского населения Туркестана. Этот документ, впервые переведенный на русский язык Бахыт Садыковой, трудно переоценить, ибо здесь Мустафа выступает автором программного документа по развитию единого Туркестана, т.е. автором идеи единого Туркестана.
Если иметь в виду, что «Основы тюркизма» Зии Гокалпа, считающегося отцом пантюркизма вышли в том же 1923 году, мы видим, что М. Шокай приходит к совершенно тем же выводам на туркестанской почве. Что касается идеологии этого движения, Шокай мог бы подобно Гокалпу сказать: «Тюркизация, исламизация, модернизация». Гокалп исходя из понятий нации, религиозной общины и культуры создал в тюркизме прекрасную гармонию из трех компонентов: 1) тюркское национальное происхождение, 2) связь с исламской общиной, 3) стремление к современной науке и технике. Он был сторонником того, что турки перенимали от Запада его технику и цивилизацию, но при этом твердо стояли на почве национальной культуры. Гокалп считал, что культура национальна, а техника безнациональна. Современный исламский тюркизм Гокалпа вбирал в себя европейскую науку и технику[3] . Шокай придерживался примерно тех же идей, но для него первостепенной была антиколониальная борьба с большевистской Россией. Однако, к примеру, он не поддерживал басмаческого движения в Туркестане, борьба для него была важна в первую очередь на идеологическом и дипломатическом уровне. С этой целью он создал несколько эмигрантских изданий, самым ярким из которых оказался журнал «Яш Туркестан (Молодой Туркестан)», который просуществовал 10 лет, с 1929 по 1939 гг. и создал блестящую плеяду тюркских публицистов-международников. Из среды советской молодежи, отправлявшуюся на учебу в Германию, он готовил себе продолжателей и преемников идеи единого Туркестана. Для этого он в первую очередь позаботился о том, чтобы язык его журнала понимали во всем тюркском мире без разделения на казахов, узбеков или турков. «Журнал «Яш Туркестан этот придуманный собою язык назвал чагатайским. Однако журнал особо указал, что это не чагатайский язык 15 века и что у них нет цели возродить язык того времени. Он подчеркнул также и то, что нельзя на языке 15 века излагать проблемы века 20-го. Этой своей языковой политикой журнал не только преследовал цель быть понятым во всем тюркском мире. Ему хотелось этим стимулировать и направлять также новое развитие тюркских языков в Туркестане. Для этого он был намерен использовать богатую сокровищницу общетюркского пласта в их тезаурусе. В результате можно было спасти язык народов Туркестана от угрозы господства персидского или, в еще большей степени, русского языков. (…) Создание единого для всего тюркского мира литературного языка было одной из задач Туркестанского национального союза (возглавляемого с 1929 г. Мустафой Шокаем – А.К.). В принципе такая языковая политика нужна была «Яш Туркестану», чтобы журнал был успешным. Если бы журнал не использовал бы такой язык, нужно было бы выбрать какой-либо из тюркских языков. Но это помешало бы широкому распространению журнала. К примеру, если бы журнал выходил на турецком языке, его понимали бы только турки, а туркестанским читателям он оказался бы непонятным. А если бы употреблялся один из тюркских языков Туркестана, то журнал был бы непонятен для турков. То, что журнал издавался на общем для всех тюркских народов языке делало его понятным для всех родственных народов, к тому же это способствовало основной задаче журнала — обеспечению единого для всех тюркских народов языка и культуры»[4].
Особого внимания заслуживают мысли Шокая по нациестроительству. Замечательно, что его мышление тяготеет не столь к историчности, сколь к дискурсивности. Отрадно также видеть, что философский дискурс он предпочитает всем прочим.
Известные немецкие философы Кант и Фихте определяли народ как толпу, неспособную управлять собой и потому всегда находящуюся в управлении других. Нация – не находящаяся в управлении других, сама владеющая своими институциями, а также имеющая свой собственный интерес собрание народов. По утверждению философии, народ – объект, нация – субъект[5].
Это чисто кантианское определение нации. Как известно, в этом вопросе Кант придерживался необходимости различения нации и народа. Само появление нации Кант объясняет осознанием частью народа своей национальной принадлежности. В этой связи возникает вопрос чем национальная принадлежность отличается от этнической? Определяющим признаком единого народа Кант считал единую территорию. Объединение народа по территориальному и родовому признаку в осознающее себя целым гражданское общество есть нация. Кант и в этом случае мотивирует возникновение феномена национального его доступностью только определенной части народа – аристократии и буржуазии[6].
Мы увидим далее, что и Мустафа Шокай придерживается точно такой же позиции. Для Чокая нет готового определения нации, нация – это то, что еще предстоит создать. В этом отношении объект воздействия – народ, а под воздействующим субъектом Шокай понимает национальную интеллигенцию. Взаимодействие креативной интеллигенции и восприимчивого народа и есть гарант создания боеспособной нации.
Однако для того, чтобы взаимодействие между интеллигенцией и народом было национального уровня нужно, чтобы интеллигенция была коренной, или укорененной в народе, например, казахи среди казахов. Шокай прекрасно понимает, что в 20 веке, примечательном достижениями европейской науки и цивилизации не может быть чисто национальной интеллигенции, но в то же время, на его взгляд, европейские духовные ценности не должны навязываться национальной культуре. Поэтому он не приветствует казахов-маргиналов натурализовавшихся в лоне европейской культуры.
Самое огорчительное в интеллигенции, получившей воспитание на Западе – в духовном плане они стали чуждыми своему народу. Западное воспитание лишило многих наших сородичей впитавшегося в духовную сокровищницу нашего народа, в плоть национальной истории «восточного сознания». Они, т.е. наши сородичи получившие западное воспитание, свои знание, накопленные на стороне не смогли сочетать с требованиями народной жизни[7].
К сожалению, далее Шокай избегает однозначного определения этого термина.
Мы конечно, здесь не будем останавливаться на научном, философском содержании понятия «восточный дух». Нам достаточно знать, что для нашей борьбы этот «восточный дух» есть наш национальный дух и что этот «восточный дух» переполняет все существо нашего народа, чаяния которого мы так хотим осуществить[8].
Теперь, опираясь на все вышеизложенное мы можем понять, что имеет в виду Мустафа Шокай под понятиями «восточный дух» или «восточное сознание». Перешагивая через понятие казахской ментальности, которое связано для него с бесконечными унижениями и деградацией казахов эпохи российской колонизация, он пробрасывает свой взгляд в более древние пласты национального менталитета, когда предки казахов были создателями Великой тюркской империи или империи Бабуридов в Индии, или средневекового государства Караханидов, где на деле была осуществлена гегемония тюркского исламизма. Мало того, он преподносит древних насельников Туркестана как спасителей ислама от раскола на шиизм и суннизм. Тем самым он преподносит туркестанцев в чистоте их тюркизма и в чистоте их веры в единый ислам. Для Чокая Туркестан – не периферия Российской империи, не лимитрофная страна. Мустафа Шокай как раз не хотел видеть Туркестан в такой неприглядной роли. Для него Туркестан, как и Туран для Гокалпа – это обетованная страна, обитель всех тюрков, которые непременно добьются свободы во всемирном масштабе. И залогом этому, любовь «продвинутой» в национальном плане молодежи к журналу «Яш Туркестан», идее тюркизма и идее единого Туркестана в программном изложении Мустафы Чокая.
Таким образом М.Шокай корни казахского менталитета ищет в далеком прошлом, а пути его формирования в современном настоящем, определяемом западными стандартами науки и техники. Вообще, в концепции тюркизма интересно то, что прекрасно зная историю, тюркисты ищут идею нации в будущем, не отрывая свои народы от общего развития человечества. Для них самая ненавистная пора – это эпоха колониализма, извращавшая все стандарты и нормы человеческого общежития. Поэтому все, что сформировалось в советское время не приветствуется Чокаем, подается как наглое оболванивание неграмотного народа. И потому, единственный путь в будущее Мустафа-бей ищет в просвещении этого народа и объективном освещений событий в Советском Туркестане для просвещенного мирового сообщества. Когда-то из-за разногласий с руководством Алаш-Орды Мустафе пришлось эмигрировать, но никто и предположить не мог, что он практически в одиночку сможет противостоять могучей и беспощадной Советской империи. Ныне, когда мы стали суверенной страной, признанной в мире, настала пора сказать, что мы в безмерном долгу перед этим человеком и прекрасно понимая необходимость реабилитации его имени в нашем современном сознании, надо сказать, что он был очень последователен в своем поведении. Это был великий казахский патриот, идеолог тюркского антисоветизма и если это, в конце концов, привело к идее создания Туркестанского легиона для борьбы с Советской Россией, то это в его понимании вполне оправданный шаг. Возможно, он понимал это как единственный шанс взять реванш за свою, признаемся, бесплодную борьбу по построению Единого Туркестана, который на его глазах развалился на пять союзных республик, ориентированных не на национальную идею, а на построение иллюзорного коммунизма. В верности своим идеям он достоин почитания также как Кант или Фихте, чьи концепции вели не к увязанию в болоте общепринятой идентичности, а к сознательному формированию ее на основе философской выверенности и общечеловеческих идеалов. Сейчас для нас важны не столько идеи тюркизма так хорошо проработанные Чокаем, сколько его рациональный поход к понятию менталитета не как к нерефликсируемому остатку, а как к чему-то, что поддается направленному воздействию и формированию. Его дерзновенная мечта об общем для всех тюркских народов языке – следствие именно такого подхода. В этом он остается сыном своего времени, философом эпохи позитивизма и марксизма, эпохи открывшей широчайший простор для рискованных социальных экспериментов. Идея тюркизма рассмотренная только в таком контексте станет понятной в своих истоках и перспективах.
И о самом главном: об участии Мустафы Шокая в создании Туркестанского легиона, а, значит, и об его сотрудничестве с фашистской Германией. Надо прямо сказать, что он пошел на этот шаг сознательно ( к этому шагу его вела вся его жизнь), и не только, чтобы вызволить соплеменников из немецкого плена, как это утверждается сейчас повсеместно. В ситуации, когда Туркестан задыхался под владычеством Советов, Шокай, как бывший глава Кокандской автономии, считал себя единственным легитимным руководителем, пусть и не существующего, но однажды созданного государства и потому он считал себя самостоятельным политическим игроком. И этой своей исторической миссии Шокай не забывал и когда сотрудничал с паном Пилсудским, и с британской разведкой (кстати, именно за сотрудничество с британцами его арестовали фашисты сразу после завоевания Франции). Естественно, что отношение Шокая к фашистской Германии было неодназначным, но именно в ней он видел единственную реальную силу, способную покорить Советскую Россию. Однако война Германии с Россией могла сложиться по-разному. Поэтому когда сами немцы предложили Шокаю создать Туркестанский легион он воспринял это как исторический шанс для воплощения своей мечты об едином Туркестане. Конечно, у немецкого командования могли были быть свои планы, но и у Мустафы были – свои. Во-первых, он вызволяет своих соплеменников из немецких концлагерей, во-вторых, используя немецкие ресурсы создает из них боеспособную армию, и, в-третьих, став во главе определенным образом воспитанной армии, начинает вести самостоятельную политическую игру в интересах идеи единого Туркестана. Ведь война могла сложиться по-разному. И наверняка у Шокая были сценарии и на случай поражения фашистской Германии, и на случай поражения Советской Росиии. Теперь, задним числом мы знаем, что этим его планам не суждено было сбыться. По существу, он даже не дожил до фактического создания Туркестанского легиона. Но при любом исходе, если исходить из его устремлений, а не из наших идеологем и установок, он предстает очень дальновидным стратегом ( поскольку предвидит крах и фашистской Германии, и советской тоталитарной системы), и самостоятельным мыслителем, предвидящим в каком направлении выстраивать суверенное бытие единого Туркестана.
[1] Бахыт Садыкова. Мустафа Шокай. – Алматы, «АЛАШ», 2004, с. 100.
[2] Там же, с.118
[3] Р.Ф.Мухамметдинов. Зарождение и эволюция тюркизма. – Казань: Изд-во «Заман», 1996. – с. 107-108.
[4] Абдуақап Қара. Мұстафа Шоқай: өмірі, күресі, шығармашылығы. – Алматы, «Арыс», 2004, 268 б.
[5] Мұстафа Шоқай. Таңдамалы. Бірінші том. – Алматы, «Қайнар», 1990, 176 б.
[6] Кант И. Собрание сочинений. — Т. 2, М., 1964. — С. 174.
[7] Мұстафа Шоқай. Таңдамалы. Бірінші том. – Алматы, «Қайнар», 1990, 176-177 б.
[8] Мұстафа Шоқай. Таңдамалы. Бірінші том. – Алматы, «Қайнар», 1990, 177 б.