Всё познается в сравнении, поэтому, чтобы лучше осветить жизненный путь Гайто (Георгия) Газданова (1903-1971), вспомним о его земляке, собрате по перу, эпохе и не только, Иване Лукаше (1892-1940).
Общность судеб Газданова и Лукаша достигает параллелизма: оба родились в Санкт- Петербурге, оба воевали в Белой армии, эвакуировались из Крыма, попали в резервацию для русских беженцев в Турции Галлиполи и прошли через него, оба вступили в масонство, оба жили и похоронены во Франции и наконец, оба писатели. Самое большое, что их различает – это 10 лет разницы в возрасте и литературный жанр: Газданов — беллетрист, Лукаш — исторический писатель. И ещё национальность: первый — осетин, второй — русский.
Для Газданова гражданская война и Галлиполи были периодом становления личности, а Лукаш в эту мясорубку попал уже сформированным человеком. Сведения о Галлиполи в литературе массовый российский читатель впервые почерпнул из «Повести о трех неудачах» Г. Газданова, вышедшей в Москве, изд. «Согласие», в трехтомнике писателя в 1999 г. Но в хронологической последовательности первооткрывателем темы Галлиполи в русской литературе был Иван Созонтович Лукаш, написавший летом 1921 года документальную повесть «Голое поле», которая год спустя была опубликована печатницей «Балканъ» в Софии. Мы же рассмотрим тему в том виде, в каком она возникала в массовом сознании читателя в России.
Газданов отводит Галлиполи несколько страниц, возникших из «далёких и гулких пустырей его памяти». У Лукаша это целое отдельное произведение объемом в три печатных листа. И это произведение очень подробно пересказано О.Орловой в биографии Газданова серии ЖЗЛ, 2003 г., изд. «Молодая гвардия».
И Лукаш, и Газданов – оба жили в Галлиполийском лагере. И целая глава монографии Орловой, посвященная пребыванию в нем, называется «Долина роз и смерти», так, как было когда-то окрещено англичанами это гиблое место, ныне г. Галибулу. Имя Лукаша приведено мелким шрифтом в библиографии, помещенной в конце книги. Читателю не совсем понятно, что вся жизнь в лагере воспроизведена со слов Ивана Созонтовича. Из-за этого вся тема невольно перекочевывает под сень газдановского имени. И когда начинаешь читать документальную повесть Лукаша получается эффект «дежа вю»: уже знакомого, читаного материала, несомненно связанного с судьбой и творчеством Газданова. Именно это общее вольно или невольно и позволяет Орловой перевести стрелки с хронологического приоритета Лукаша в Галлиполийской теме в пользу Газданова. Она рассказывает о Кутеповских порядках в лагере, вспоминает Манштейна, которому уделено столько внимания на страницах Лукаша, даже такие детали как концерты Надежды Плевицкой берёт из его повести, при этом нигде не упоминая в процессе его, Лукаша, имени и тем как бы устраняя его и присваивая его роль — себе в одной ипостаси и Газданову в другой. В результате такого умолчания написанное Газдановым принимается за точку отсчёта темы, позволяющую сказать, что Иван Лукаш дополнил, а не открыл галерею портретов типажей Белой гвардии, составленной своим предшественником в массовом сознании читателя. А тем более один из героев Лукаша, профессор Даватц, «приват-доцент математики, что из Харькова, простым солдатом пошел на бронепоезд». Вероятнее всего, на тот самый, на котором воевал Газданов. Ведь свой опыт войны будущий неоклассик Русского Зарубежья получил именно на бронепоезде по названию «Дым». К тому же, учитывая, что профессор Даватц был из Харькова, и что Газдановский бронепоезд, этот летучий голландец гражданской войны, скитался неподалеку от его, Даватца, родных мест: «Целый год бронепоезд ездил по рельсам Таврии и Крыма, как зверь, загнанный облавой и ограниченным кругом охотников. Он менял направления, шел вперед, потом возвращался, затем ехал влево, чтобы через некоторое время опять мчаться назад. На юге перед ним расстилалось море, на севере ему заграждала путь вооруженная Россия». Принимая же во внимание состояние военной техники в то время, трудно предположить, что бронепоездов было много.
И коль герой Лукаша воевал вместе с героями Газданова, то, наверняка, эти два автора хотя бы визуально были знакомы в Галлиполи. Задушевными друзьями они, конечно, не были, иначе это прорвалось бы где-то в собрании сочинений, тот или другой непременно упомянули бы об этом. Но в том, что они были знакомы визуально можно почти не сомневаться. «Загорелая белозубая молодежь, эти русские гимназисты, реалисты, студенты, вышедшие из доменной печи боев, — не боятся ни зимы, ни голода, ни тоски, не тифа» – разве это не о Газданове, ушедшем на фронт в 16 лет гимназистом и никогда больше не увидевшем свою мать, а она прожила долгую жизнь, не о таких, как Газданов, пишет эти строки Иван Созонтович? Пишет, невольно делая другого писателя, т.е. Газданова, пусть безымянным, но все же героем своего произведения. Лицом в групповом литературном портрете.
Газданов пишет в романе «Вечер у Клэр»: «Когда я стоял на борту парохода и смотрел на горящую Феодосию», а мы знаем, что все 130 судов, покидавших Крым, были забиты людьми, то допускаем почти стопроцентную вероятность, что на пожар Крыма смотрел и Иван Лукаш. «Долго еще берега России преследовали пароход: сыпался фосфорический песок на море, прыгали в воде дельфины, глухо вращались винты и скрипели борта корабля; и внизу, в трюме, слышалось всхлипывающее лепетание женщин и шум зерна, которым было гружено судно». И которое потом отберут в Турции.
«Под звон корабельного колокола мы ехали в Константинополь; и уже на пароходе я стал вести иное существование», – под этими словами Газданова мог подписаться не только Лукаш, но и любой из 150 тысяч крымских беженцев.
Одни уходили из России, другие в ней оставались. Но все переживали одну общую трагедию и писали о ней, порой, одними и теми же словами. И Владимир Маяковский в Москве: «…к туркам в дыру,/ в Дарданеллы узкие,/плыли,/завтрашние галлиполийцы, плыли/ вчерашние русские», и Газданов в Париже: «Тяжелое, братья, солнце над Дарданеллами. Вот и сплю и вижу во сне Галлиполи, плевки белой пены на гальку и длинный черно-желтый берег. /…/ Перед бегством оттуда я пошел посмотреть на кладбище тех, кого судьба послала из России на бледный берег Галлиполи для утучнения чужой земли». И первого поэта революции, и утучнителей постигла одна судьба. Судьба русского народа, уготовленная ему революционерами-интернационалистами.
Газдановские страницы о Галлиполи, общность судьбы с Лукашем, отсутствие российского издания его документальной повести и глава в небезупречной книге О.Орловой – все это вместе похитило право первородства у Ивана Лукаша на галлиполийскую тему в русской литературе. Но восстановим хронологическую истину: «Голое поле» Лукаша написано в 1921-ом году, а «Повесть о трех неудачах» Газданова в 1927-ом. Галлиполи, благодаря трудам Лукаша и Газданова, стало нестираемой в памяти народа страницей русской истории ХХ века.
Лукаш в годы жизни в Берлине сотрудничает и дружит с В.В. Набоковым, пишет с ним совместные либретто для русского кабаре, а Газданов, попав в Париж, устраивается на работу русских князей в изгнании — таксистом. Обоих этих писателей, не ведая того, совместно работавших над одной темой, объединяет членство в масонских ложах. Газданов вступил в Париже в «Северную звезду», Лукаш, тоже в Париже, в «Астрею». Первый и умер масоном, а вот второй вышел из неё. Но позволили ли «братья» ему умереть своей смертью? Обычно ухода они не прощают. Первому русскому на шахматном троне Александру Алехину не простили. В 1928 г. «с 22 мая – 12 июня состоялось его пребывание в парижской масонской ложе «Астрея».. То есть и великий гроссмейстер и непризнанный классик, или как мы его сейчас определяем, постнеоклассик, были «братьями» «Астреи». Алехин хотел уйти из нее, но она не отпустила, поэтому и читаем в издательской презентации его биографии из серии ЖЗЛ, автор Ю. Шабуров, 2001: «…книга прослеживает жизненный путь гениального шахматиста на всем его протяжении – с рождения в Москве до таинственной смерти в гостинице маленького португальского городка Эшторил». А ключ от этой тайны в руках «Астреи». Возможно, в тех же руках ключ от ранней смерти Лукаша, наступившей всего в 48 лет в какой-то провинциальной французской больнице. Гайто Газданов остался верен ложе, получил место на радио, поднялся до ступени Досточтимого мастера и дожил до старости. Только почему его фигуру на надгробном памятнике в Сен Женевьев де Буа под Парижем свела страшная судорога? Он как будто корчится от боли, будто его терзает что-то: мука, раскаянье, боль, и он не находит себе упокоения. Простой белый крест и плита на могиле Бунина на том же кладбище излучает мир и покой. Какую тайну унёс с собой автор одного из лучших «белых» романов русской литературы «Призрак Александра Вольфа»? Роман этот можно поставить в ряд с «Белой гвардией» М.А. Булгакова (только не смотрите его экранизацию-профанацию от 2012 года по телевидению!). Зато можно заглянуть на сайт www.hrono.ru, на котором существует «Общество друзей Газданова», где можно почерпнуть много интересного о нём и о судьбе его наследия в мире.
Хочется надеяться, что параллельная или сравнительная биография двух писателей, воссоздающая не только их личную судьбу, но и панораму их времени, послужит поводом для публикации в «Тамыре» также и рассказов Ивана Лукаша. Это поспособствует популяризации его творчества. Ведь не зря, а согласно хронологическому принципу, он назван постнеоклассиком — известность и широкое признание к нему приходит только сейчас, между тем как неоклассика Газданова оно настигло уже в конце ХХ-ого столетия.