Поэты ноль первого года
Ербол Жумагулов
Постскриптум
Бледный мастер подобий,
я, испробовав яд
“филий”, “тропий” и “фобий”,
тишиною объят:
лишь пустые ладони
двух подсвечников во
мраке ночи, и кроме
темноты – ничего.
И тоскою невнятной,
за минуту до сна,
эта вечность на вряд ли
будет завершена.
В обвалившейся коме
ни черта не найдешь –
лишь гудков в телефоне
непременную дрожь,
от которой не плача,
но кусая губу,
жаждут переиначить,
в перегибах, судьбу.
Вспоминаю субботу,
вкус аллеи из лип,
в чьей широкой аорте,
я, не в меру шутлив,
улыбался, согретый,
в сторонившихся нас
летних сумерках цвета
твоих значимых глаз.
И во рту у печали
мне тебя не начать…
Сколько мы промолчали?
Сколько будем молчать?
Не хочу ни молиться,
ни к косому лучу,
навязавшись, проситься:
ничего не хочу –
либо Бог шизофреник,
либо точно – ослеп,
коль молебен – до фени,
а излитое – блеф…
И грехами опутан,
признаю: и вино,
и стада проституток –
суррогаты лишь, но
даже если со нравом
ковырять до крови,
между ног у шалавы –
школа первой любви.
Я – в тисках и уколах,
не дающих дышать –
недостаточно молод,
чтобы не поспешать
оказаться на пике.
Знаешь, я не боюсь,
что когда-нибудь в крике
всех печалей лишусь:
кто и вправду не тленья
ради Богом рожден,
тот плевать на паденья
правом не обделен.
Будет кровью упитан
серебрящийся меч,
и живущих пиитов
от него не сберечь.
Лишь при боли и порчах
убеждаешься в том,
что, ругаясь и корчась,
мы, скорее, живем,
чем от жизни до смерти
сокращаем пути,
в чьих пустых круговертях
мне тебя не найти.
Что ж… пляши – без царапин
невозможны побед
отягченные капли…
Без любимых поэт –
меньше эгоистичен.
От прохладной души
поклонись Беатриче,
и ступай, попляши…
ПИСЬМО ШЕСТОЕ
Накорми меня ложью с руки — дрожью розовых пальцев,
чтобы слух, не догнавший пустую вибрацию звука,
различил тебя в сонме подобных невинных скитальцев…
Ах, как ночь большеглаза! Внимай ворожбе перестука
охмелевших сердец, не хватающих вечность за пятки.
Мне не надо безмолвия, если оно не о светлом:
я хочу оказаться не здесь, в суете беспорядка,
а в какой-нибудь области чувств, не изъеденной ветром.
Накорми меня ложью – в прогорклости правды досадной
не сыскать утешенья – я знаю, насколько безгрешен
и сухой поцелуй, наследивший на шее прохладной,
и губы фиолетовой привкус незрелой черешни…
В свой двадцатый январь я слежу, как моргают созвездья,
не в прослойках тумана, но где-то значительно выше,
и из грусти красив, из минутной боязни любезен,
я пытаюсь молчать, но вокруг не становится тише.
Накорми меня ложью… В неона густой оболочке
мы найдем еще место — его не должно не остаться…
Погляди, с этой выси ты — будто угасшая точка,
перестань, не беспамятствуй… нам ли пристало проститься?
ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ
Отрекаюсь от всех
непридуманных мною побед,
от прохладных утех
под ногами оставленных лет.
От игольчатой мглы
отрекаюсь — в тени пирамид,
мы ничтожно малы,
чтобы вновь воскресить этот миг…
Отрекаюсь от нег,
от убийственных ласк полутьмы:
если это побег,
я хочу добежать до зимы,
где в сиянии льда,
возвращая секунды годам,
я приду и тогда
ты прижмешь мои пальцы к губам,
и прерывистый смех
набежит серебристой волной…
Отрекаюсь от всех,
отрекись, если можешь, со мной…
От безумных людей
распухают мозоли души,
отрекайся скорей –
мы вдвоем и без них хороши!
Я уже пережег
порыжелые черновики…
Отрекайся, дружок,
отрекайся, всему вопреки!
Мы вплетем в нашу тишь
песнопений гортанную медь…
Отрекайся, малыш –
это все, что нам нужно суметь!
Что ж… не хочешь? Иди…
Мне пора, не держи мою кисть…
Не могу… не гляди…
заклинаю тебя, отрекись!
Позволяю сейчас
успокоиться карандашу…
Отрекаюсь от нас,
отпусти мои плечи, прошу!
Без таких передряг
мне, похоже, немыслима жизнь,
ты молись в сентябрях,
и держись… непременно, держись!
Этот сумрак картав,
и не в силах его перебить,
отрекаюсь от прав,
позволяющих снова любить…
От игольчатой мглы
отрекаюсь — в тени пирамид
мы ничтожно малы,
чтобы вновь воскресить этот миг…
2000-2001
***
Этой осенью все откровенно и воздух так липок
в зараженном пространстве охрипших гобоев и скрипок;
перебитым смычком оробелую суть настигая,
поиграй мне еще… поиграй мне еще, дорогая!
И теряясь, прозрачная, в сонме расплывшихся пятен,
не срывай мне парик — я кому-то еще непонятен…
Не срывай мне парик — я кому-то еще ненавистен
за убогую правду никем не приемлемых истин…,
от которых не жить, но дышать и любить нестерпимей…
Поиграй мне еще… воспаленней и неповторимей…,
потому, как часы торопливы предательски… знаешь,
этой осенью все «напоследок», и ты уезжаешь…
Дорогая, звони, расстояния пересекая —
в беспокойные сны никого, кроме нас не впуская,
я теряюсь и жду: невеселья, гудков, многоточья…
Дорогая, пиши… я запомнил заплаканный почерк…
И колючей судьбой, и густым октябрем изувечен,
я, увы, никому и никак ни на что не отвечу…
Не отвечу, увы, никому и никак, дорогая…
в эту псиную осень привычно тебя окликая,
мне уже не найтись — успокоенным и полупьяным:
человек за бортом — не иначе, как часть океана…
Дорогая, живи, вспоминая о промельках счастья…
Слишком страшно «быть сильным», но вдвое страшнее прощаться…
Ты пиши, дорогая: не нервно, не грустно, не кратко,
об изменчивых днях полюбившей меня эмигрантки,
чтоб в сиреневой тьме я дышал чистотой твоих писем.
Дорогая, пиши, я от чуткости нашей зависим…
Но когда-нибудь я не смогу ей сыскать продолженья,
ибо каждая смерть назревает с момента рожденья,
да и ты, ускользнув в дымку слабых зрачков перламутра,
оскорбишь мою ночь, не приснившись однажды под утро,
и опять пустота, обнаружив поэта склоненным
над волною метафор, обнимет его удивленно…
***
Предисловие к осени
Я смотрю на сентябрь взглядом пытающегося чихнуть,
то есть, отбрасывая детали, оттенки, запахи, мишуру,
ибо мне так приятнее. Выдохнуть, чтоб вдохнуть
интересней, чем спать, не желая зевнуть к утру.
И меня не прельщает способность сидеть без дела,
согревая потертыми джинсами спины пустых скамеек
в оголившихся парках, рощах или аллеях,
потому, что окрест — не август, и,вроде бы как, стемнело.
Я иду по проспекту, скользя по пространству взглядом
молодого аллергика — отбрасывая детали —
где-то носятся шины, и мы, оставаясь рядом,
ничего не меняем… Мы все уже променяли…
ПОСТСКРИПТУМ-2
