Сообщения от Редакция ТАМЫР

Еще с советских времен наши деятели науки, культуры и других сфер, связанных с материальной и духовной жизнью народа, каждое свое действие совершали по указанию сверху. Потому что инициатива в то суровое время была наказуема, и пока «гром не грянул, мужик не смел перекреститься». Сегодня, с обретением государственной независимости, появилась масса вопросов и даже проблем, которые ждут своего быстрого решения. Но, увы! Нет указаний свыше! Нет инструкций, программ, нет директивных рекомендаций из Центра, коим была Москва. А обращения к деятелям науки и культуры, не подкрепленные циркулярами с подробнейшими перечислениями пунктов, параграфов, статей, разделов и т.д., остаются «громом без дождя». Так случилось с вопросом о статусе казахского языка. Так обстоит дело с «официальным языком».
А на очереди еще один вопрос — какую алфавитную систему должен иметь государственный язык: кириллицу, латиницу или арабицу? Или еще какую-то? Исконные древние руны? Уйгурское древнее письмо? А может, монгольскую вертикальную вязь, которой оформлялись священные «пайзцы» Чингисхана? Есть от чего болеть головам. Пока на эту тему в прессе не появляется суждений, предложений, но это неминуемо произойдет, потому что арба не вечно будет стоять без движения. Как не хватает сегодня таких людей, как Ахмет Байтурсынов, Билял Сулеев – настоящих просветителей-патриотов, болеющих за народ, его культуру, образование, национальную самостоятельность и подлинную духовность. Интеллигенция первой четверти прошлого века не сумела реализовать свои планы, многое осталось в мечтах. Но то, что сделали отдельные представители – и сегодня остается весомым вкладом в казахскую национальную культуру. В частности, новый гражданский алфавит, предложенный Ахметом Байтурсыновым. Этот алфавит приобщал
широкие массы казахского народа к письменности, позволял читать тексты практически на всех тюркских языках, облегчал изучение других восточных языков – арабского,
персидского, урду, языков исламской Африки, от Судана до Магриба и дальше. В то же время реформированный алфавит был легким, доступным. Дети быстро овладели письменной формой родного языка.
Но практическая целесообразность – это только преддверие огромной идеи, арабица, как таковая, уже много веков объединяла на громадном культурном пространстве весь так называемый «мусульманский мир». Ликвидировать арабицу означало разорвать культурную связь с общим исламским мирозданием, оказаться в духовной изоляции, потерять прошлое и очутиться перед слепой стеной будущего.

Продолжить чтение

Жанат Баймухаметов — в интеллектуально-художественном пространстве нашего города и страны личность можно сказать реликтовая. В одном лице — философ, переводчик, поэт, на сто пятьдесят процентов посвятивший свою жизнь усердному служению его святейшеству — «Слову» и его высочеству — «Мысли».
Он старательно очищает их от наслоения лаковой пыли её нижайшего величества «невостребованности» в современном времени, покрытом заскорузлой потребительской шелухой.
Жанат Баймухаметов настойчиво транслирует знания, оставленные нам крупнейшими мыслителями человеческой цивилизации Востока и Запада, самыми разными доступными ему путями, будь то его журнально-книжные публикации, преподавательская работа или даже средствами социальной сети «Фейсбук».

Продолжить чтение

Казахи относятся к числу таких народностей, у которых в прошлом была широко развита эпическая традиция. Среди богатейшего эпического наследия казахов особый интерес представляет жанр романтических поэм, к лучшим образцам которого мы относим “Козы Корпеш и Баян сулу”, представляющая собой энциклопедический свод картин общественной жизни, обычаев, морали и суеверия простого народа.
По своему жанру “Козы Корпеш” стоит в ряду таких выдающихся образцов романического эпоса мировой литературы, как “Лэйли-Меджнун”, “Фархад-Ширин”, “Тахир и Зухра”, “Бозжигит” и другие. В отличие от последних, изображающих жизнь горожан средневекового Востока и Европы, в эпосе “Козы Корпеш” обобщаются социально-бытовые противоречия, характерные для кочевых-пастушеских народов Казахстана и Алтая. В нем изображается с большой правдивостью чувства и чаяния народных масс, особенно бедняков и пастухов, не видевших в условиях господства феодалов и баев просвета в жизни, в чем мы видим одно из самых главных достоинств данного эпоса.
Первоначальная основа сюжета, видимо, складывается в районе Аягуз, где имеется мнимый памятник Козы и Баян. По данным современной археологической науки этот четырехугольный, конусообразный каменный памятник, вышиною в шесть саржаней, с окном и дверью на юго-западной стороне, восходит к типу больших архитектурных сооружений, воздвигнутых на территории Казахстана в VIII-IX вв. нашей эры. Памятник находится недалеко от станции Тансык, бывшей Туркестанско-Сибирской железной дороги. До середины XIX в. при памятнике сохранились четыре каменные бабы, двое из которых мужского, двое женского пола.

Продолжить чтение

У каждого народа есть явление культуры, которое становится главным формообразующим фактором его духовной Вселенной. У евреев — это Тора, у мусульман — Коран, у русских — православие, у Западной Европы — католицизм. Что касается казахской духовности, мы не находим в ней ни религиозной идеи, ни стройной, развернутой мифологии, одни только легенды и эпос, пословицы и поговорки, сказки и былинки, поэзию жырау. Если задаться вопросом, что же из этой фольклорного изобилия является основным компонентом казахской духовности, я бы, безусловно, назвал поэзию жырау. Ее отличие от других разновидностей эпической традиции в том, что это авторская героическая поэзия. Жырау — это эпический певец, преимущественно работающий в малых формах, т.е. не сочиняющий поэм и дастанов, а импровизирующий по актуальному поводу и на актуальную тему. В жырау мы видим певцов-импровизаторов, обладающих колоссальной генетической памятью и, потому, являющихся единственными создателями и ретрансляторами устной мифопоэтической традиции.
Если в других цивилизациях мы сталкиваемся с готовым духовным продуктом, обладающим безмерным сакральным авторитетом и не допускающим ни малейшей корректировки, в поэзии жырау поразительно, что из века в век передаваясь чисто вербально, без всякой письменной основы, она остается неизменной в своих мировоззренческих установках и исповедуемых ценностях. При этом интересно, что в этой поэзии нет ни верхнего мира, мира богов, ни нижнего мира, или мира небытия. Поэзия жырау — это радостное бытие, нескончаемый пир жизни и в то же время это неприятие любых посягательств на это эдемическое существование. И в то же время, поэзия жырау -это жреческая поэзия, поэзия предписаний и запретов, приятия и неприятия. Она делит мир на своих и чужих и тут же объявляет свое — лучшим, а чужое — худшим. Следовательно, по самой своей конституции поэзия жырау хранит в себе следы архаического мышления.

Продолжить чтение

Лица каркаралинских учителей.
Алихан Нурмухамедович Букейханов – известный общественный и государственный деятель Республики Казахстан. Родился в ауле № 7 Токраунской волости Каркаралинского уезда. Начальное образование получил в г. Каркаралинске. Энциклопедия сообщает, что «в 1879-86 гг. он учился в школе для казахских детей». Слова требуют расшифровки.
Алихан Букейханов прошёл аульную кочевую школу, после чего отец Нурмухамед (Мукан) Мырзатаев отвёз сына в Каркаралинский интернат для казахских мальчиков, открытый в 1872 году под началом учителя Петра Ивановича Серебрянского. Алихан посещал Каркаралинскую киргизскую школу. Здесь с ним русским языком занимался учитель Павел Андреевич Волков. Затем юноша поступил в трёхклассное городское училище, открытое 1 июля 1881 года.
Преподавательский состав училища был сформирован в Омске . Николай Матвеевич Блинов – бывший учитель Каинского уездного училища, потом штатный смотритель Семипалатинского уездного училища, титулярный советник – получил должность учителя-инспектора. На этой стезе Н.М. Блинов достиг чина коллежского асессора и скончался в 1887 году .
Дмитрий Матвеевич Вяткин также прибыл из Семипалатинского уездного училища, где вёл курсы истории и географии. Здесь в должности учителя он утверждён 4 мая 1879 года . В Каркаралах занимал место учителя, затем учителя-инспектора, заменив Н.М. Блинова.
Петр Иванович Серебрянский, уроженец г. Воронежа, ранее состоял учителем Каркаралинского городского приходского училища. В трёхклассном училище занял место помощника учителя. Одновременно на общественных началах – директор-попечитель тюремного замка.
Закон Божий читал священник Князь-Владимирской церкви Алексей Никитович Шестаков (1845-1902) .
После завершения обучения А.Н. Букейханов получил аттестат № 121:
Предъявитель сего сын султана Каркаралинского уезда Алихан Нурмухамедов, вероисповедания магометанского, имеющий от роду 16 лет, обучался в Каркаралинском городском училище с 17 августа 1881 года по 16 июня 1886 года, во все время учебы вел себя отлично. На окончательном испытании учеников городского училища, бывшего в июне 1886 года, показал в предметах курса городского училища следующие успехи: в Законе Божьем, Русском языке, Арифметике, Геометрии, Алгебре, Физике, Географии – отличные; Истории всеобщей и русской, Естественной истории – отличные; Черчении и Рисование – хорошие.
В удостоверении чего и дан ему, Нурмухамедову, сей аттестат за надлежащим подписом и приложением казенной печати.
Каркаралинск, 16 июня дня 1886 года.

Продолжить чтение

Из писателей советских национальных литератур наиболее мифологичным был Ч. Айтматов. Устойчивое и последовательное использование форм мифологизированного мышления, развитие средств художественной символики и парадигматического сказа, парадоксальное совмещение в мифологическом нравственном фокусе эпического прошлого и современности, духовная реабилитация религиозной личности в («Белом пароходе», «Буранном полустанке», «Плахе»), в конце концов, привели Ч. Айтматова к условностям фантастического сюжета в романе «Тавро Касандры». Такова логика развития его магического реализма (от социалистического реализма в «Первом учителе» до магического реализма в «Плахе» и мышления условно–символическими образами в романе «Тавро Касандры»).
Органичность мифологизированного поэтического мышления по парадигмам, знакам, символам традиционной этнокультуры в творчестве Ч. Айтматова была в свое время отмечена многими критиками и литературоведами страны. В романе «Тавро Касандры» обычные для прежней поэтики писателя обостренность нравственной проблемы, повышенные гуманистические запросы к человеку современности, эмоциональность, развитое сопереживание герою на этот раз, как нам кажется, уступили место стилистике и жанровым принципам условно–символистического повествования.
Роман Ч. Айтматова «Плаха» до сих пор остается одним из самых актуальных его произведений, обращенных к контексту современности, несущих заряд весьма значимых откровений, рецептивно значимых в пространстве-времени нравственно-онтологического генезиса человечества. И это по той причине, что писатель сумел выйти на уровень самого большого диалога человечества в его истории – сказа об его духовном становлении, трагическом, сложном, необъятном во времени, незавершенном, но все-таки становлении. Вокруг этого сказа и формировались главные религии человечества, иудаизм, христианство, ислам, ведические религии, буддизм и даосизм. Формирование этих религий означало не только институализацию ритуально-обрядовой стороны, вызревание идеологии и ее секуляризацию, не только эволюцию этнических и квази-этнических культур, но выстраивание внутренних паттернов духовного тела человечества, их движение в многомерном духовном микрокосме с потенциальным выходом на макроуровень вселенной. (1) В процессе этого глобального движения идей, которое сопровождалось всевозможными войнами, столкновением культур, обогащением формаций, кризисом цивилизаций, обрушением целых рас и появлением синкретических, маргинальных консорциумов, на матричном, информационно-вербальном уровне происходила кристаллизация важнейших парадигм: идеологем, мифов, притч, аллегорий, парадоксов. Эти парадигмы и представляют суть самых важных духовных откровений человечества: Вед, Упанишад, Библии, Корана, Дао Дэ Цзина, Сутр.

Продолжить чтение

В контексте поздних работ Гуссерля, в которых вводится проблематика исторического априори и жизненного мира (Lebenswelt), событие впервые может быть рассмотрено не в аспекте условий его возможности, но в своем собственном — исходя из этой проблематики проясняемом — существе. Событие не есть то, что просто случается в жизненном мире или человеческой истории, оно выступает конституирующим принципом Lebenswelt, — будучи единичным, удерживает единичность в единстве формы всеобщего/1/. Иначе говоря, событие сингулярно, ему присуща неповторимость и невоспроизводимость в регулярном порядке вещей, поскольку оно выделено как начало, которое присваивает этому порядку некоторую определенность. Для Гуссерля таким событием, его исторической аппроксимацией, оказывается кризис/2/, — кризис европейской рациональности, сказавшийся на науках и в целом на сфере духовных ценностей. Это событие уникально в поступи европейского духа, но и тотально в предопределенности итога своего пути. У него есть история, а у истории — телеология, своя непреклонная целесообразность.

Продолжить чтение

Много чего написано о хайдеггеровском понимании истины. И в самом деле, оно значительно отличается от интерпретаций истины в классической философии. Хайдеггер избавил истину от тоги логоцентризма и короны царицы наук, т.е. от исключительно гносеологической трактовки. Он стремился увидеть ее не в абстракциях, а в самой гуще повседневности. В понимании истины ему важны были не ее дефиниции и определения, а проявления ее самой. Поэтому ему близко греческое понятие истины как «алетейи», или несокрытости. Ибо для него явленность мира и есть ее подлинность, т.е. он понимает ее как часть бытия, ведь и человек для него бытие-присутствие. Истине, не имеющей своего бытия, он отказывает и в истинности. Истина для него, прежде всего, это несокрытость, непотаенность, но при дальнейшем исследовании он приходит к выводу, что она есть часть тайны, которая бывает то сокрытой, то несокрытой. И здесь есть возможность подумать о ее связи с ложью и смехом. Ведь ложь часто определяют как сокрытие истины, а смех как эмоциональную разрядку, парадоксальным образом, обнажающим сокрытое. И здесь – самая пора вспомнить, что Хайдеггер определял истину как правильность и как высказывание.
«Истинным мы называем не только все сущее, но истинным или ложным мы называем прежде всего наши высказывания о сущем, которое само по своему характеру может быть настоящим или ненастоящим, выступая в той или иной форме в своей действительности» .
Чтобы понять истину-высказывание, необходимо обсуждать не только условия мыслимости сущего, но и условия его бытия. Истина-правильность возможна не как логическое соответствие, а как «открытая навстречность», «непотаенность», алетейя. Следовательно, она возможна лишь при определенной «поставленности» человека и при определенной его «представленности» в ней.
Но истина как алетейя, открытость – еще не полная сущность истины. Для истины в хайдеггеровском понимании необходима не-истина, сокрытость. Полное понимание истины включает в себя разрешение антитез: истина – свобода, открытость – сокрытость, тайна – непотаенность, истина – подлинная не-истина. «Подлинная не-сущность истины – это тайна.

Продолжить чтение

В знаменитых «Афоризмах житейской мудрости» Артур Шопенгауэр говорил, что песня Гёте «Ich hab’ mein Sach auf nichts gestellt» («Я сделал ставку на ничто» ) «выражает, собственно, что лишь тогда, когда мы принуждены отказаться от всех возможных требований и ограничиться простым, голым существованием, получаем мы в удел то душевное спокойствие, которое служит основой человеческого счастья, так как оно необходимо, чтобы находить вкус в наличной действительности и, следовательно, во всей жизни» [1, с. 310]. Итак, ограниченность простым голым существованием и Ничто выполняет этическую функцию, отделяя неподлинные структуры и слои. Однако вопрос: «как быть с этим Ничто?», заданный Хайдеггером, принимает в ситуации постсовременности новый оборот. По-прежнему науку как проект естествознания этот вопрос не интересует и не должен интересовать в принципе. И это правильно. В том смысле, что понятие «Ничто» (если это можно назвать понятием) и понятие «пустота» являются не физическими, а антропологическими. «Пустота — это не то, что было изначально пустым. Это след, оставленный тем, что было и ушло» [2, с. 25]. Соответственно след пустоты и Ничто остается в антропологической топике, а не в пространстве физикализма (см. Heidegger M. Sein und Zeit, § 41). Искать этот след можно главным образом в структурах повседневности.
За последние десятилетия проблема Ничто приобрела новый метафизический ракурс, ракурс симулякров и ризом. «Виртуальная реальность – это способ заполнения симулятивных пустот человека» [2, с. 28]. Ничто сегодня скрыто глубже, чем в прошлом веке. Нужно сказать, проблема приняла дополнительную остроту. Мы не только не можем быть уверены, что подобное «прикрытие» симулякрами виртуальности что-либо способно решить, но должны задаться вопросом: «А не приводит ли это к возрастанию опасности Ничто на порядок?». Ибо Ничто, закрытое симуляционными складками, остается Ничто. Скрываясь, но, не исчезая, таясь, но и выглядывая. Ничто ничтожит, говорил Хайдеггер. Как раньше, так и теперь.
Но, в данной статье мы не делаем акцент на проблеме виртуализации Ничто. Важно постараться усмотреть Ничто, насколько это возможно, в более чистом виде.

Продолжить чтение

В середине месяца Гекатомбэон
В бешеном пылании Плеяд
Перышко-суденышко терзает Аквилон –
В Грецию плывет Алкивиад,

В середине месяца Метагитнион
В самой жаркой из Олимпиад
Дважды победителем заканчивал агон
Главный полемист Алкивиад.

В середине месяца Боэдромэон
Дедушка Сократ принял яд.
Слез крокодиловых не пролил только он —
Первый ученик Алкивиад.

Продолжить чтение