Сообщения от Редакция ТАМЫР

Внимание к культуре, бережное отношение к историческому наследию, плодотворный диалог с интеллигенцией – показатель зрелости государственного мышления. Это тем более важно, если государство, освободившись от оков тоталитаризма, только что обрело независимость. В такие судьбоносные моменты все, что ранее таилось под спудом, под печатью запрета, годами лежало в колодце забвения, вновь обретает право на существование. Вместе с тем новое суверенное государство становится субъектом международных отношений, где оно должно показать себя как страну с древней историей, крепкими историческими традициями, самобытным национальным мышлением.
За 20 лет независимости работа по форсированному развитию культуры в нашей стране прошла через три этапа. Во-первых, это реанимация исторической памяти, характерная для периода с 1989 по 1995 годы. Почти через 70 лет впервые увидели свет произведения Шакарима Кудайбердиева и Магжана Жумабаева, Жусипбека Аймаутова и Ахмета Байтурсынова, Алихана Букейханова и Миржакипа Дулатова. Были возрождены имена блестящей плеяды деятелей «Алаш-Орды», которые еще недавно, два десятилетия назад, было запрещено даже упоминать. В это время в буквальном смысле из забвения к нам начали возвращаться имена казахских ханов, биев, батыров, а также и практически стертые из народной памяти народные обычаи и традиции, такие как, к примеру, празднование Наурыза. Второй период можно условно обозначить как «этнос и мир», когда впервые за сотни лет в сферу внимания и интереса мирового сообщества попали выдающиеся имена и памятные даты казахской культуры и литературы, в частности. Примерно с 1995 по 2002 годы под эгидой ЮНЕСКО были отмечены юбилеи Абая, Мухтара Ауэзова, Жамбыла, Махамбета и целого ряда других деятелей, внесших вклад в развитие глобальной культуры. Между тем еще немногим ранее ими могли гордиться практически только казахстанцы.

Продолжить чтение

Обратить внимание на необходимость выбора

 Почему политика? – мир не университет.

Политика проблематизирует настоящее и мыслит в горизонте будущего – это делает современную мысль политической. Ни научное открытие, ни произведение не являются больше материалом для рефлексии.

Ценности? – это особый разговор. Напомню о принципиальной критике теории ценностей. Два полюса: с одной стороны онтология имени (А.Ф.Лосев), с другой – Лев Платонович Карсавин называет свою статью о творчестве Достоевского «Федор Павлович Карамазов как идеолог любви» – именно идеолог: дана дескрипция обнаженного эротического отношения, в котором нет места ценностям. «Сегодня, – напомню слова Хайдеггера, – больше нет ценностей, за которые можно было бы умереть».

Эстетическое дает тому и другому – настоящему и будущему – состояться в трудно определимом топосе: напряженность связана с самим фактом утверждения возможного единства во множественности. Эстетическое очевидно представляет напряженный множественный топос – очевидность как бы удостоверяет актуальное вообще: присутствие эстетического делает присутствие чего-либо именно очевидным.

Это всеприсутствие было отмечено у истоков модерна – оно явственно обозначило тему рассеяния и исчезновения, как бы задавая стратегиям постсовременности исходную интенцию: «…Кочевники красоты – мы, художники (Вячеслав Иванов). Метафоры мерцания, озарения, видения соотнесены с идеями утверждения, жизнестроения, обновленного подлинного существования – особого рода константами тут эстетическое соотнесено с антропологическим.

Продолжить чтение

Название нового литературно-художественного объединения родилось так. Как-то Серж Кибальчич писал послесловие к очередному выпуску «Литературных петербуржиков» Виктора Мальцева (домового Мальца Питерского) под заглавием «Факс из Пушкинского Дома». Рассуждая о творческом пути крупного (во всех смыслах слова) современного поэта, он неожиданно для самого себя написал:
— В сущности, на новом витке (хочется сказать, Витьке) его поэтического творчества…
Конечно, мы не будем отрицать, что название нашего литературно-художественного объединения что-то напоминает. Больше того, как вы можете сами видеть на фотографии, совсем еще даже не старик Дмитрий Шагин… нас благословил.

Продолжить чтение

 Пушкинизмы

***

 Малец Питерский

Хочу сказать про няню Пушкина,
Ну, в смысле, кружки там… пардон,
Что дозировкою старушкиной
Я бесконечно восхищён!

Серж Кибальчич
Меня же с пушкинским творением
Другая мирит сторона:
На пару в том стихотворении
Посудина была одна.

Продолжить чтение

Сердце чистым должно быть у поэта,
Но стихи его могут быть иными…
Г.В. КАТУЛЛ

Браво, Лесбия, вам! Что творится у вас на полянке?!
Злые козлища ль тут иль забывшие уд лесбиянки?

Гордый Фаллос, что сник? Видно, чистил не там ты, где нужно
Был когда-то велик, а теперь хоть выбрасывай в нужник.

Был когда-то стояч, а теперь ты висишь как мочало,
И ничто ничего от тебя, старина, не зачало.

Рядом старый козел… Он весь потом воняет на совесть,
То ли в лужу, а то жахнуть в воздух натужно готовясь.

Ох, удружит сейчас! Как затянет козлиную песню!
Впрочем “ода козла” — это даже почетно и лестно!

Фалл давно уж не тот… Он обмяк словно цезаря евнух…
Он не помнит напевов напыщенно-грозных и “древних”.

Он не помнит себя среди этой козлиной попойки,
Где его целовать все хотят так назойливо-бойко.

Так и жмутся к нему… Липнут словно от некого зуда.
Трахни “трагов”, о фалл, ну не будь хоть сегодня занудой!

Эй, козлы, наливай! Пью за ваши рога и копыта!
Я домой возвернуться обязан сегодня упитым!

Мне ни там, и ни здесь, и нигде не предвидится места,
Где ты, Лесбия, где? Только ты мне годишься в невесты.

***

Где ты, Лесбия, где? Дай мне лоно, я фалл твой стоячий!
Ты — кобыла моя, остальные все — жалкие клячи!

Я с тобой не стесняюсь ни мощи, ни шири, ни роста.
Но войти мне в тебя ныне стало ужасно непросто.

Нас с тобой разлучили… Мы ныне без ласки, без пищи.
Между нами анналы грязнее которых не сыщешь.

Между нами проходы бессильна пред коими клизма.
Что же в них победит — дух фашизма иль коммунизма?!

Что же в них победит — дух мудизма иль талмудизма?
Сколь терпеть эту вонь, даже если в ней запах харизмы?!

А вокруг полный штиль и нигде не видать колыханья!
Как тяжел этот дух, как миазмы спирают дыханье!

Может, в этом заду трупы сотен гиен что подохли?
Или стонут герои высоких трагедий Софокла?

Может, лошадь Бодлера на улицах горной столицы
Околела отвратно, чтоб снова поэту присниться?

Корнифиций, спаси, ныне фаллу и тошно, и плохо.
В этом жутком заду околела, наверно, эпоха…

***

Старый Фаллос, очнись! Твое место теперь на помойке!
Увядаешь, дружок! Тебе ныне не трахнуть и койки!

Демонтируй себя, ведь в тебе затаясь, словно в зайце,
Верноподданность спит, прикорнув на мохнатеньких яйцах.

Верноподданность спит на стволе, что свернулся как песик.
Верноподданость спит и лишь ласки хозяина просит.

Где же юность твоя? Где соблазны что вечно манили?
Где красотка с зубами острее чем у крокодила?

Где же ночи твои, полыхавшие заревом страсти?
Ты давно уж не тот и давно уж не те твои снасти.

Между тем как слепой, ты не видишь в себе ни изьяна,
Источая повсюду лишь запах руин и бурьяна.

Тебе всюду почет и услуги рабов и наложниц,
И ты рад проскрипеть на пирах всех без скромности ложной.

Но, увы, молодежь не обманешь ты хилою стойкой.
Повторяю, очнись, твое место теперь на помойке!

***
Время умерло… Мы обитаем в ничто и без сути.
Словно скалы недвижны секунды, часы и минуты.

Мысли тоже стоят, им, тяжелым, не стронуться с места.
А душа… что душа? Это всеми забытое тесто.

Время умерло в нас, мы ни злее теперь, ни добрее.
Нам не нужно услуг массажиста иль брадобрея.

Живы мы иль мертвы? Как спросить если нет дара речи?
Это Рим или мир? Мир не вечен, но Рим-то был вечен…

Умер Рим как старик обожравшийся собственным мясом.
Где вы, Ромул и Рем? Где волчица сисястая ваша?

Римский дух вышел вон и повытекли грозные очи,
Даже член ничего кроме дряхлости нам не пророчит.

Так отриньте его, помочитесь на мох и руины.
Лучше к гуннам пойдем пить кумыс их и кушать конину.

***
По руинам брожу…Здесь когда-то я жил и был счастлив.
Где же вилла моя? Я отстрою ее уже вряд ли.

Вон колонны торчат, ничего не осталось от дома,
И повсюду трава в роли слуг моих и экономок.

И повсюду трава вместо юных рабынь моих знойных,
И латынь не звучит, не нужна она в войнах и бойнях,

Здесь латынь не нужна, здесь звучит лишь наречие ветра.
Этой буйной траве не до стилей модерн или ретро.

Ей бы только расти, пробиваясь сквозь камни и плиты.
Иль сквозь время, что млеет свернувшись в кибитке улиты.

Ей бы только расти, покрывая собой всю округу.
Все по кругу идет в этом мире, Луцилий, по кругу.

Повторяется все, о, Египет, к чему пирамиды?
Среди скифов писал письма в Рим свой бедняга Овидий.

Ну так что же? От Рима остались теперь лишь руины.
И боюсь, что не варвары в этой развязке повинны.

***

Человек — это трубка в системе без дна и покрышки,
Это трубка, принявшая облик ученой мартышки.

В нем ума ни на грош, в нем ничто не имеет начала.
В виде пищи приняв, извергает он мир в виде кала.

Что ни съел бы, всегда превращает он в кровь и водицу.
Для того он и создан, чтоб пить без конца и мочиться.

Для того он и создан, чтоб фаллом войти в твое лоно.
Где ты, Лесбия, где? Иль тебя ублажают лишь кони?!

Но, увы, ни богам, ни коням и тем паче, ни мулам,
Не насытить тебя, королеву любви и загула!

***

Что ты, Лесбия, брось! Здесь у нас не подхватишь заразы.
Если мыслить желаешь, пропишут и знанье и разум.

Если сказано ждать, надо ждать до скончания света,
Если хочешь на отдых, то станешь артисткой балета.

Поцелуя желаешь? В Сенат напиши ты немедля.
И пришлют старика, что не очень в любви привередлив.

Здесь и белых полно, и цветных, и с брюшком, и дебильных.
Вон брюнеты, шатены, вон лысые ходят, блондины.

На колесах, без них, члены мафий с искусственным членом…
Ну, иди же ко мне, ты устала от сих впечатлений.

Я тебе заменю этот чванством воняющий улей.
Ну, иди же ко мне, посмеемся с тобой над Катуллом.

***

Эй, Ювенций, сюда! Будем пить и свершать непотребства!
Надоело мне это чугунноголовое плебство!

Пусть ты хром, косоглаз, не владеешь ни речью, ни слогом,
Пусть тебя красотой обделили суровые боги.

Я куплю тебе трость, к окулисту свожу, логопеду.
Разве ты виноват, что ты пьяница больше, чем педик!

Разве ты виноват, что на Форум тебя не пускают.
Что давненько тебя за задочек никто не ласкает?

Разве ты виноват, что тебя разлюбил твой патриций?
И никто из богов не желает с тобою водиться?

Брось, Ювенций, забудь! Я не дам за него и монетки!
Твой патриций — дурак, даже больше чем хам и кокетка!

Я его самого насажу на шампур, словно птаху!
Ну, давай, наливай! Выпьем, чтобы его я затрахал!

Были «Римские элегии» Гете, были «Римские каникулы» У.Уайлера. Но «Римских мотивов», насколько я помню, до сих пор не было. Хотя они должны были появиться. И поскольку в данном случае они появились под пером казахского поэта, то это одновременно в своем роде и «Западно-восточный диван» – разве что размером поменьше.
Хотя цикл стихотворений Ауэзхана Кодара и называется «Римские мотивы», однако ориентирован он в основном только на латинскую сатирическую поэзию: Катулла, Марциала, Ювенала. Недаром сам автор в своем кратком предисловии пишет о двух типах поэзии и в связи со вторым вспоминает Катулла, Рабле, Ф.Вийона и Баркова.
Обращение А.Кодара к поэтам переломных эпох носит вполне сознательный характер: «Ведь и мы переживаем крах огромной империи и если что-то и видим вокруг, то только руины и пир во время чумы < …> Руины идей, представлений, ментальной предрасположенности, самой почвы, шатающейся под ногами». Однако поэт далек от элегических настроений: «рушится только то, что неспособно к жизни. И жалеть о руинах не стоит».
Наверное, отсюда неистребимая ВИТальность и острая публицистичность «Римских мотивов» А.Кодара. Пламенный эротизм любовных стихов Катулла к Лесбии он соединяет с дерзостью его сатирических эпиграмм. За два столетия подражаний Катуллу на русском языке 5 никто еще не додумался до такой гремучей смеси. Как Катулл не пощадил в своих стихах самого Цезаря, так и Кодар делает их объектом, по всей видимости, в том числе и самых высокопоставленных чиновников:
Тебе всюду почет и услуги рабов и наложниц,
И ты рад проскрипеть на пирах всех без скромности ложной.
Но, увы, молодежь не обманешь ты хилою стойкой.
Повторяю, очнись, твое место теперь на помойке!
Однако прежде всего он ставит диагноз всей своей незадавшейся эпохе, и в первую очередь себе и своему народу:
Живы мы иль мертвы? Как спросить, если нет дара речи?
Это Рим или мир? Мир не вечен, но Рим-то был вечен…
Умер Рим, как старик, обожравшийся собственным мясом.
Где вы, Ромул и Рем? Где волчица сисястая ваша?

Продолжить чтение

АРТУР ШОПЕНГАУЭР

Проповедовать мораль так же легко, как трудно обосновать ее.

Артур Шопенгауэр (Arthur Schopenhauer, 1788 – 1860), немецкий философ, родился в обеспеченной семье данцигского (ныне польский город Гданьск) купца, обучался коммерции, медицине и затем философии. С 1809 года учился в Геттингене в самом знаменитом из германских университетов. Изучал медицину, физику, зоологию, астрономию, естественную историю, психологию, логику, анатомию человеческого мозга. С 1811 года в Берлинском университете изучал философию. Был холостяком, славился своей скупостью. Преподавательская карьера Шопенгауэра не задалась. Оставив преподавание, он большую часть жизни прожил во Франкфурте-на-Майне. В совершенстве владел английским, французским, итальянским и испанским языками. В 30 лет написал свое главное произведение – “Мир как воля и представление”. Считается, что Шопенгауэр стал автором термина “пессимизм” (от латинского слова pessimus, т.е. наихудший), считая, что наш мир – худший из возможных миров, а оптимизм – бессовестным воззрением, горькой насмешкой над невыразимыми страданиями человечества. Впервые употребил выражение “духовное наслаждение” (“geistige Genusse”) – “Наивысшее, разнообразнейшее, продолжительное наслаждение – это наслаждение духовное”. Большую часть дня проводил в кабинете своей квартиры. Его окружали бюст Канта, портрет Гёте и бронзовая тибетская статуя Будды.
Основные сочинения: Мир как воля и представление (1819), Две основные проблемы этики (1841), О религии (1851), Афоризмы житейской мудрости (1851).

Продолжить чтение

Для кочевой культуры древности было характерно особо почтительное отношение к женщине. Традиции материнского права определили социальные основы многих кочевых государств мира. Мифологическое сознание номадов сформировало представления о лунной (женской) и солнечной (мужской) сущности правящих династий, родов, племен. Как известно, первыми прародителями эстетики и культуры кочевья были скифы, в последующем их наследниками стали гунны, тюрки и монголы. Великие мыслители от Геродота до Махмуда Кашгарского писали о воинственности кочевников как наиболее характерной черте, возникшей в результате постоянной необходимости удерживать и контролировать большие территории.
Феномен кочевых женщин-воительниц также объяснялся условиями их жизни, которая проходила в беспрерывных войнах. Скифских девочек с 13 лет обучали военному искусству, стрельбе из лука, метанию копий, фехтованию. Женщины в скифо-сакскую эпоху (с 10 века до н. э. по 2 век до н. э.) в конно-кочевой цивилизации нередко выступали в роли правительниц.

Продолжить чтение

Что-то случилось с временем, и оно перепархивало куропаткой по прихоти чьего-то сна, и не было никакой возможности узнать – чьего же именно? Время стало чьим-то смертельным дыханием, поэтому огромные армии неспешно разворачивались корпус за корпусом в предгорьях Лу Тау, готовясь к смертельной схватке, к многодневной рубке, в итоге которой должно полечь костьми множество юношей кокборе, борисаров, кургуров и утургуров, зигитов,1 в чьих глазах светилось черное солнце молодости, а звезда любви еще даже не восходила, поэтому ты торопился, днем и ночью трудился над Банзаем. Этот мир никогда нельзя было понять, его алые восходы и закаты приводили в отчаяние, а падение лепестков вишни с цветущих веток на траву забвения обрекало на бессонницу, поэтому ты спешил, рубил-тесал бока глыбы, шлифовал камень, проливая кровь и пот, обагряя гранит сукровицей со вздутых ладоней. Время сворачивалось желтым лепестком шафрана, и с этим ничего нельзя было поделать, в глазах стояли слезы, тление углубляло каждую морщину, иссекая твое лицо и тело с мастерством бесподобного ваятеля – самой смерти. И с этим ваятелем нельзя было сравниться, потому что невозможно пробудиться в упоении смертельного сна. Ты не помнил своего прошлого. Лишь отдельные воспоминания бредом проносились порой в сознании, и в этих невероятных видениях сотни лет обретался ты то ли призраком, то ли младенцем, припавшим к сосцам волчицы, упивающимся горьким-прегорьким млеком полынной, тонко-тонко скулящей матери, а рядом с тобой копошились еще два волчонка с ликами печальных старцев. А потом был баркас – ковчег перевернутый, плывущий через вечность, и вы были стаей несметной моли, копошащейся в ворохах то ли одежды старцев, то ли их смертного праха и тлена.

Продолжить чтение

СЛОВА СТАРОГО ФАЗЫЛА

— Не следует обижать людей, – сказал старый Фазыл. – Я никогда не обижаю людей. Не следует спорить с людьми. Опасно говорить им злые слова. Даже, если ты их хозяин – нельзя ругать их, особенно, если они сами не считают себя виноватыми.

– Потому что Бог накажет? – спросила маленькая Хания.

– Бог наказывает руками обиженных людей, – вздохнул Фазыл, – ну, а теперь беги, беги домой. Слышишь, мама зовет.

– Ха-ни-ийа!!! – донеслось с улицы.

Хания выбежала из дома, прислушалась к крику и побежала в другую сторону.

– Ха-ни-ийа! – доносился голос издалека, становясь всё тише и тише.

Она выбежала на окраину, закрыв ладонями уши пробежала мимо играющих в кости мальчишек, тех, что всё время дразнили её и выкрикивали вслед нехорошие слова, взобралась на вершину холма, с которого открывался вид на всю деревню от первого до последнего дома, и стала спускаться к реке. Река пахла рыбой и навозом. Пастух Ахмет гнал маленьких коренастых лошадей вверх по течению.

Продолжить чтение