Ты гольфстрим жизни, милосердья бриз…

Ты гольфстрим жизни, милосердья бриз.
Меня относишь к полюсу Добра ты.
И я, смущенный, принимаю жизнь,
И в снах любви, и в грозовых раскатах.

И пусть твердят об идеалах мне.
О тех, в которых мирозданья спицы,
Я, простираясь как на землю снег
Всечасно буду о тебе молиться.

В сугробах мыслей о тебе заснув,
Надежд лелею в сердце я весну
О том, что буду я достойным Лиры.

Не облачаясь в блеск мишурный риз,
Ты гольфстрим жизни, милосердья бриз.
Ты веры ось в неверном этом мире.

Мне без тебя и день теперь нельзя.

Мне без тебя и день теперь нельзя.
Вот ты ушла и на сердце так пусто.
Пропала ты, слезинкою скользя
По впадинам моей бесславной грусти.

Я знаю, что для вздохов нет причин.
Меж нами – день. Какой-то день всего лишь!
Пусть силуэт уже неразличим –
В мембраны треске различу твой голос.

Сорвав меня с позорного туше,
Он вновь подарит солнечность душе,
И хмурый день покажется подарком.

Но каждый раз, когда уходишь ты,
Я холодею, словно у черты,
За коей дней безрадостных огарки.

В этот день, в этот день-набекрень…

В этот день, в этот день-набекрень,
Ошарашенный цвирканьем птиц,
Я капелей отстукивал звень
Карандашиком солнечных спиц.

И будильник, как сердце весны
Дирижировал хаосом дня,
Наяву чтоб ты видела сны
Про любовь, то есть, нет, про меня.

Мы с любовью теперь близнецы.
В ней и звень ведь, и цвирканье птиц,
И солнечных спиц мельтешенье.

Этот день, словно в сердце моем.
В этот день мы с тобою вдвоем
Отмечаем весны пробужденье.

В плоть и душу мою ты впиталась.

В плоть и душу мою ты впиталась.
Без тебя я, как голый в толпе.
Без тебя слугой я печали,
А с тобой стал смеяться, стал петь.

Мы не боги, однако, об этом
Слишком рано порой узнаем.
По страданьям мы ценим поэта,
Но ведь это не главное в нем.

Хоть рождают нас в муке и боли,
Я не в это ищу свою долю,
А в возможности выразить грезы.

И я рад, что нашел свою лиру,
Ту, с которой поведаю миру
О мирах, что волнуют до дрожи.

Постичь пытаясь чувства глубину…

Постичь пытаясь чувства глубину,
Жестоки мы порой к своим любимым.
Из всех на свете женщин лишь одну
Мы мучаем сверхподозрений дымом.

Из всех на свете женщин лишь одна
Нам кажется и дьяволом, и богом.
Она в любви настолько неземна,
Что ищем в ней крупицу хоть земного.

В ней все не так, все задевает струны
Души смятенной. Навевая думы.
Как будто раны посыпая солью.

В ней все не так – и искренность, и томность…
Что это – слабость иль неутоленность
Любви, растущей на подзоле боли?

Да ты права – не заслужив любви…

Да ты права – не заслужив любви,
Я, как ни странно, твою жертву принял.
Я видел в этом щедрый дар судьбы,
Которому «Величье жизни» имя.

Я принял дар, простив судьбе все то,
Чего и так давно простил, не злобясь.
И вот с тех пор не нужен мне никто –
Лишь только ты – мое крыло и совесть.

Мне без тебя, как будто без небес.
Исчез во мне божок любви, исчез.
Он за тобой скользит понурой тенью.

Безвинен я и все же виноват.
Сошли меня в самопрезренья ад,
Ведь твоего я не снесу презренья.

О, глаза твои, полные слез…

О, глаза твои, полные слез
И лицо, как листок на ветру…
Этот взгляд твой я в сердце унес.
Я утру твои слезы, утру.

Но утру не платком, не рукой –
Изолью я по капельке горечь.
Я уйду далеко-далеко
И вернусь к тебе очень нескоро.

Ну а если придешь ты ко мне,
Тебя встречу, как будто во сне,
Все пытаясь найти в тебе ту…
Ту, с глазами, полными слез…
Боже, если ко мне ты придешь,
Не забудь свою красоту.

Я тебя уведу в золотистые дали.

Я тебя уведу в золотистые дали.
Засинеют прощально за нами хребты.
И порежем с тобою мы тучи печали,
Чтоб пробиться отчаянно к солнцу мечты.

Мы пробьемся сквозь тучи! Конечно, пробьемся!
И построим шалаш, и детей наплодим!
Будем жить мы в содружестве с ветром и солнцем,
Воскуряя любви чистый жертвенный дым.

И ты станешь не Евой, а праматерью Лирой.
И развеем мы лирность по миру.
Чтоб исправить ошибку библейскую.

Не из глины Адам – из любви он, из боли.
Но являем его не для боли, для воли.
Ну а все, что не так – лицедейство.

Твой будильник заходится в стуке…

Твой будильник заходится в стуке.
Он упорно твердит мне о долге.
Я тянусь за страницей – о, мука!
И смотрю на нее долго-долго.

Аж в глазах от старания щиплет.
И белеет листочек невинно.
Ну а время застыло и сникло
И свисает, морщинясь с гардины.

Твой будильник заходится в стуке.
Укоризненны стрелки, как руки.
Циферблат, как огромное веко.

Мол, работай, не вздумай волынить!
Но любовь – это сон и отныне
Пусть все знают – заснул я навеки.

Нет, не проходит ничего на свете –

Нет, не проходит ничего на свете –
И сны, и радость, и мечты, и муки.
И лик наш – образ непрошедших этих
Следов любви и ненависти лютой.

Глаза твои в лучах морщинок добрых,
Но вот у губ порой такая складка,
Как будто ты взрослее, чем твой возраст,
И знаешь, как на свете жить несладко.

Люблю тебя за эту скорбь немую.
И если только сладость поцелуя
Способна вызвать чудо,

Я зацелую все твои тревоги,
Чтоб ты воспряла девой-недотрогой,
Которая была такой и будет.