Осенний день из желтизны и сини
Ведет меня тропинкой дум к тебе.
И ни к чему мне корабли, машины,
Ты и без них сейчас со мной везде.
Ты в этих листьях напоенных солнцем.
Ты в этой яркой, звонкой синеве.
И потому разлука наша – нонсенс.
Не верю ей, и ты, прошу, не верь.
Есть в тебе голубиное что-то.
Голубиное через львиность.
Ну а в львиности этой – невинность.
Я люблю твою голубиность.
Не могу на тебя наглядеться.
Ты мое сумасбродное сердце,
Ты мое возвращенное детство,
Не могу на тебя наглядеться.
О, как чуден любви телескоп!
Хорошо мне и чуточку грустно.
Я никак не войду в свое русло.
Всюду лишь голубиности ток.
Потому-то единственный в мире
Астроном я созвездия Лиры.
Ты так и не понял, любимый,
Что жить ради ближних – награда.
Иначе все призрачно, мимо,
Иначе и радость не в радость.
Ты щедрый на чувства ребенок,
Но воли не связан вердиктом,
Порой удивительно тонок,
Порой до животности дик ты.
Меня трогает женская грусть,
не та, что для вида,
не витрина обиды,
а непроизвольная,
когда уже все равно –
оглянутся, не оглянутся,
просто надо понять свое чувство…
Меня трогает женская грусть,
сосредоточенность звездная,
когда подойти невозможно,
а уйти уже поздно…
Под Новый год в кругу мужчин и дам
Малышка всех желанием удивила:
Сыграйте дядя, я станцую вам, –
И в круг вошла естественно и мило.
Был баянист такой же как баян,
Им снилась юность в переборах резвых…
Малышка шла из мирозданья к нам
Торжественно, задумчиво и нежно.
Снежинкой синей платьице плывет,
Струятся руки, чтоб куда-то влиться
И этих рук струящийся полет
Улыбкой встречной возникал на лицах!
О чем стучат часы? О том, что я один,
О том, что тишина, а в тишине той – мысли.
О чем стучат часы? Чего мы все хотим?
Зачем такая тишь над крышами повисла?
Молчит телеэкран, молчит и телефон,
И с улицы ночной не слышно мотоциклов.
И лишь часы стучат в слезах за то, что днем
Не достучась до нас, они от крика хрипнут.
О, гор твоих заснеженные пики!
В степи бескрайней яростные скачки!
Ты, Атлантида, ждешь ты Ер-Тостика ,
Тая в себе несметные богатства…
Жужженья стрел не знать твоим потомкам,
Но разве только стрелы лишь опасны?
Закупоренным плавилась котлом ты,
В котором гневно клокотали распри.
Залечивать не успевала раны,
Зато другим оказывала милость.
Сквозь гром затишься плыли караваны –
История в них шествовала мимо.
Баксы , батыры, ханы и поэты
По-своему тебе слагали оды.
Тебя прельщали высью минаретов –
Ты оставалась с матерью-природой.
Ракет прообраз вижу в твоих стрелах.
Ты небосвод копировала в юртах.
Задолго до Томаззо Кампанеллы
С Асан-Кайгы искала Жер-Уюк ты.
Стихами боль стараясь заглушить,
Пытаюсь я жить научиться между…
И виснет вяло пуговка души
На скользкой нити призрачной надежды.
Возьму я книгу – валится из рук.
Зайдут друзья, не в силах я их слушать.
К чему друзья мне, если лучший друг
Ко мне не хочет присмотреться в душу.
Мне так страшно теперь пробуждаться,
И, очнувшись от тяжкого сна,
Погружаться в разгульное царство
Равнодушно-счастливого дня.
Балансирую я как на нитке
Между крахом и между почти.
В моей самой веселой улыбке
Бликом грусти присутствуешь ты.
Я пришел переулками ночи
В тот тупик, где немеет душа.
В тот подвал, где ты больше не хочешь
Ни страдать, ни любить, ни дышать.
Где со старою девой — Тоскою,
Что воздушна до спазма в груди,
Сочиняешь поэму покоя
Облаками беспечными в дым.
