В середине месяца Гекатомбэон
В бешеном пылании Плеяд
Перышко-суденышко терзает Аквилон –
В Грецию плывет Алкивиад,
В середине месяца Метагитнион
В самой жаркой из Олимпиад
Дважды победителем заканчивал агон
Главный полемист Алкивиад.
В середине месяца Боэдромэон
Дедушка Сократ принял яд.
Слез крокодиловых не пролил только он —
Первый ученик Алкивиад.
«На чем воспитан в родном гнезде, то и возьмешь в полет» — это любимая присловица моего покойного отца. Думается, я взлетел с достойного места. Но смог ли я постичь его достоинство? На извилистом бугристом пути земного бытия я, возможно, иногда переступал меру, но всегда придерживал узду, вспоминая отцовский завет: «Будь нищ в миру, но не будь нищим в мысли и чести». Не правда ли, слова праведника? Да, это был настоящий человек. Что касается меня, хоть начало моей жизни и было очень трудным, позднее всё было неплохо. Я сотрудничал с властью, сам был во власти, занимал достаточно высокое общественное положение. И все же, смог ли я подобно отцу быть порядочным человеком? Иногда перед его светлым духом мои щеки горят от стыда.
В образе отца было что-то в высшей степени совершенное. Он был маленького роста, смуглый, сухощавый, с кроткими карими глазами. Он даже с детьми не говорил грубо, ругаясь или нахмурив брови. Он был неуверенный, несмелый, говорящий все без утайки, как ребенок. Двери школы за всю жизнь так и не открылись ему. Хоть он и верил в Бога со всей искренностью, к сожаленью, так и не смог прочитать ни одной молитвы. Только и смог однажды пробубнить «Фатиху», посвящая покойным предкам, или частенько заканчивая молитву, он посвящал ее Господу – творцу своему, и мог так бормотать очень долго. Трудно было понять, когда он начинал и когда заканчивал. Только можно было видеть, как шевелится его редкая седая бороденка, как бы двигающаяся в такт его редкостному усердию. Но вот в какое-то время в благостной дреме он завершал молитву.
Отец легко верил, когда говорили другие: «Едрить евона мать, чтобы было обильным его потомство, как можно так хитро обманывать народ и пользоваться его благами? Что они скажут, когда окажутся перед божьим судом? Возможно, ты свое и не упустишь, главное, чужого не бери, пусть бог даст твое, положенное тебе, не поддавайся науськиванью пестрого воронья. В этом бренном, призрачном мире, только честь выведет тебя на дорогу. А таить против кого-то злой умысел, что в этом хорошего?».
Ряд черных лимузинов выстроился во внутреннем дворике президентского дворца. Был морозный, но солнечный зимний день, на обочине взгромоздились огромные сугробы, наваленные туда снегоуборочными машинами этим же утром. На фоне белоснежных сугробов, черные лимузины выглядели особенно эффектно, сверкая своими отполированными, изысканно закругленными кузовами. Из всего ряда особенно выделялся тот, что стоял в самом центре – сразу было видно, что он предназначался для самого президента и не только потому, что он выделялся даже среди этих роскошных машин своим необыкновенным дизайном, но и тем, что возле него крутилась целая свора телохранителей.
Эти бычки с коротко остриженными головами всем своим видом подчеркивали важность возложенной на них миссии – спрятанные за черными стеклами глаза, застывшая мимика и почти полное безмолвие. Они образовывали эдакое запретное пространство вокруг машины, наглядно показывая членам многочисленной свиты, что значимость имеет только он, а они, не смотря на все свои чины и звания, могут быть пожертвованы им в любой момент и по любому поводу.
В дверях появился президент в окружении все тех же телохранителей, которые неотлучно сопровождали его даже внутри хорошо охраняемой резиденции. Подойдя к лимузину, он не торопливо погрузился вовнутрь, дверь закрылась, издав приятный на слух щелчок, после которого застывшая свита пришла в движение и суетливо попрыгала в машины.
Кортеж тронулся и выехав на широкую улицу стал быстро набирать скорость, однако расстояние между машинами оставалось практически неизменным, будто это был железнодорожный состав — сказывалась прекрасная выучка водителей.
Улица, по которой двигался кортеж, была самой широкой в городе и разделяла центр города почти на две равные части. Но теперь эта главная кровеносная артерия, по которой мощными потоками циркулировали машины, и далее тонкими струйками истекали по всему широкому телу города, превратилась в огромную зияющую пустотой рану.
АБЫРОЙСЫЗДЫҚ
Кекірелеген енжарлықтың, шектен тыс кекірелеудің, семізденудің, террордың нұсқалары ретінде көрінетін барлық әлгі нұсқалар, сонымен бірге, иллюзиядан, ойыннан, сахнадан айырылудың нұсқалары болмақ, демек, олар абыройсыздық нұсқалары.
Семізденгеннің дене сахнасынан айрылуы, аманаттылықтың айырбас сахнасынан айырылуы, абыройсыздықтың секс сахнасынан айрылуы және т.т. Бірақ, бұл, сонымен қатар, әлеуметтілік, саясат, театр сахнасынан айырылу. Барлық жерде құпиядан, дистанциядан, иллюзия билігінен айырылу. Біз болмысы симулякр жасау ретіндегі егеменділіктің нұсқасын толық ұмыттық.
Сонымен, мәдениет дегеніміз әрқашанда тек симулякрларды ұжымдық түрде тарату қызметін ғана атқарған, енді оған біз үшін шынайылық пен мағынаны зорлап тарату қарсы тұрады. Шартты нәрселердің билігінде тек егеменділік тұр, иллюзия мен құпияның ұжымдық таратылуында тек татулық тұр. Қарапайым болжам мен шынайылықтың билігіне бойлау үшін осы сахна мен иллюзия билігін ұмытатын барлық нәрсе абыройсыздыққа құлдырайды. Иллюзияның көріну тәсілі – сахна, шынайылықтың көріну тәсілі – абыройсыздық.
Террор бар да, және де бір уақытта бір текті нәрседен біртекті нәрсенің мәңгі туылуының сиқыр сұлулығы бар. Бұл ұйысу, әрине, табиғи нәрсе және тек жасанды нәрсе ғана оның ақырына жетеді. Тек жасанды нәрсе ғана бұл енжарлықтың, біртектінің біртектімен некелесуінің алдын алады. Ақиқаттан бетер ақиқаттан нашар нәрсе жоқ. Клон, немесе, иллюзионшы хиқаясындағы автомат осындай. Бұл соңғы жағдайда ең сұмдығы табиғидың жасандының мінсіздігінде жоғалуында емес, керісінше, жасандының табиғи нәрсенің мөлдірлігінде жоқ болуында. Бұл енжарлану бізді құбыжықтық табиғатына апарады. Иллюзионшының өз кезегінде автоматқа ұқсап кететіні осыдан. Ол осылайша ұқсастық террорына иллюзияның ойынын қарсы қояды.
Иллюзия тудырмайтын нәрсенің бәрі өлі және үрей тудырады.
ІІ. «Ләйлә дертін жазар деп Ләйлә ғана».
«Хамсадан» біздің ғасырға келіп
қалып ең қалай, паң Ләйлә?!
О, Ләйлә, сен де асыл ең…
Түпнегізінде Жұматайдың Ләйләсі де сол Ләйлі. Трагедия жанрын жұрт есі кеткенше сүйеді. 12 ғ. Низами Гәнжәуидің «Ләйлі-Мәжнүн» поэмасын кейіннен 79 ақын көз жасын көлдетіп жырлады. Қайғының ең сұлу бейнесін егіле суреттейтін бұл сюжет таңдауға түсе берді. Әуелде Вергилийден, сосын шығыстық поэзиядан Шекспирге ауысты. Ең беделді зерттеушілер ортағасырдың негізгі мәтіні аударма болғанын жазады. Әсіресе, Ренессанс әдебиетінде қарыздану көркем шығарманың маңызды сыңары болды. Сюжет даяр үлгіден алынды.
Гәнжәуи жазған жырдағы қызбен аттас па ең?
О, Ләйлә, егер болмасаң өзің өмірде,
Басқа мұратты бас қатырсам да таппас па ем?
Жұматай Жақыпбаев, шұғылалы сұлу ақын, ол емеспін десе де Мәжнүні тағы өзі ғой, ақындар жазмышынан озмыш кеткен жоқ. Ләйлі-нағыз ақындар тегіс сүйген өлең Ару, зікір салу. Ақан сері Ләйлім-шырақ деп сәулеге теңейтін арманға арзу. Құлагер көзіккен соң Ақан серіні дәруіш болмады деп кім таласар. Дәруіштік қарғыс емес, бата десек ше. Қожа Хафиз өмір бойы лашықта дәруіш өмірін сүрді. Ұлы шайырлардың сүйегі қурап қалса да, тірі сөздерінен жарық дүниеге мейір, сағыныш нұры құйылады.
Руми бізге өзі әлі тумай тұрған жүзжылдықтардың ең асыл керуенін алып келген керуенбасы. Шынайы мол қазына қисапсыз. «Жүрекке сәуле қонбаса» (Абай) ашылмайды. Румиден тұтас алу мүмкін емес. Оның шығармашылық мұрасы табиғат құбылуына тең. Жылдың төрт мезгіліндей бір мезетте жалынан ұстатпайды. Румиде Ләйлі-Мәжнүн сарыны «Месневиді» көктей өтетін лейтмотив. Ол баршамызға бірдей ашыла бермесе де, әркім оған өз жүрегімен келуге рұқсат. Руми поэмасында Ләйлі-Мәжнүн образы эпикалық, хиссалық емес, притчалық, эпизодтық түрде берілген.
Низами 1209 жылы дүние салды. Ол 12 ғ. өмір сүрді. Низамидың ірі зерттеушісі А. Бертельс былай дейді: «Ибн-аль-Араби (Испанияда өмір сүрген) 13 ғ. басында былай деп үйретті: «Көркем әйелден Құдай бейнесін тану хақ» («Видение бога в прекрасной женщине – самое совершенное»). Осы уақытта (11-12 ғғ.) ескі исламға (7 ғ.) дейінгі арабтың Узра тайпасының махаббат культі мистикалық араб поэзиясында өріс алды. Низамидың «Ләйлі мен Мәжнүні» арабтың Узра тайпасының махаббаттың күл қылып өртеп жіберетін күші туралы аңызының жетіліп дамуы болып табылады».
Берик Джилкибаев, доктор философских наук, писатель, автор «Казахского эротического романа». Живет в пос. Красное поле под Алматы
Зитта Султанбаева, художник, арт-критик, журналист. Живет в Алматы
Жанат Баймухаметов, философ, арт-критик, СНС НИИ социальных и гендерных исследований Казгосженпу. Живет в Алматы
Ауельбек Конратбаев (1905-86) , тюрколог, доктор филологических наук, специалист по восточной литературе и абаеведению, исследователь-компаративист. Ретро-публикация представлена его сыном Т.А. Конратбаевым
Ауэзхан Кодар, двуязычнй поэт, писатель, философ, переводчик казахской национальной классики. Живет в Алматы
Аслан Жаксылыков, доктор филологических наук, профессор КазНУ им. Аль-Фараби, писатель, автор эпопеи «Сны окаянных». Живет в Алматы
Даниэль Орлов, философ, автор более 40 публикаций в области общетеоретических проблем гуманитарного знания. Живет в С. — Петербурге
Кирилл Ермилов, кандидат философских наук, доцент кафедры философии Санкт-Петербургского государственного экономического университета. Живет в С. — Петербурге
Турсунали Рыскелдиев, писатель-оралман из КНР. Классик современной казахской литературы в эмиграции. Живет в Алматы
Байкен Алтынбеков, молодой писатель. Живет в Астане
Жан Бодрийяр (1929 – 2007), французский социолог, культуролог и философ-постмодернист, фотограф. Перевод на казахский язык осуществлен А. Кодаром с русского перевода Бекета Нуржанова, который был сделан еще в 90-е годы
Айгүл Кемелбаева, писатель, лауреат молодежной премии «Дарын» и литературной премии им. Мухаммед Хайдара Дулати. Живет в Астане
