Вечереет. Как грустно… Я вновь ничего не успел.
Груда книг на столе, словно сонм неразобранных дел.
За окном тополя прорезают, чернея, слюду.
Грязно-желтые стены молчат, предвещая беду.
Я попал в этот дом, где кончают свой век старики —
В орденах и медалях, которые ныне легки.
По их лицам прошелся окопной лопатою век,
Он бледнеет слюдой из прищуренных возрастом век.
Он — в траншеях морщин, за которыми — горе и стыд,
Он — в согбенных плечах, вожделеющих статными быть.
Век лепил их небрежно крутой большевистской рукой,
Век бросал их на штурм… бугорка за соседней рекой.
Век лишил их надежды, фамилий, родов и имен,
Век за каждую малость выбрасывал яростно вон!
И вот ныне они, полагая, что в этом уют
Санаторскую кашу беззубыми ртами жуют.
Век скончался, оставив, как тени свои, — стариков.
Непривычно им, бедным, без милых навеки оков.
И когда бы ни вышел, как будто собравшись в наряд,
Они в холле огромном на креслах потертых сидят…
Я попал в этот дом… Мне другого, видать, не нашлось.
Эта ссылка в “бедлам”, чтобы здесь я слонялся как гость,
Чтобы знал свое место, чтоб не лез я в “собранье богов”,
Где одни старики, что почище моих стариков…