НУРЛАН ОСПАНУЛЫ.
ТРИ ФУНТА ЛЬНА
Лицо волка благословенно. Это из нуминозного опыта тюркского духа. Откуда это вдруг взялся такой дух — спрашивается, конечно. Но, оказывается, и тюрков не обходил стороной этот пестрый и опасный крылатый насеком — дух так называемый. Правда, он относился к ним очень странно: приходил и тотчас уходил. Впечатление было такое, будто это был какой-то чеширский кот — только улыбка, а кота нет. Лишь самые проницательные могли (для себя и, так сказать, для науки) зафиксировать на себе визит этого насекома, тогда они тихо, в нос, с опасно сияющим лицом говорили: «Ìeni tulen türtip otyr» — меня (щекотливо) тычет tülen. Но это бывает очень редко — поймать дух с поличным. Средние и ниже умы тоже посещает tülen, но здесь обычно дело ограничивается сторонней констатацией постфактум в том смысле, что одни могут удивленно спросить других в претеритум: «Seni tьlen tьrtti me?» — тебя ткнул «tulen»? Здесь как видно все происходит под коркой, ниже порога; и задним числом, по следам восстанавливается образ «tulen», но факт в том, все признают tülen, хотя немногие его знают…
Как можно догадаться, «tulen» — это опасно насмешливое, гордое и редкое животное, знающее себе цену, это видно из того, что оно не снизошло даже до китайской энциклопедии — самой фантастично-колоссальной в мире, по свидетельству Борхеса. Можно подумать, не оно ли украло у Аристотеля его гипотетический «Трактат о смехе», из-за которого до сих пор продолжается сыр-бор.
Патриархи дзена назвали бы его просто так, для прикола, золотогривым львом, а Заратустра — смеющимся львом; всяческое уважение Заратустре и львам, но tulen смеется как-то еще по-другому, это скорее, Эхо розы — внутренний, изнутри набухший хохот, лава не смеющая извергнуться, просто огонь в ночи или чрево Lilit…
— А, быть может, это белоснежный слон о шести бивнях, повитуха духа?
— Ву.
— Сколько волка ни корми — один раз отрежь.