Зердеш Тамырша. Когда монолит дает трещину

Журнал и каждый его номер – это некая целостность в мозгу его издателя. Читателю, желательно, не только читать каждый материал по отдельности, но и ощущать эту целостность.
Если с этих соображений перейти к конкретике, то наше время, лето 2015 года, это грустный итог того, что обещалось, но не сбылось. Все эти годы мы ждали какого-то скачка, каких-то качественных изменений, которые волшебным образом оправдают наши надежды и долготерпение.
Увы, ничего не оправдалось. Мы не создали ни демократического, ни национального государства, не вошли ни 50-ку, ни, тем более, в 30-ку развитых государств мира. Единственное, что удалось – растратить имевшиеся ценности и ресурсы. В том числе и духовные, нравственные, интеллектуальные.
Казахам, с тех пор как они стали частью советского, многонационального сообщества внушали, что они народ в возможности, а не в реале. В советское время у нас, в качестве протестного, фигурировало историческое сознание. В этом направлении вроде бы произошел грандиозный прорыв. Наши писатели в качестве «архэ» казахов не ограничивались 15 веком, самое малое мы начинали свою историю с 7 в. до н.э., восхищались Тоньюкуком, вместе с Бабуром завоевывали Индию, вместе с Акпаром устраивали религиозные диспуты, короче, производили себя от кого угодно и с каких угодно времен, но только не с эпохи Казахского ханства.

В результате в сознании современного казаха – это самое «темное» время. Вот почему сейчас столько возни вокруг сериала о Казахском ханстве, готовящегося к 550-летию нашей страны. Не знают, как осознать этот феномен и его исторические истоки. Потому и наш номер – это попытка возврата к реальности, когда в статье Валихана Тулешова мы пытаемся добраться до истоков казахской философии, причем, не пытаясь представить ее институциональной, а выводя из номадического опыта мира.
Точно также, чтобы понять истоки Казахского ханства (а они явно идут с эпохи Золотой Орды), надо углубиться в этимологию политонима «монгол», которое с легкой руки Чингисхана стало обозначением народа его империи, в том числе и тюркских племен. Хотя авторы статьи Ерлан Сыдыков и Ербол Курманбаев производят его от тюркского «мын кол» в значении «тысячное войско», представляется, что лексема «монгол» произошла от лексемы «мангу» связанной с лексемой «ил», т.е. «мангу ил» — «вечная страна». В 13 веке когда тюрки и монголы верили в «Мангу Кок Тенгри» — это более чем возможно и это действительно не этноним, а обозначение государственного образования, которое его основателю хотелось видеть вечным. И вот, когда мы мечемся, не зная как относиться к истории Казахского ханства, прямыми наследниками которого являемся, украинский поэт Олег Гончаренко посвящает казахской земле, где он когда-то появился на свет божий, замечательный стихотворный цикл «Казахские мотивы». Там столько любви, экспрессии, благодарности к казахам, что мы как бы открываем себя заново – свободными и гордыми, не способными к раболепию. Только очень странно, что так мы выглядим не в собственных глазах, а в благодарном представлении человека другой культуры. Так что же у нас случилось с самоуважением – почему в нас исчезла вдруг благодарность к собственной истории?..
В рубрике «Диалог» мы, наконец, опубликовали письма поэта и переводчика Игоря Полуяхтова к своему другу Абликиму Акмуллаеву, которые очень зримо и внушительно представляют историю возникновения и развития казахстанского авангарда, нашедшего далее свое полное воплощение в деятельности группы «Зеленый треугольник». Я хочу трижды извиниться перед арткритиком Зиттой Султанбаевой, подготовившей этот бесценный материал, поскольку в связи с задержкой финансирования журнала пришлось постоянно откладывать его публикацию. Зато теперь она выходит в диалоге с израильским поэтом Даном Пагисом, в частности, с его поэмой «Мозг», где человеческий интеллект, при всем его величии и самообольщении предстает ранимым и хрупким, поскольку как все живое, он смертен и даже внезапно смертен. Так и трагедия Полуяхтова ушедшего из жизни в 43 года – это жизнь и смерть в пустыне непризнания в стране, которая называет себя региональным лидером и сама ищет признания мире и находит его только у саркастически настроенного БОРАТА. Подробности о вкладе Игоря Полуяхтова в казахстанскую и мировую культуру представлены в публикации.
Что касается материалов, которых можно было бы назвать контрапунктом номера, таковыми являются статья Нестора Маничкина о мазарах и рассказ Андрея Гальцева «Монолит». Ныне вместе с девальвацией национальной валюты происходит и девальвация всего – и национального самосознания, и человеческого достоинства, и осознания приобщенности к мировой цивилизации. И рассказ Андрея Гальцева как раз об этом – о человеке, который не чувствует почвы под ногами.
«Я не могу смотреть вниз, в глубину улиц: облака, цепляющиеся за серые этажи где-то в сумрачной бетонной щели, пугают меня. И к недостижимости вершин зданий я тоже не могу привыкнуть. На всех уровнях бездна и облака. Вниз и вверх одинаково страшно смотреть. Тем более что я не знаю, откуда вырос и куда врос город». А мы разве знаем, когда даже наш Елбасы сомневается в подлинности истоков казахской государственности, а для нас и все другие свершения как бы повисли в воздухе, поскольку нет им ни дна, ни покрышки. Ведь вместо дел мы отовсюду ловим только слова, слова, слова – они летят к нам со страниц официальных изданий, официозного телевидения, провентелированных в одном направлении СМИ.
Когда вместо крыши над головой или служебного и творческого роста, вместо реальных личных дивидендов получаешь только слова, вскоре и этот процесс подвергнется девальвации. И тогда останется только пшик, или, по Камю, надежда на самоубийство. Но герою рассказа не удается даже это и после неудачной попытки свести счеты с жизнью он лежит в полной прострации, не зная где он находится: во сне или в реальности тесной как монолит, у которого нет ни выхода, ни входа.
К сожалению, сейчас все евразийское пространство, начиная с России, по инициативе президента Путина стало таким монолитом, где взрыв возможен только вовнутрь, или говоря по-научному, в виде имплозии. И дело не только в возможной революции.
По Бодрийяру, имплозия(implosion фр.) – феномен эстетического восприятия виртуальной реальности – непродуктивное перцепционное слияние средства и содержания. Имплозия разрушает классические стереотипы восприятия, превращая реальный мир в виртуальный симулякр. В результате размывается чувство эстетической дистанции, возникает риск снижения активности, критичности эстетического восприятия, возможной оценки реальных событий как артифактуальных. Возникает соблазн утопически-демиургических проектов, связанных с прозрачностью границ между действительными и альтернативными мирами.
И здесь мы можем плавно перейти к концепции Нестора Маничкина, где он такие феномены средневекового азиатского сознания как гайыб (исчезновение), т.е. когда, допустим, святой исчезает в мазаре, как на границе того и этого мира, рассматривает как со-творчество кочевой культуры и природы, где дух и природа взаимодействуют. И это было возможно оттого, что человек не воспринимал себя субъектом, не противопоставлял себя природе и космосу. Здесь мы смыкаем до- и постсубъектное понимание мира и приходим к выводу, что в такой ситуации самое опасное – это самомнение субъекта (хюбрис). Не зря Гераклит писал, что хюбрис надо гасить пуще пожара. Тот же самый вопрос можно было бы отнести и к героям Дюсебека Накипова, о постмодернистском творчестве которого не без оговорок размышляют Аслан Жаксылыков и Асемжан Жапарова. Мы хотим поздравить нашего не увядающего автора с почтенным юбилеем и пожелать еще большего литературного успеха.
В разделе «Современный казах», составленном из материалов на казахском языке, Ауэзханом Кодаром представлены две вещи: размышления о тенгрианстве в сравнительном сопоставлении с богами Авесты и трагедия «Два Коркыта, или непринятая жертва» — о кризисе тенгрианства в эпоху экспансии мировых религий.
Им же переведены на казахский язык стихотворения украинских поэтов Сергея Дзюбы и Татьяны Дзюбы, в рамках перевода их творчества на 50 языков мира.
Венчает казахский раздел новелла Анны Гавальды «Асыл» в переводе Марии Арыновой. Это очень тонкий рассказ о том, что в любви не надо слов и пауз, и вообще, никаких отсрочек. Любовь, это когда обладаешь любимой и сам обладаем ею. Совсем как у Абая: «Язык любви – язык без слов, глазами речь ведет любовь». В новелле это показано через то, что девушка на сто ладов фотографирует ладони возлюбленного, как предел своих мечтаний. Так и наша реальность, чтобы стать настоящей реальностью, нуждается в тысячах рук, которые без лжи, страха и ханжества, сделали бы свое дело.