Алексей Давыдов,
доктор культурологии,
главный научный сотрудник
Института социологии РАН,
лауреат премий.
Ушел Ауэзхан Кодар – друг, поэт, прозаик, переводчик, певец культуры Степи, редактор двуязычного литературного и культурологического журнала, лауреат премий, орденоносец, человек хорошо известный в Казахстане, России и странах Центральной Азии. Но это внешнее. Листаю его и свои письма, читаю его стихи, в памяти всплывают годы…
Чем был для меня Ауэзхан? Почему я его заметил и захотел с ним подружиться? Он был талантлив. Он был захвачен интересом к жизни. Мне хотелось разговаривать с ним. И второе, он как-то по-детски тянулся ко мне. И я не мог не ответить ему. Мы сопереживали друг другу. И нам было хорошо чувствовать мысли друг друга. «Чувствовать мысли» – это не описка, это то специфическое состояние, которое нас объединяло.
В поэзии он начинал как еретик и диссидент, как человек, протестующий и сгорающий в пламени своей поэтической независимости. В нем сидело это диссидентское пушкинско-лермонтовское начало. И этим он меня покорил. Чем дольше жил Ауэзхан, тем больше тем появлялось в его творческом арсенале. Новые предметы внимания не могли не появиться – жизнь била его жестоко. Но тема способности поэта быть поэтом оставалась главной, несмотря ни на что. Таким он и остался в моей памяти.
Зовут то в Турцию, то в Питер,
То в мифа сны, то в рок событий.
«Пролей, — стыдят меня воззванья, —
За братьев кровь в Азербайджане!»…
Пихают книги и газеты,
А я себя зову поэтом,
Хоть мне указывают зычно,
Что я казах русскоязычный.
Но я не ящер и не рыба,
Чтобы меня вот так смогли бы
Законсервировать как в банку
В уж надоевшую осанку.
Поэтический индивидуализм Кодара рождался не в вакууме. Хочется объяснить читателю, откуда он в поэте рождается и откуда он появился в Кодаре. Он рассказывал мне о своей жизни в ауле, как заболел, как его лечили, а фактически изуродовали доктора. Потом город. Возникает противоречие между прошлой жизнью и новой.
Поэт остро переживает это противоречие. Тоскует по зову почвы и крови. Душой со своими предками. Но он активная личность и поэтому не может жить там, где «по улицам бродят коровы», «дремотны деревья», «время провисло, заснув в проводах». И в то же время, полусонная жизнь в ауле, по его мнению, высоконравственна — это «жизнь по обрядам любви и труда», а в динамичном городе, где жизнь разнообразна и бьет ключом, находясь «средь живых», поэт «мертвеет», потому что здесь «от культуры остались одни воспоминания». Раздвоенность сопровождается нарастанием ощущения глубокого раскола с обществом:
Не нужен прежде и не нужен ныне.
Сиротствую как будто на чужбине,
Что делать если Родина – пустыня.
Да, я обломок мировой тоски,
Заброшенный в невинные пески.
Отсюда одиночество. Он говорил, что был близок к отчаянию:
Мне говорили, чтоб не рос,
Мне говорили, чтоб не лез.
Я искривился, как вопрос
И сложным стал, как темный лес
«Искривился как вопрос» — вопрошание может породить разные ответы. В том числе и честное «Не знаю!».
Я пришел переулками ночи
В тот тупик, где немеет душа.
В тот подвал, где ты больше не хочешь
Ни страдать, ни мечтать, ни дышать
«Не знаю!» Кодара дорогого стоит, потому что за этим ответом видна становящаяся личность. Поэт, признающийся, что он в тупике, что он не знает, как жить, и что он переживает отчужденность от общества, которое все знает – это поэт евразийского масштаба, потому что чувствует основные болевые точки себя и мира как переходные.
Душа поэта – не служит никому. Она со своей поэзией. Со своим Я, которое хочет писать стихи на двух языках.
- Душа поэта.
Стихотворение «По мокрому асфальту»
Как устроена душа поэта?
В словах, выстроенных прозаически или поэтически, ответа не найдешь, сколько не вчитывайся. Об этом устройстве надо догадаться. Я беру раннее стихотворение Ауэзхана Кодара «По мокрому асфальту» и пытаюсь проникнуть в тайну поэтического человеческого.
* * *
Кодар говорит, в основном, недоговорами. Ответы на вопросы, возникающие в процессе чтения его стихов, таятся, не в строках, они между строк, в умолчаниях, в которых читается история Казахстана и мировой литературы. Он делает вывод, создает образ, бросает на холст цветовое пятно, но не объясняет зачем. Мол, кто понял, тот знает, а кто не понял, тому и знать не надо. Его стихи – как древние китайские тексты, написанные на вэньяне. Чтобы читать их, надо знать о чем читаешь. Эффект «недо-» – компонент его поэтической манеры.
Кодар пишет и на русском, и на казахском. Его русскоязычная поэзия для меня часть русской литературы. Его логика мышления сопоставима с логикой Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Маяковского, Есенина, Горького. Потому что тема, в которую погружен Кодар, типологически та же, что занимает и русских писателей – переход от общинно-родовой культуры к формированию личности, из имперско-бюрократической несвободы к индивидуальной свободе, из маргинального сознания, привыкшего к темноте, в элитарное, вырвавшееся на свет.
Анализ отдельного стихотворения мало что говорит о всем творчестве, но иногда приоткрывает тайну души поэта…
* * *
Стихотворение «По мокрому асфальту» — лирика. Но девушки такую лирику не любят. Главный герой червь, червяк, встреча с которым как минимум оставляет равнодушным, его и ботинком-то раздавить неприятно. Как назвать его стихотворением, если нет в нем рифмы? Завораживает… скрытая ритмика текста…
Как в «Болеро» Равеля, напряжение нарастает через повторение. Прибоем накатываются слова «червь» и «движется».
По мокрому асфальту
Движется червь…
По асфальту движется червь…
Как розовый иероглиф безразличия,…
…Движется, движется червь,
Или нерв,-
«Движется» басами звучит в разных тональностях: «ползет», «повернет», «изогнется», «взберется». На эти звуки нанизываются слова-мелодии, на первый взгляд не связанные между собой. Но вот кончилось движение, короткая пауза, и в конце… аккорд-диссонанс. Как удар. Движение кончилось как вопрошание. Как повествование, требующее разъяснения. Как иероглиф, требующий расшифровки. И настал ответ на вопрос о смысле червя.
…Движется, движется червь,
Или нерв,-
Нерв маргинала.
Вырвавшийся на волю.
«Нерв»/«воля»: и сразу «червь» и «движется» приобрели самостоятельный смысл, не зависящий от подробностей мелодии. Стало ясно: червь/нерв это нерв/мысль, и движение это способ рефлексии человека, который называет себя маргиналом. И все произведение преобразилось, осветилось изнутри ясностью, стало социокультурным анализом, а поэт — философом.
Червь/мысль/нерв свободен, никому не дает отчета куда, как, зачем.
Он и налево повернет и направо,
И изогнется,
И повернет назад
Как ползет червь по мокрому асфальту? Все знают — вытягивается в струну. Дождевой червь, да еще на мокром асфальте, так, как червь Кодара, – изгибаясь, поворачиваясь, резко меняя направления, – никогда не ползает, так может двигаться только свободная мысль. Почему же мысль поэта так нервна, неровна, непоследовательна, импульсивна и почему «по асфальту»? Кодар ищет. Что-то очень для него важное. Он ищет смысл своей способности к мышлению.
И в этом поиске свободен от исторического наследия.
Нет ему дела ни до Востока,
Ни до Запада
Ни западный либерализм, ни национальная идея нисколько не тяготят его историческими необходимостями. Не клялся он в преданности ни тому, ни другому. Нет клятв – нет ответственности. Мысль/червь движется
…безответственно
Без всякого груза за плечами.
Плевать он хотел на религии и правительства. Нет ему дела
Ни до неба,
Ни до земли
Ни до богов, ни до начальников. Ни до того, кто кого как вспоминает, кто к кому как относится, кто где какое место занимает. Он гол:
Совсем без одежды.
Одежда – признак принадлежности человека к сообществу. «В одежде» он исполняет социальную роль. Европейский покрой – в парламент; свободный стиль – зарабатывать деньги; национальная одежда – в праздничную юрту. «Одежда» обязывает. «Одежда» последний рубеж, где противостоят человек и общество. Человек «без одежды» никому не должен, свободен от социальных ролей, сбрасывает последний бастион защиты от мира. Но зато поднимается на новый уровень свободы. Голый, вырвавшись из-под асфальта, нерв/мысль/червь освободился от всего, что мешает ему понять себя через способность мыслить по-новому.
В его движении
…смысла ровно настолько, чтобы ползти
Розовое извилистое перетекание
Тихая радость биорецепторов
В этом движении смысла ровно настолько, чтобы через точность работы биорецепторов и нейронов понять, почему трепещут нервы и разрывается душа. И в этом самоиспепеляющем движении суть поэтического. Мысль рождается смутно, как вопрос. Распутывает противоречия, создает новые, заметает след, извивается, ускользает как угорь, доводя поэта до исступления. И лишь спустя время, успокаивается, становится цельной и ясной. И наступает величие новой статики. Озарение. На мгновение приходит тихая радость. И поэт счастлив. Этот миг – награда свыше. Он нисходит реже, чем встречается золотая крупинка в заброшенном руднике. Но встреча с ним стоит того, чтобы садясь за письменный стол, сбрасывая одежды и сгорая в поэзии, искать новый уровень поэтической свободы.
Свобода это опасно. В одном из стихотворений Кодар говорит, что была у него «безглагольная пора», время, когда он не писал стихов. Эта пора ушла, потом опять такая же пора, потом… Была пора восхождения на холм славы и падения с него…, зубовный скрежет зависти и аплодисменты признания…, любовь и безлюбовное…, мужество и отчаяние… Все было в этом переходе от тьмы к свету… у червя/маргинала, вдруг «вырвавшегося на волю» и почувствовавшего себя элитой. Становление Кодара как поэта это форма трудного самопознания казаха как человека мира и аналитика человеческой реальности. Это движение к новой жизни, но критерий движения смерть. Его мысль
Баловень солнца, ветра, ботинок
с пористыми подошвами.
Было время, когда мысль Ауэзхана, бесталанная и неподвижная, жила в немом подземелье, обреченная на вечный плен. Но распался СССР, погибла КПСС, рухнуло лживое подземелье и мысль изменилась. Нет. Наоборот: потому и распался старый мир, что мысль Кодара изменилась. Она почувствовала себя личностью. Сбросила давно сгнившую одежду и, обнаженная, бесстрашно вырвалась из плена, из-под асфальта (вот почему «По мокрому асфальту») на всеобщее обозрение, навстречу людям, обжигаясь о разящие солнечные лучи, задыхаясь от ветра, веселясь и сгорая от счастья познания себя новой.
Но здесь, перед солнцем поэзии – не только право быть талантливым. Мысль встретилась с людьми в ботинках – хозяевами подземелья. Эти улыбающиеся люди-ботинки, идеологи подземелья, заняты одним – вдавливать мысль в глину, под асфальт. Но не хочет Кодар обратно под ботинок. Лучше смерть в открытом поиске себя нового, чем бессмысленное молчание в плену немого подземелья…
Стихотворение «По мокрому асфальту» сделано в жанре «недо-». Я попытался проникнуть в бессловесное и понять, как устроен поэт… Конечно, мне это не удалось – надо анализировать все творчество. Но иногда анализ даже одного стихотворения помогает догадаться о том, что творится в душе поэта…
Ауэзхан Кодар – Алексею Давыдову. 05.11.09. По прочтении моего комментария к стихотворению «По мокрому асфальту».
Дорогой мой Платоныч, спасибо огромное! Как всегда, все очень верно и точно. Я вдруг вспомнил о своем жизнеощущении той поры — конца 80-х, у меня было такое космическое безразличие ко всему, наверное, оттого, что моя душа ничего не принимала из того, что видела. Все было мне чуждо и вызывало отвращение или сартровскую тошноту. Вот это я и пытался выразить в каких-то страшных судорогах. Я так рад, что хоть через 20 лет это кто-то понял, мало того, [ты] воспринял это как открытие. Долгих тебе лет и пусть наша дружба сопровождает нас всегда.
Пока. Твой АК.
- Магжан Жумабаев и его переводчик на русский
Ауэзхан Кодар
|
|
Я вчера послал тебе в приложении текст «Евангелия». Но раз ты не можешь его прочитать, посылаю второй раз. В приложении. Так вот. Я написал его под впечатлением замечательного стихотворения Магжана и твоего прекрасного перевода. Но текст мой, кажется, неудачный. Вялый. Да и идея не понятна. Вот и все. А посылаю, чтобы просто ответить на твой вопрос. В общем, выбрось его, если хочешь. А. Д.
Ауэзхан Кодар – Алексею Давыдову. 15.03.11
Ничего себе — вялый текст! Да он как тектонический разлом! Как землетрясение! А какие авансы Магжану, да еще какому-то Кодару. — «И послушался Бог…». Да, наверное, только Бог и способен прислушаться! Но вместе с ним и… Давыдов! Мой чуткий Платоныч!
А какова интенция Магжана! Такое даже Ницше не снилось. В общем, эти тексты — твой и Магжана — надо написать золотыми буквами!
Твой АК.
Повесть Магжана Жумабаева «Прегрешение Шолпан» и ее перевод Ауэзхана Кодара
Алексей Давыдов – Ауэзхану Кодару. 14.03.2011.
Дорогой Ауэзхан. Прочитал «Прегрешение Шолпан» Магжана в твоем исполнении и получил огромное удовольствие. Ты сделал классный перевод.
Это идея Анны Карениной Л. Толстого, персонажа П.П.Ж. из «Гранатового браслета» Куприна, Катерины Измайловой Лескова. Это идея творческой, любящей, наивной в своей любви и распахнутой миру личности. Это идея гениальности личности. И трагедии ее формирования в условиях, когда кругом торжествует толща пошлости, серости, предательства. Шолпан выше, благороднее, чище своих мужчин, она романтик, герой. Несмотря на ее постоянные общения с Аллахом, — то мольбы, то протест, — она вне религии, отпала от исторически сложившейся культуры, ушла из любой классической философии и целиком принадлежит экзистенциализму, взрывающему все нормы. И поэтому гибнет. Ты прав — она рано родилась. Но и сегодня, в эпоху общинности и державности, когда, как и во времена Магжана, всесильная традиция топчет личность, ей было бы рано, она была бы изгоем, «листком одиноким» (Лермонтов).
Есть в Шолпан и другая сторона. Это трагедия личности, уже не зависимой от всех социальных ролей и смыслов, но еще не научившейся видеть такую же личность в Другом. Это личность наивная, легко ранимая, слабая, неопытная, незрелая, начинающаяся, становящаяся, не сформировавшаяся. Она губит себя, потому что верит, что через ее гениальность ее безмерность способна включить в себя безмерность Другого, но не понимает, что эти безмерности, эти бесконечности, эти два всеобщих не только могут взаимопроникать, но и противостоят по определению. Она гибнет, потому что не освоила межкультурного диалога, она еще не способна искать третий смысл как альтернативу. В каком-то смысле я вижу в Шолпан тебя. В этом же смысле увидел я в ней и себя. И вообще, в ней проглядывают многие черты нашего с тобой грешного неугомонного поколения, которое, влюбленное в поиск нового, все хочет чего-то, бьется, воюет, хлопочет, но… возможно, родились мы рано.
Почему бы тебе не переработать этот сюжет в пьесу, или в киносценарий? С твоей гражданской позицией и лирическим чутьем ты бы смог. Это стало бы событием для Казахстана и России — ведь сегодня на сценах и экранах процветают дешевенькие поделки: секс, бандитизм, ловкость, богатство, а настоящего героя, настоящей лирики и преодоления внутренних противоречий через сомнение и страдание нет. Скажи миру свое знаменитое «не знаю».
Абай подарил людям «Письмо Татьяны», и люди пели его. Магжан написал чудесную сказку, подари ее людям.
Обнимаю. Твой Алексей Давыдов.
Магжан стал в центре нашего с Ауэзханом литературного интереса. Для читателя могут представить интерес фрагменты нашей переписки по поводу Магжана в 2009-2010 гг.:
Алексей Давыдов: 20.08. 2009. …Расскажи мне, как ты. Как здоровье? Пьешь ли водку? Не пей. Нельзя. Про стихи не спрашиваю. Потому что просто не могу ничего читать. Но меня интересует, как со сценарием по гениальному рассказу Магжана «Шолпан»? Чувствую, что ты это дело похерил. Сделай. Тебе нужна мировая слава? Ты ее будешь иметь. Умри, но сделай. Откажись от мелких дел, отложи диссертацию, стихи, юбилей. А это сделай. Да и сотворишь благое дело — объяснишь людям, в чем смысл человеческого в человеке. И хотя люди — в основном, скоты и идиоты, благодаря твоему сценарию-объяснению образа Шолпан их идиотизм может поутихнуть, потому что они могут вспомнить, что они люди. Не надо морали, не надо лозунгов. Нужны сюжет и яркие детали.
В жизнь возвращаюсь, когда получаю письма. Пиши. Обнимаю. Твой Алексей.
Ауэзхан Кодар. 21.08. 2009. …А за Шолпан я обязательно примусь! тем более, что с диссертацией застопорилось.
Алексей Давыдов. 22.08.2009… Зачем тебе диссертация? Сделай лучше сценарий по Шолпан. Пьесу, мьюзикл. Или еще что-нибудь по художественной части. Профессоров тьма и тьма. 99 процентов из них — ничтожества. Единственное, что они умеют, это надувать щеки. А другие, оставшийся один процент, который что-то знает и умеет, вынуждены подстраиваться под 99, иначе их съедят. Ты хочешь в эту компанию? Настоящих авторов единицы. Стань единицей, новым Магжаном, и все профессора, как рабы, будут писать о тебе. В общем, не разменивайся на мелочи. Жизнь коротка. Желаю успеха.
Привет Замзе. Защитилась ли она? А как английский у Аймашки? Очень хочу написать рецензию на «Прегрешение Шолпан», страниц семь, но время мое до весны следующего года все расписано по неделям… Обнимаю.. Алексей.
Ауэзхан Кодар. 25. 08.2009. С твоей подачи я все больше думаю о Шолпан и кажется вижу, как это сделать. Мне надо параллельно внедрить в сюжет самого Магжана, тогда повысится философская планка сценария, не так ли?
Ауэзхан Кодар. 11.10.2009. Дорогой Платоныч, как дела? Как здоровье? Я тут засел над проектом о наших алашординцах — соратниках Магжана. И знаешь, что выяснил? Никакие они не исламисты и не пантюркисты. Это скорее национальное крыло русского либерального движения. У них было открытое неприятие татар-исламистов. И только Мустафа Шокай заигрывал с мусульманами. Сейчас очень много сил и в России и в Казахстане, которые нас разъединяют. Но это зря. Без России Казахстан станет третьесортной мусульманской страной. Вот чего надо бы избежать. Твой Ауэзхан.
Алексей Давыдов.13.10.09. Хорошо, что ты изучаешь историю казахской культуры через Магжана. Что касается России, то я думаю, что Казахстану надо ориентироваться на Европу, и России надо ориентироваться на Европу. Если эта ориентация победит, то и Россия, и Казахстан состоятся как полноценные государства.
Старая Россия умирает. Новая — еще не родилась. Россия застряла между старым и новым. Казахи и русские должны хорошо думать, когда решают вопрос о том, на что ориентироваться, когда они произносят слово «Россия».
Ауэзхан Кодар. 13.10.2009. Я с тобой согласен. Но до Европы нам как до Марса. А диалог нужен сейчас, если его не инициировать, будет уже поздно…
Алексей Давыдов. 14.10.09. Я с тобой согласен. Но как развернуть такой диалог? Ты и я можем в нем участвовать?
Ауэзхан Кодар. 17.06.2010. У меня созрела идея совместного проекта: «Магжан Жумабаев как предвестник евразийского диалога». Это будет международный казахстанско-российский проект, где ты опишешь московский период жизни Магжана, а я его в целом. Как смотришь? Твой лунно-солнечный Ауэзхан.
Алексей Давыдов. 17.06.2010.Здравствуй лунно-солнечный. Проект мне твой очень нравится — ты же знаешь, я не равнодушен к Магжану.
Ауэзхан Кодар о миссии Магжана Жумабаева в казахской культуре
Я, как культуролог и философ, занимаюсь так называемыми медиационными процессами (mediana – лат. середина; mediation – англ. поиск середины.). Суть этого направления в науке о человеке – поиск логики становления личностного начала в мышлении, которое противостоит полярному, соборно-авторитарному в «сфере между» полюсами[1]. Я чувствовал, что Ауэзхан в анализе человеческого мыслит медиационно, хотя не рефлектирует по этому поводу. Для меня важно было расшевелить, раскачать Ауэзхана, чтобы он теоретически описал свой способ анализа мышления казахских поэтов и писателей и тем выявить медиационное ядро в его анализе. Откликаясь на мои неоднократные просьбы, Ауэзхан прислал мне письмо/статью, в которой объяснял, как он понимает логику мышления Абая и Магжана. Но мне его текст показался тогда слишком фактологичным и недостаточно теоретическим. Я ему не ответил. Сейчас, перечитывая нашу с ним переписку и наткнувшись на этот текст, я понял, что ошибался. Его текст содержит достаточно фундаментальных положений, которые в сцепке создают прочное основание философско-культурологического теоретизирования.
Вот фрагмент о Магжане из этого большого письма:
«Мы стоим на пороге открытия творческой личности, сопоставимой с Байроном и Шекспиром, это колоссальный талант, придавший европейскую огранку самородной культуре Великой Степи.
В Магжане замечательно то, что в своем творчестве он удачно сочетает национальное и общечеловеческое. Он не только героизирует человека, но и очеловечивает природу. В этом сказалось не только его владение символистской эстетикой, но и мироощущение кочевника-пантеиста. Не потому ли основные персонажи его лирических творений это Солнце, Небо, Огонь, Земля, Ветер? Но даже среди этих ярких символов бросается в глаза особое почтение поэта к огню. Огонь для него – это символ творческого горения и полной мировоззренческой свободы, т.е. это не только культ природной стихии, но и в то же время, культ индивидуализма, или беспредельной моральной свободы. И здесь уже в поэте мировоззрение шамана-кочевника перетекает в ницшеанскую философию героя-сверхчеловека, призванного пересотворить окружающий его косный и черствый мир. Это говорит о том, что Магжан – не просто поэт, а поэт-философ, создатель стратегических моделей видения мира. И в этом плане надо сказать, что Магжан одним из первых задумался над мировоззрением казахов-кочевников. Он понимал, что ислам пришел в казахские степи поздно и почитался ими спустя рукава, чисто формально. Так что же было до этого, чему поклонялись далекие предки казахов? И здесь ему, наверно, здорово помог Ч. Валиханов, которого называли «промелькнувшим метеором над нивой востоковедения». Магжан возводит в культ его мнение о том, что казахи поклонялись огню, возможно, еще в дозороастрийские времена. Но его не устраивает, что огонь – один из многих богов. Ему нужен монотеистический бог, единый творец. И поэт в стихотворении «Огонь» создает такой образ творца – вечно живой и текучий.
Мы полагаем, что первый период творчества, Магжана Жумабаева, воплощенный в сборнике «Шолпан» еще не отражает всей палитры его поэзии. Только в сборниках 1922 и 1923 гг. мы видим настоящего Магжана, который, на наш взгляд, до сих пор не оценен по своему подлинному достоинству. Именно в это время поэт от малых жанров переходит к большим, а если точнее, от лирики, в которой он проявил себя филигранным мастером, к поэмам и прозе, от которой, к сожалению, сохранился только один рассказ…
…Приступая к разбору поэм «сараркинского соловья», надо сказать, что в них он себе ставит совершенно четкие задачи. Во-первых, ему важно найти национальный материал, который был бы на уровне мирового; во-вторых, этот материал должен с равной степенью четкости отражать два этих среза, и, в-третьих, это должно аукаться в мировом культурном контексте, т.е. Магжан вступает в соперничество с такими величинами, как Гете, Шекспир, Байрон. И здесь я хочу отметить особенность творческого метода Магжана Жумабаева и его современников, алашординцев. Они не делают в культурном отношении никакой скидки на национальную отсталость или этническую особость, они берут нацию и культуру в мировом потоке, в едином процессе и там пытаются доказать свою конкурентоспособность. Это как в жизни, когда человеку приходится и физически выживать и подтягивать себя интеллектуально.
И, пожалуй, единственный поэт этого периода, в котором сошлось и то, и другое, это Магжан. И это произошло оттого, что он не пытался повторить прошлое, а старался войти в современность, в настоящее, со всеми его достоинствами и проблемами. И это тем более актуально, что ныне все гордятся своей этнической особостью хотят отгородиться от общемирового процесса, мол, мы не такие, мы другие, у нас – другой путь. Ничего подобного. Не бывает другого пути. Путь один: от колыбели – в могилу. Или: от проблем – к поиску их совместного решения».
Обратите внимание, коллеги: «совместного». Магжан Жумабаев в понимании Ауэзхана Кодара – человек мира: долой «повторение прошлого», «этническую обособленность» и «особый путь»; да здравствуют «индивидуализм», «новый уровень свободы», «современность», «общемировой процесс», «слияние национального и общечеловеческого», «совместные решения»; и никакого преклонения перед всевластьем патриархального авторитаризма и соборности толпы.
Ауэзхан не только переводчик текстов Магжана. Он погружает «своего Магжана» в самый эпицентр дискуссии о том, как развиваться странам, и вместе, «совместно»(!) с Магжаном вводит свою страну в мировой цивилизационный процесс. Цель поэта – «пересотворить окружающий его косный и черствый мир».
Я недооценил этот текст Ауэзхана и сегодня рад исправить свою ошибку.
- Поэт Ауэзхан Кодар и культуролог Алексей Давыдов:
нас было двое.
2000 год. По приглашению удивительного человека, светлой памяти заведующего Кафедрой истории философии и культурологии Казахского госуниверситета, глубокого философа, профессора Бекета Галимжановича Нуржанова я, как доктор культурологии, приехал в Алматы в качестве официального оппонента на защиту кандидатской диссертации по творчеству сьюреалистов. На защите познакомился с Ауэзханом Кодаром. С тех пор и на страницах «Тамыра», и отдельными брошюрами, и в качестве введений к книгам Ауэзхана выходили мои тексты о Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Достоевском, о современных российских поэтах, писателях, а также об Абае Кунанбаеве, Магжане Жумабаеве, Ауэзхане Кодаре, Дидаре Амантае, Ольге Марк, Марате Исенове. По инициативе Кодара я в каждый свой приезд в Алматы выступал по ТВ и перед аудиторией казахской общественности, которую собирал Ауэзхан. Так началась и много лет продолжалась наша дружба. Было между нами что-то, что грело обоих.
Вот несколько писем.
Ауэзхан Кодар – Алексею Давыдову.13.06.11.
Дорогой Платоныч, бери билет в Алмату, просканируй свой паспорт и здесь мы купим билет на Петропавловск на 24 июня. И поедем все вместе. Все расходы мы оплатим и кроме того, за твой вклад в магжановедение тебе тоже кое-что оплатят.
Обнимаю тебя и благодарю за твое горячее сердце. Твой Ауэзхан.
|
|
||||
| Алексей Давыдов – Ауэзхану Кодару. 14. 06.11
|
||||
Спасибо за гостеприимство. Все, о чем ты пишешь, очень интересно. Очень хочу приехать. Но сегодня пойду к своему врачу. Пойми, ведь я полуинвалид. Если врач разрешит, приеду, если нет, не обессудь.
Ауэзхан Кодар – Алексею Давыдову. 14.06.11.
Платоныч, да ты никогда не будешь инвалидом и тем более, полу! Мы с тобой не из той категории. Приезжай! Твой Ауэзхан. Тем более, что мы едем на день рождения Магжана, который отмечается по всей области. С утра будет возложение цветов к его памятнику, огромное скопление народа. В общем, праздник!
Алексей Давыдов – Ауэзхану Кодару. 07.09.11.
Дорогой Ауэзхан. Книгу получил. Спасибо. По-моему получилось не плохо. Прочитал твою прозу «Зеркало Атымталя». Она очень автобиографична — чувствуется. Это твоя мечта о любви. Хорошо. Хотя можно короче. Кажется, впервые мне понравилась твоя лирика. Прочитал текст Айман. Мне понравился ее хороший русский язык. Ты молодец, что начинаешь с молодых лет приучать ее писать и публиковаться. Сегодня вышел из больницы. Удалили желчный пузырь. Желаю здоровья и дальнейших литературных успехов. Твой А. Д.
|
Дорогой мой А.Д. Рад, что тебе все понравилось и что несмотря на удаление желчного пузыря ты так бодр и светел. Пусть в нас вовсе не будет желчи, а только бодрость и свет. А мой рассказ не только мечта о любви, это мечта о воздаянии. И мне, наоборот, хотелось бы расширить этот рассказ, более его нюансировать, да никак руки не доходят. А Айман сейчас стала мне настоящим помощником. Этим летом она хорошо поработала над собой, значительно подтянула английский, участвовала в музыкальном конкурсе, весьма недурно играет на фортепьяно. Просто взялась за себя. И пишет, очень много пишет. А теперь ей еще к ЕНТ надо готовиться. Это так приятно, когда из твоего ребенка что-то получается!
Обнимаю. Твой Ауэз.
Скоро наполню сайт и приглашу тебя посмотреть. В «Тамыре» много твоих публикаций!
А вот самый последний фрагмент из нашей с Ауэзханом переписки.
Алексей Давыдов – Ауэзхану Кодару. 14.01.2016.
Дорогой Ауэзхан. Сегодня неожиданно в Интернете наткнулся на свое выступление на твоем мероприятии 2011 г. в музее Лосева (кажется, так это помещение называется) на Арбате. Там же выступили Грекалов, Улданай. Ты приезжал тогда с Замзой. Содержание своего выступления я оцениваю как неплохое. Но до чего же я был скучен, зануден, вертляв, с ужасной дикцией. Никогда не приглашай такого зануду на свои вечера. Увидев себя и тебя в Интернете, захотелось поговорить с тобой. Я работаю. Пишу книги, статьи. Полностью ушел в науку. Мне 13 февраля будет 75. Готовлю собр. соч. Пока не знаю: будет 3 или 4 тома. В последний том обязательно войдут все мои статьи, кот. я опубликовал в Казахстане, значит и о тебе. Если Бог даст мне еще года два-три, то этот проект реализуется. Но главное — это первый том, где я продолжаю создавать социокультурную методологию анализа художественных текстов, а по существу основание новой социологии (это продолжение моей работы, которую я начал в 1994 г., когда стал лауреатом международного конкурса по философии). Коллеги меня поддерживают. Жаль Бекет ушел. Способный был философ. Привет семье. А. Д.
| Ауэзхан Кодар — Алексею Давыдову. 14 января 2016. | |||
Привет, дорогой Платоныч! У меня тоже сразу на сердце потеплело, как получил весточку от тебя. Ты что — твое выступление было блестящим и очень содержательным! Я всем вам безмерно благодарен! Рад, что ты готовишь собрание сочинений. Я тоже. У меня на двуx языкаx получается 8 томов. Все время сижу со своим арxивом, разбираю себя на жанры.
Присылай статью для Тамыра. Обнимаю тебя, дорогой. Пока.
Так мы общались. За годы знакомства виделись редко: я приезжал в Алматы раза три или четыре, а Ауэзхан в Москву лишь дважды. Но писал я для «Тамыра» много, обменивались письмами часто, когда не болели и когда не нападала на меня хандра.
«Присылай статью для Тамыра. Обнимаю тебя, дорогой, пока», — последние слова Ауэзхана мне… Только утратив Ауэзхана, только перебирая его письма, я понял — он значил для меня бесконечно много. Может быть, он был единственным моим знакомым, который безоговорочно принимал мою методологию анализа художественных текстов и принимал восторженно… Более того, когда в последние годы наши письма друг другу стали реже (я ушел из литературоведения в методологию социокультурного анализа общества), он не утратил теплого ко мне отношения: «Обнимаю тебя, дорогой, пока»… Прощай, друг…
…03.08.2009 г. он прислал мне письмо/стихотворение, которое назвал «ДАВЫДОВУ ОТ АУЭЗХАНА». В нем ключевая фраза: «Сам вскипая в себе, бьешься в темень как море». Вместе «вскипали в себе» и вместе «бились в темень как море»… Со смертью Кодара умерло совместное. И что-то, кажется, важное для наших читателей – его неспокойные мысли и моя аналитика его текстов. Скорблю о друге, мне плохо. Это обо мне и о нем Владимир Высоцкий пел:
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя.
То, что пусто теперь, — не про то разговор:
Вдруг заметил я – нас было двое…
Для меня словно ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалось – будто из плена весна –
По ошибке окликнул его я:
«Друг, оставь покурить!» — а в ответ тишина…
Он вчера не вернулся из боя.
Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время – текло для обоих…
Все теперь одному. Только кажется мне,
Это я не вернулся из боя.
Чем же был Ауэзхан Кодар для меня? И что он был для Казахстана, России, людей?
4.Литератор от Бога
Ауэзхан был литератором от Бога. Купался в текстах рукописей так, как будто они были написаны им самим. Когда я высказывал сомнение в отношении его выбора, он говорил: «У меня других авторов нет». Умел увидеть в авторе личность. Был одарен какой-то мощной солнечной энергией. Чутьем на точное слово, новую мысль, правильной реакцией на искренность автора текста. У него был вкус к сверкающей лингвистической точности на грани дозволенного. Он был стихийный еретик. Но должен был блюсти политес. Иначе у него отобрали бы «Тамыр». Знаю: хотел подняться повыше, стал директором института, не сложилось. И слава Богу. Какое счастье. Бог вернул Казахстану большого литератора, а мне друга.
Что такое деятельность главного редактора толстого литературного и культурологического журнала? Это неутомимый поиск литературных талантов, «вечный бой… покой нам только снится», бой с теми, кто с высоты своей пошлости готов раздавить легко ранимое творческое новое. Это искусное интеллектуальное фехтование, это жизнь, в которой слова редактора/поэта/писателя/переводчика и есть его дела, это жертвенная политическая работа специалиста по ценностям.
В 58 душа поэта сгорела в пламени своей работы. На пике разговора с собой и людьми. Недопела, недоговорила, недописала, недоиздала…
- Ауэзхан Кодар и евразийский диалог культур
Что оставил нам в наследство билингв Ауэзхан Кодар через свои тексты на казахском и русском языках? Завещание о развертывании евразийского диалога культур, в первую очередь – между казахами и русскими, и вопрос: «Сможем ли мы не стать чужими?».
Диалог Кодара разворачивается по проблемам переходного общества. Через его беспощадный самоанализ, обнаженную душу мы видим, как этот переход сложен и мучителен. Поэт сам чувствует, что некоторые его выводы наивны. Многое ему непонятно. Но он открыт для диалога. И евразийские мучения Кодара это приглашение к разговору всех, кому они близки. В его творчестве есть строки о великодержавности современной России, что он не приемлет. Для нашего российского самообразования это особенно полезно.
Поэты, мыслящие как Кодар, да еще пишущие на русском, это наши потенциальные партнеры по межкультурному диалогу. Нам надо суметь услышать их евразийский голос и ответить на открытость. Но давайте расскажем им не о великой миссии русской культуры на просторах Евразии, а о том, как мы в России живем, о наших болях и проблемах, потому что, оказывается, нам есть что им рассказать. И мы увидим, казахи ответят нам, потому что им есть что ответить. Потому что у них, оказывается, душа разрывается от тех же проблем. На нашу боль они ответят своей болью. И способность родственных душ услышать друг друга и есть основание евразийского диалога культур.
Этот переход сложное явление. С одной стороны, он формирует современную городскую цивилизацию, с другой, порождает у людей тоску по уходящей культуре и рецидивы активизации традиционности в менталитете. Вспомним анализ этой раздвоенности в произведениях Пушкина, Достоевского, Чехова, вспомним, как разрешал эту проблему великий Абай Кунанбаев в своих «Словах».
Драматичный переход от старого к новому и есть то основание, на котором необходимо и возможно строить реальный диалог евразийских культур. Это основание не есть вечные в своей истине космический порядок, или Бог, или народ, или национальная идея, или самая передовая в мире идеология. Это — бесконечно развивающаяся нацеленность человека на самообновление, на переосмысление себя и мира, это постоянный поиск новой меры взаимопроникновения сложившихся смыслов.
Это основание, если оно получит необходимую динамику, обязательно сформирует язык, на котором родственные души могли бы общаться.
Удастся сформировать язык, на котором культурные элиты стран Евразии могли бы разговаривать друг с другом, появятся и реальные сдвиги в межкультурном общении. Тогда и появится общее предчувствие новой культуры, близкой всем живущим на евразийском пространстве. Тогда и возникнет реальный евразийский диалог, которого пока нет. Тогда мы и сможем ответить на основной вопрос Ауэзхана Кодара и его журнала «Тамыр»: «Сможем ли мы не стать чужими?».
[1] О медиации см. мои книги: А. П. Давыдов ”Духовной жаждою томим”. А. С. Пушкин и становление срединной культуры в России. Второе издание. Новосибирск. Сибирский хронограф. 2001; А. П. Давыдов. Поверить Лермонтову. М.—Алматы. 2006; А. П. Давыдов. Душа Гоголя. Опыт социокультурного анализа. М., Новый хронограф. 2008; А. Давыдов. Неполитический либерализм в России. М., Мысль. 2012.