Встреча выпускников была назначена на шесть часов, я прилетел в четыре. Сел в такси и попросил водителя поездить по городу. Раньше город можно было объездить за полчаса, и сейчас он не стал больше. Проехали несколько микрорайонов, центральный рынок, мечеть, музей, церковь, выехали на набережную. Здесь постелили асфальт, расставили скамейки и воткнули искусственные пальмы. Вдоль берега тянулись дачные домики, справа поблескивало море. Миновав несколько гостиниц и частных пляжей, мы добрались до старого порта, где ржавые краны, словно дряхлые стражники прошлого, равнодушно взирали на суетливые волны.
Мы развернулись и поехали в город. Я назвал водителю адрес школы, но увидел старое кафе и попросил остановиться. Помедлив пару секунд, я открыл дверцу машины. Соленый запах моря тут же ударил в нос. От жары и влажного воздуха было тяжело дышать. Рубашка прилипла к телу, пока я переходил дорогу. Раньше это была обычная рюмочная, в которой мы с Вадиком, сбегая с уроков в выпускном классе, пили дешевый портвейн. Сейчас кафе называлось «Шагала». За барной стойкой стояла толстая женщина, похожая на ту, что когда-то наливала нам портвейн. Но я попросил пива. Без тени улыбки на лице женщина поставила передо мной кружку. Даже показалось, что сейчас она меня узнает и погрозит пальцем. Я прошел к столу у окна и сел, через дорогу синело море. Пиво было холодным, и кружка покрылась каплями влаги. Я пил и смотрел, как плещутся волны. Море слегка штормило, волны бились о прибрежные валуны и взрывались крупными брызгами.
В кафе кроме меня никого не было. Просидев так пару часов, я решил, что уже достаточно пьян для встречи с прошлым. Расплатился и отправился в школу. Когда я подошел, было, наверное, около восьми. Я брел, пошатываясь, словно бы под музыку, которая звучала из открытых окон. Споткнулся на крыльце. Фойе было украшено шариками и разноцветными бумажными флажками, на входе висела растяжка из букв, сложенных в приветствие: «Добро пожаловать выпуск 98». Я ухмыльнулся, глядя на эти буквы, и понял, что не так уж сильно хочу видеть одноклассников.
Пока я раздумывал, уйти или остаться, навстречу мне вышла Алена — вечная староста.
— Сабыржанов, — сказала Алена, — как всегда опаздываешь! — Она подошла ко мне и зачем-то обняла. — Уже танцы начались. Наши все в актовом зале, прямо и налево.
— Помню, — сказал я и пошел прямо и налево.
В зале я зажмурился от света и воспоминаний. Народу было много — кажется, явился весь выпуск. Наши ребята стояли кружком, почти тем же составом, кроме Кости, который умер в прошлом году от инфаркта. Вадик с Машей тоже были. Я подошел, и они замолчали, словно только что говорили обо мне.
— Привет, — сказала Маша.
Я протянул руку, по очереди здороваясь с пацанами, кто-то похлопал меня по плечу. Вадик вдруг начал приглашать всех к себе домой, сказал, что построил большой дом, и мы все должны пойти к нему на новоселье. Все зашумели. Вадик подошел к Маше и обнял ее за плечи. Она дернулась и убрала его руку. Он был пьян.
Поставили медленную песню Андрея Губина, девчонки захихикали. Пацаны вышли курить. Я не хотел идти с ними, меня развезло. Сел на парту у стены, взял бумажную тарелку, положил туда колбасу, сыр и хлеб, чтобы сделать бутерброд. Народ в зале разбился на парочки, почти все танцевали. Маша стояла одна и оглядывалась, словно высматривала кого-то. Она хотела танцевать. Всегда любила танцевать. Она осталась без Вадика, он вышел на улицу курить, оставив ее одну, но это уже давно не мое дело. Я только откусил бутерброд, как заметил, что она направляется ко мне.
— Потанцуем? — предложила она.
— Вообще-то я ем, — ответил я с набитым ртом.
Она села рядом со мной на парту и заболтала ногами. На ней было черное платье с глубоким вырезом, из тех, что обычно носят пятнадцатилетние.
— Я уже видел это платье, — заметил я.
— Нет, не видел.
— Ты была в нем на выпускном.
Она рассмеялась и заправила челку за ухо. Я заметил лучики в уголках ее глаз.
— А ты все такой же хам, — сказала она. — И, как всегда, пьяный.
Мы поговорили немного. Она вытащила из сумочки телефон и показала мне фотки своих пацанов. Старший был похож на нее, а младший — на Вадика. В ответ я показал фото своей жены. Я носил это фото в бумажнике пять лет, со дня свадьбы, но достал впервые.
— Она тебя любит, — сказала Маша. — Ты смотришь в сторону, а она на тебя.
— Знаю, — сказал я.
— А ты?
— Что — я?
— Ты ее любишь?
Я кивнул.
— За что?
Дурацкий вопрос. Посмотрел ей в глаза и сказал:
— За то, что она любит меня, — убрал фото в бумажник и сделал себе еще бутерброд.
— Зачем ты напился? — спросила она.
— Только прилетел. Нужно было собраться. Мне всегда так кажется после самолета, как будто я не весь прилетел. Это похоже на переоценку ценностей, словно…
Я замолчал. Она смотрела на меня, но не понимала. Я хотел сказать, что город детства, море, школа и знакомые лица подсовывают кусок прошлого, который я не хочу впускать в себя. Я знал, что, вернувшись в столицу, буду ходить сам не свой пару дней с куском прошлого внутри, а потом выкину весь этот хлам в свой внутренний сарай, где хранятся другие воспоминания.
Началась викторина, мы замолчали. Маша достала из кармана пригласительный билет, взглянула на номер и пошла к сцене. Я отложил недоеденный бутерброд и вышел на задний двор. Достал сигарету и, услыхав оживленные голоса, отправился вглубь двора к площадке, где пьяные сорокалетние пацаны играли в ножички. Темноту освещал холодный свет фонарей. Вадик стоял одной ногой в центре начертанного на земле круга, он всегда метал нож лучше всех нас. Айдар держал складной нож. Я выбросил недокуренную сигарету и заявил, что тоже хочу играть. Айдар протянул мне нож, я метнул и попал Вадику в ногу. Он заорал, глядя на рукоять, торчащую из его туфли. Потом сел на землю, вытащил его и швырнул в меня. На шум сбежались девчонки, Вадика окружила толпа, я отошел немного в сторону. Все молчали, а на меня никто и не взглянул. Из толпы вышла Маша. Я стоял и смотрел, как она снимает с него туфлю. Наверное, Вадик сказал ей, что это моих рук дело, потому что она вскинула голову и поискала меня глазами. В ее взгляде не было ни обиды, ни злости. Она все поняла.
Вадик снял носок, на стопе чуть выше пальцев был порез, из которого текла кровь. Он пошевелил пальцами. Полная ерунда.
— Прости, — сказал я.
Маша, не глядя на меня, махнула рукой, мол, все в порядке.
— Все никак не угомонишься, — сказал Вадик со злостью.
Я развернулся и направился к воротам. Покинул двор школы и побрел вдоль дороги в поисках магазина. Ближайший магазин назывался «Шагала». В этом городе слишком много шагала, подумал я. Купил бутылку водки и, перейдя дорогу, оказался на городском пляже. Шел вдоль берега, пил прямо из горла. Море успокоилось. Волны неторопливо накатывали на берег и с тихим шипением откатывались обратно. И вдруг в темноте я разглядел старые железные качели и деревянную беседку возле них.
Глубоко вдохнув соленый воздух, я остановился, но в беседку так и не вошел. Растянулся на песке, пил и смотрел на звезды, как когда-то сто лет назад, когда лежал тут с ней, после выпускного. Крикнула чайка. А потом еще и еще. Я поднялся, снял туфли и побежал, подальше от ее резких криков.