Сообщения от Редакция ТАМЫР

К 20-однолетию своей независимости безусловным достижением Республики является формирование такой общегражданской и полиэтничной общности, как Народ Казахстана. Согласно Политике развития образования «Информационное Общество – 2030», национальная идея, лежащая в основании Народа Казахстана, является вторым важнейшим элементом в проекте национальной системы образования информационного общества.
Конкуренция наций в мире за контроль над территориями, ресурсами и людьми осуществляется посредством государств. Судя по ООН, нация — это государство, т.е. гражданская и территориальная, а не этническая общность (национальность). Благодаря государству граждане страны получают, прежде всего, два общественных блага: образование и безопасность личности, без которых свобода немыслима. Сознательная, героическая смерть Газиза Байтасова при исполнении служебного долга в Таразском теракте напомнила всем казахстанцам об изначальной ценности государства, несмотря на всю присущую правительствам кажущуюся угрозу для свободы личности. Конкурентоспособность нации, как необходимое условие всеобщего уровня для конкурентоспособности наших предприятий, товаров и граждан в мире, начинается с национальной идеи. В мире нет вещей (и нации – не исключение из них), в основе которых не лежали бы идеи этих вещей, так же, как их назначения и сущности.
Национальную идею часто смешивают с государственной идеологией, но национальная идея, как историко-культурный феномен, намного шире и является основой любого общества. Общество как общечеловеческая ценность общения существует всегда конкретно в виде какого-либо этноса или народа. Поэтому национальная идея объективно существует как интегрирующее начало общества. Следовательно, говорить о формировании национальной идеи несколько некорректно. Её можно только познавать, приобщаться или не приобщаться к образу жизни, в котором она реализовывается. И поскольку национальная идея даёт ответ на вопрос: «Кто мы есть?», в чём наш характер, — то постольку она неразрывно связана с ответом на вопрос: «Куда мы идём?», в чём наша миссия.
На практике любая социальная общность может и не осознавать свою национальную идею, отрицая связь своей культуры с историей и природой. Национальная идея может быть искажена, неразвита или вообще не реализована. В последнем случае мы будем иметь дело с исчезновением духа народа и превращением его в другой народ, несмотря на прежнее имя и генетические связи. К примеру, современные монголы (халха) — это не древние монголы, а греки — это совсем уже не древние греки. Этнос – это культурно-бытовая общность, а не антропологическая и, уж тем более, не кровно-родственная. Это касается даже малых народов, «народцев». В любых групповых стереотипах поведения скрыта национальная идея как нормативная ценность, инстинктивно воспринятая всеми как причина и цель сосуществования.
Национальная идея — это историческая функция природного характера народа.

Продолжить чтение

Мысли, возникшие после прочтения книги С.Акимбекова «История степей.
Феномен государства Чингисхана в истории Евразии».
Изд-во «ЦентрАзия», А., 2011г.

В прошлом году в издательстве «ЦентрАзия» вышла книга политолога С. Акимбекова, посвященная на этот раз не актуальным событиям настоящего, а, как заявлено в названии, феномену государства Чингисхана в истории Евразии, а также косвенно, не менее значимому явлению, дошедшему до нас из далекого прошлого, — происхождению казахских жузов. Издание книги сопровождалось мощной PR-компанией, включавшей положительную рецензию другого политолога — М. Лаумуллина, а также статью самого автора, вобравшую основные положения данной монографии (2), что позволяет нам использовать и текст статьи (1).
Не будем обсуждать вопрос изложения С.Акимбековым всего феномена государства Чингисхана, а остановимся лишь на изложении автором вопроса о происхождении жузов и на его примере попытаемся выявить методологические позиции автора. Сразу же согласимся со словами С.Акимбекова, что «вопрос о происхождении жузов, без всякого сомнения, является самым сложным во всей казахской истории».
Автор берется за решение столь сложной проблемы и справедливо указывает на то, что он не является пионером в ее решении, но все предшествующие попытки, по его мнению, были не совсем удачными. «Существуют два основных подхода к вопросу происхождения жузов. Один тесно связан с прежней советской идеологией», – пишет С.Акимбеков. В первом случае марксистские историки, начиная с Владимира Бартольда и Санджара Асфендиарова, утверждали, что жузы образовались согласно традициям кочевого хозяйствования. То есть, исторически сложившиеся маршруты перекочевок создали целостную хозяйственную систему, которая и легла в основу жузов. Согласно их точке зрения, кочевые маршруты, начиная от зимних пастбищ на реке Урал вплоть до летних в районе Актобе, создали хозяйственную основу для образования Младшего жуза. В то же время зимовки по Сырдарье и летовки по Ишиму и Тоболу сформировали базу для Среднего жуза. И, наконец, маршруты перекочевок в Семиречье, в частности с летними пастбищами в горах Алатау, послужили основой для Старшего жуза. Данный подход опирался на марксистскую теорию формаций, согласно которой каждое общество должно пройти через пять основных общественно-экономических формаций, от рабовладельческой до социалистической. Продвижение по этой лестнице было связано с изменением права собственности на средства производства. Параллельно в теории марксизма, согласно законам исторического материализма, существовал базовый принцип — первичность базиса по отношению к надстройке. То есть для обоснования хода исторического процесса главной была его связь с системой материального производства. При этом случайные факторы, например, политические процессы, могли влиять на ход событий, но не оказывали на них кардинального воздействия.
Поэтому в Казахстане во времена СССР под существование жузов была подведена соответствующая теоретическая база, которая опиралась на устоявшиеся маршруты перекочевок как основу материального производства кочевого общества.

Продолжить чтение

Литература Казахстана получила новое произведение, посвященное теме голодомора 30-32 гг. ХХ века. В девяностых годах были опубликованы сразу два крупных произведения на тему голодомора: документальный роман В. Михайлова «Хроника великого джута» и роман-трилогия Смагула Елубаева «Одинокая юрта». Роман В. Михайлова построен на основе документальных материалов и является по своей структуре романом-исследованием, который последовательно воссоздает историческую, хроникальную картину масштабной катастрофы в 30-32 г. ХХ века в Советском Союзе, унесшем жизни миллионов украинцев, поволжских немцев и казахов.
Роман-трилогия Смагула Елубаева «Одинокая юрта» является полноценным и крупным художественным произведением, первая книга которой в основном посвящена теме голодомора в Казахстане, вторая книга – сталинским репрессиям 30-х годов, третья книга – периоду застоя в СССР семидесятых и восьмидесятых годов.
В 90-х и 2000-х годах в казахстанской литературе, исторической, художественной, научной, публицистической, появилось немало произведений и трудов, посвященных теме голодомора. В большинстве своем это рассказы, статьи, исследования, очерки, монографии. Пафос почти всех этих произведений – разоблачение волюнтаристской политики вождей — идеологов, властителей большевистского диктаторского режима в Советском Союзе, который привел к небывалой по масштабам катастрофе – массовой гибели людей, над которыми проводился социально-экономический, политический эксперимент по советизации и коллективизации. Характерно, что массовая гибель людей произошла не только в Советском Союзе, но и в других странах социалистического лагеря, в КНР, Камбодже, КНДР и др. В связи с этим историками высказывается мысль о направленном характере этих акций, которые привели к бесчисленным жертвам. Перестройка и ломка социального строя должны были покончить с враждебными классами и прослойками, которые якобы оказывали сопротивление социалистическому переустройству общества.
Тема волюнтаризма большевистских властей, поставивших цель – одним наскоком покончить с классом имущих и тем самым перескочить в новую формацию, остро звучит в документальном романе В. Михайлова и С. Елубаева, она выражена и в романе Адама Мекебаева, но как-то приглушенно, ибо находится здесь на втором плане. В связи с этим понятна и подоплека программной мысли этих произведений, осуждающих утопические социально-политические эксперименты по пересозданию общества, то есть глобальных революций.
На первом плане в романе Адама Мекебаева — нечто другое, поэтому он выглядит произведением особого характера, несущим энергию иных интенций, требующих анализа и осмысления. Они, эти мысли, имеют значимый интеллектуальный потенциал для переосмысления темы голодомора, к которой читатель вроде бы уже привык, полагая, что во всем виноваты вожди и полпреды большевистского режима.

Продолжить чтение

Несмотря на огромные различия в общественном быту тюркских народов, их объединяет в одно целое бытность многочисленных народов, происшедших из общего тюркского корня, сходных друг с другом, узнающих себя по одежде, костюмам, привычкам, сходным обычаям и обрядам. Мы даем читателям возможность ознакомиться с далеко не полным собранием тюркских сказок. Читатель сможет обнаружить сходные у различных тюркских народов сюжеты, сходные названия различных деталей одежды, пищи и т.п. И пусть одни из них окажутся сибирскими охотниками, другие – жителями жаркого юга, третьи – жителями Китая, Турции – все они, происходя из одного корня, все они близки, понятны нам. И это главное. Отобраны не киргизские, татарские, башкирские тексты, широко известные читателю, а малоизвестные тексты из творчества родственных нам тюркских народов, показывающих, насколько близки родственные связи этих народов единой тюркской семьи. Предоставляем вам небольшую часть этого огромного материала.

Продолжить чтение

Теоним «Тенгри» — распространенное имя бога в тюркских языках. В карачаевско-балкарском это «Тейри». в других — «Тангра», «Тангри-хан», «Дангри», в казахском — «Тәңірі».
Феофилакт Симокатга в 595 г. записал следующее: «Тюрки превыше всего чтут огонь, почитают воздух и воду, поют гимны земле, но поклоняются же единственному тому, кто создал небо и землю, и называют его богом» [1, с. 49]. . Арабский географ Абу Дулах, побывавший в 9 веке на Енисее у тюрков, записал следующее: «Есть у них для богомоления и тростник, которым пишут. Народ рассудительный и осмотрительный. В молитвах употребляют особую мерную речь» [1].
«Бог в большинстве религий представлен в виде единого, всемогущего абстрактного существа. Это дает объяснение легкого принятия мировых религий тюркским этносом — в виду схожести главных канонов тенгрианства с основными канонами мировых религий. Эту мысль подтверждает и то, что Махмуд Кашгари в своем знаменитом словаре часто употребляет теоним tangri в значении Аллаха, но в то же время приводит и чисто тюркское понимание этого термина: «Неверные — да погубит их Аллах Всевышний! — называют словом tangri небо. Также словом tangri они называют все, что им представляется великим, например, высокую гору или большое дерево. Поэтому они поклоняются подобным вещам. Отсюда ученого они называют tangrikaan» [2, с. 1022].
В то же время тюрки не восприняли религии, которые не соответствовали их древнему религиозному мировоззрению, такие как буддизм, ламаизм, зороастризм.
По представлению тюрков, Бог не первопричина, а извечная данность, так же, как человеческое и земное. Он — невидимое условие видимого мира. Однако тюрков интересует только видимый мир. Вселенная для них — дуние — вещный мир. Видимо, и тюркское аргуш, приводимое в словаре Кашгари имеет ту же семантику. В словосочетании «аргуш ажун — обманчивый мир», лексема аргуш — «то, что зачаровывает, прельщает» [2, с. 126].

Продолжить чтение

Отождествление метафизики и теологии в тексте «Кутадгу билиг» Баласагына, “примирение” философии и религии в концепции Баласагына осуществлялось в направлении, противоположном тому, в каком философы вынуждены были согласовывать свои взгляды с догмами откровения, — не через символико-аллегорическое толкование Корана, а посредством изложения философских истин в символах, допускающих их дальнейшее истолкование в образах религии. В гносеологическом плане символ превращается в сокровенно-сущностный инструмент познания мира. В онтологическом – становится субстанциональной основой сущего. Идти от явления к сущности – значит мыслить символически. Символ и есть совпадение сущности и явления друг с другом.
Ж. Баласагын использовал поэтико-символический способ изложения своих взглядов вполне осознанно. Традиционно, символ веры автора манифестировался относительно непосредственным образом в начале сочинения, в главе, посвященной восхвалению Всевышнего. По поводу употребления религиозных вводных формулировок, то есть восхвалений Бога следует отметить следующее: обычно в арабских книгах они употребляются только единожды, в качестве пролога ко всему изложению. Баласагын также открывает ими свою книгу, но он этим не ограничивается. В дальнейшем ещё три подглавы текста начинаются восхвалениями, что противоречит всем нормам. Восхваления, может быть, сигнализируют о важной смене перспектив во всем тексте. Так начинаются письменные послания трех героев: Счастья к Справедливости, Справедливости к Мудрости, Мудрости к Справедливости. Они показывают, что здесь пролегает грань, имеющая решающее значение для текста.
“Хвалою творцу начинаю я слово — во славу творца моего всеблагого” . С первых строк, Баласагын декларирует свою приверженность основным мировоззренческим принципам средневековой эпохи: креационизму, (что все изменяемое сотворено богом из ничего и, наоборот, все сотворенное изменяется и стремится к ничтожеству) и теоцентризму, (согласно которому, источником всякого бытия, блага и красоты является Бог).

Продолжить чтение

Нестабильными онтологиями мы называем те, которые основываются на деконструкции метафизического концепта «достаточного основания», введенного в классическую метафизику Христианом Вольфом, и показывают, что основание для современного теоретизирования является «намного более амбивалентным и разносторонним».
Концепт «нестабильные онтологии» сформулирован в рамках Эссекской школы дискурс-анализа, к которой относятся не только основатели школы Эрнесто Лаклау и Шанталь Муфф, создавшие в Эссекском университете в 1982 году известную программу «Идеология и дискурс-анализ», но и представители следующих поколений теоретиков философии постмарксизма: Алетта Норваль, Джейсон Глинос, Дэвид Хоуардт, Яннис Ставракакис, Якоб Торфинг, Оливер Марчарт, Анна Мэри Смит, Лассе Томассен и др. Впервые концепт нестабильных онтологий введен Оливером Марчартом в статье «Отсутствие в сердце присутствия: радикальная демократия и «онтология нехватки» в книге «Радикальная демократия: политика между избытком и нехваткой» (2005) под редакцией Ларса Тондера и Лассе Томассена, где под «нестабильными» понимаются: 1) онтологии различия, 2) онтологии нехватки и 3) онтологии избытка, — а основным критерием введения данного понятия является критерий политического. Марчарт вслед за Лаклау и Муфф понимает онтологическое как политическое, в отличие от онтического, понятого как «политика».
В этом контексте философом, для которого философский дискурс является политическим за счет критерия онтологической «неразрешимости» как практик «двойного утверждения» или «двойной артикуляции», выступает Жак Деррида. Характеристикой «неразрешимости» Деррида наделяет и дискурс политического, в частности, дискурс демократии (в форме «грядущей демократии»). По этой причине Деррида оказывается методологически значим и для Лаклау с его модификацией концепта «онтологической неразрешимости» в концепты гегемонии и антагонизма, и для Марчарта с его вниманием к концепту политического в современных онтологиях, что и позволило ему обозначить их в качестве «нестабильных». Основными принципами нестабильных онтологий в современной философии, по мнению Лаклау и Муфф, являются:1) принцип радикального антиэссенциализма, 2) принцип радикального плюрализма и 3) принцип контингентности. Иначе говоря, нестабильные онтологии как онтологии нехватки, избытка и различия акцентируют контингентность, частичность и незавершенность, и в этом контексте не только категория бытия не является ни достаточным, ни необходимым основанием, но и субъект является контингентным, незавершенным, то есть фигурой «онтологической негативности».

Продолжить чтение

Именно в сотворении тел и состоит тот смысл
экотехники, который мы напрасно ищем для неё в
остатках неба или духа. До тех пор пока без всяких
оговорок мы не помыслим экотехническое творение тел
как истину нашего мира, как истину, ни в чём не
уступающую тем другим, что смогли представить
мифы, религии и гуманизмы, мы не начнём мыслить вот
этот мир.
Жан-Люк НАНСИ. Сorpus

Один из первых казахстанцев, кто полномасштабно представил отечественному читателю историко-культурную ситуацию относительно современной западной философии, по праву является доктор философских наук, профессор Бекет Галымжанович Нуржанов. В своей фундаментальной монографии «Культура. Модерн. Постмодерн», в согласии с постмодернистской интеллектуальной стратегией, он предлагает радикально изменить видение направленности времени – не из прошлого сквозь настоящее к будущему, а, наоборот, из будущего, которое задаёт настоящее, которое, в свою очередь, определяет прошлое. От того, как мы видим направленность времени, зависит и сама направленность его течения.
В книге Б.Г. Нуржанова «Модерн. Постмодерн. Культура» присутствует мощная образовательная составляющая. Она ориентирована на то, чтобы гуманитарное сообщество не просто получало какие-то знания, но и в принципе меняло фокус отношения к процессам, происходящим на стыке философии, культурологии, искусствознания. На наш взгляд, самый главный посыл данной книги – дать понять читателю мысль о том, что философия – это дисциплина, основанная на строгом знании, связанная с человеческим опытом, памятью, восприятием и богатством интерпретаций, которое пропитывает все стороны нашей жизни. На обширном литературном материале автор книги представил свой взгляд на развитие современной западной культуры от эпохи модерна до наших дней.
Также в этой книге обосновывается существование единого комплекса представлений – постмодернизма, деконструктивизма и постструктурализма. Этот комплекс представляет собой влиятельное интердисциплинарное по своему характеру идейное течение в современной культурной жизни Запада, проявившееся в различных сферах гуманитарного знания и связанное определённым единством философских и общетеоретических предпосылок и методологии анализа. Теоретической основой этого комплекса являются концепции, разработанные главным образом в рамках французского постструктурализма такими его представителями, как Ж. Лакан, Ж. Деррида, М. Фуко, М.-Ф. Лиотар и др.
По отношению к этой книге вполне применимо следующее выражение И. Ильина, известного российского литературоведа и культуролога, автора трудов по постмодернизму: «У истории, которая здесь была изложена, нет и не может быть завершения, поскольку её предмет — постмодерн – всё ещё существует и развивается на наших глазах; поэтому настоящая книга поневоле способна предложить читателям лишь открытый финал. Тот финал, в котором возможна еще любая бифуркация и прочие «развилки» в идеях и представлениях, как в борхесовском саду «расходящихся троп». Будущее, даже самое ближайшее, непредсказуемо и своим событийным рядом, и его возможным теоретическим осмыслением» [1].

Продолжить чтение

Литературная герменевтика – достаточно сложная и развивающаяся часть герменевтики в области философии, эстетики, культурологии и антропологии. На развитие литературной герменевтики в двадцатом веке и начале двадцать первого века повлияли достижения и прорывы в смежных науках, в общем языкознании, философии и эстетике, теории информации и семиотике, кибернетике и др. Наибольшее значение для литературной и переводоведческой герменевтики имеют актуальные разработки в направлениях современной лингвистики (общего языкознания, нейролингвистики, когнитивного языкознания, этнолингвистики), структуруализма и постструктуруализма, семиотики, теории информации и теории восприятия в психологии. В сфере проблем современного литературоведения в плане герменевтики перспективными представляются поиски в области, так называемой, коммуникативной поэтики, текстологии, в рамках которых проблемно и парадоксально рассматриваются вопросы психологии и философии восприятия (перцепции и рецепции). Достаточно интересными представляются и некоторые нетрадиционные направления современной психологии (квантовой), в рамках которой психологическая сфера рассматривается как мультикоммуникационная и диалогическая. Думается, что исследователь герменевтики не должен пренебрегать и трудами в области антропологии, религиеведения, где серьезно изучается проблема культовых психотехник, измененных состояний сознания. Классические труды З.Фрейда и К.Юнга в плане герменевтики с точки зрения философии феноменального прокомментированы Рикером в его известных трудах. Необходимо отметить, что практически все значимые труды по языковой феноменологии (Э. Гуссерля, Хайдеггера, Гадамера и др.) имеют прямое отношение к проблемам герменевтики.
В связи с существующими трудами по герменевтике, а их необъятное количество, нужно отметить, что почему-то нашими исследователями не берутся во внимание труды ученых — буддологов. А ведь известно, что в течение веков именно буддийские филологи и мыслители рассматривали в первую очередь вопросы релятивизма и феноменальности в языковой сфере. Даже не вторгаясь в сферу трудов восточных мыслителей и основоположников буддийской философии, можно указать на классические исследования российских буддологов и филологов.
Итак герменевтика на рубеже ХХ и ХХІ вв. предстает достаточно сложной областью мировой онтологии со своей длительной историей, генезисом систем мышления, формированием школ и направлений. Герменевтика как историческая онтология, экзотерическая и эзотерическая, является родной сестрой таких наук, как религеведение, философия, эстетика, антропология, языкознание, психолингвистика и др. Главной ее проблемой является гностицизм и агностицизм как платформы ментальной стратегии человека в познания бытия как феномена.

Продолжить чтение

Гендер сегодня vs новые практики политического протеста

Если продолжать связывать происхождение советской феминистской теории с выделением концепта женской субъективности в том смысле, в каком это сделала когда-то Симона де Бовуар (онтология индивидуального, понятого как перверсивное), то в таком контексте можно утверждать, что феминизм в бывшем СССР возникает в среде сталинского истеблишмента (Надежда и Светлана Аллилуевы, Полина Жемчужина и др.) как практики индивидуализации/экзистенциализации женских советских сингулярностей по западному образцу. Классический советский феминизм, прямо назвавший себя феминизмом, который на основе данного самоименования и нужно, очевидно, назвать феминизмом первой волны в СССР – высланные в 1980 году легендарные издательницы первого советского феминистского альманах Мария Татьяна Горичева, Наталия Малаховская, Татьяна Мамонова и Юлия Вознесенская — на мой взгляд, имеет другую онтологию происхождения и обязан в этом смысле «воздуху культуры», по выражению Ильи Кабакова, советских 60-х и далее. Другими словами, на мой взгляд, отличие феминизма первой волны в СССР от советского номенклатурного феминизма эпохи сталинизма состоит в том, что высланные из СССР легендарные советские феминистки, следуя «воздуху культуры» 60-х, совершили онтологическую революцию в трактовке субъективности в целом и женской в частности. В чем состоял этот «воздух культуры» и связанный с ним онтологический поворот? Хотя все советские феминистки имели представление о западной философии феминизма (в первую очередь философ Татьяна Горичева), тем не менее в собственном жизнестроительстве как принципиально артистическом нематериальном производстве «воздуха культуры» опирались на новое понятие онтологии – онтологию (женских) субъективностей как множеств вместо онтологии (женского) индивидуального. «Эта никому не принадлежащая речь, похожая на бред, речь, не столько разделяющая, сколько объединяющая говорящих, и есть неделимое «сверх-тело», частью которого постепенно становится каждый, окончательно утрачивая «нормальный», а значит индивидуализированный, способ выражения», как несколько по другому поводу, но в отношении того же времени пишет Елена Петровская. «Дорогой мой!/ Не скучно ли Вам одному на вершине…?», — в стихах к Виктору Ширали отвергает онтологию индивидуализма одна из самых знаменитых феминисток первой волны в СССР Юлия Вознесенская.

Продолжить чтение