Сообщения от Редакция ТАМЫР

Сердце чистым должно быть у поэта,
Но стихи его могут быть иными…
КАТУЛЛ

Браво, Лесбия, вам! Что творится у вас на полянке?!
Злые козлища ль тут иль забывшие уд лесбиянки?

Гордый Фаллос, что сник? Видно, чистил не там ты где нужно
Был когда-то велик, а теперь хоть выбрасывай в нужник.

Был когда-то стояч, а теперь ты висишь как мочало,
И ничто ничего от тебя, старина, не зачало.

Рядом старый козел… Он весь потом воняет на совесть,
То ли в лужу, а то жахнуть в воздух натужно готовясь.

Ох, удружит сейчас! Как затянет козлиную песню!
Впрочем “ода козла” — это даже почетно и лестно!

Фалл давно уж не тот… Он обмяк словно цезаря евнух…
Он не помнит напевов напыщенно-грозных и “древних”.

Он не помнит себя среди этой козлиной попойки,
Где его целовать все хотят так назойливо-бойко.

Так и жмутся к нему… Липнут словно от некого зуда.
Трахни “трагов”, о фалл, ну не будь хоть сегодня занудой!

Эй, козлы, наливай! Пью за ваши рога и копыта!
Я домой возвернуться обязан сегодня упитым!

Мне ни там, и ни здесь, и нигде не предвидится места,
Где ты, Лесбия, где? Только ты мне годишься в невесты.

Где ты, Лесбия, где? Дай мне лоно, я фалл твой стоячий!
Ты — кобыла моя, остальные все — жалкие клячи!

Я с тобой не стесняюсь ни мощи, ни шири, ни роста.
Но войти мне в тебя ныне стало ужасно непросто.

Нас с тобой разлучили… Мы ныне без ласки, без пищи.
Между нами анналы грязнее которых не сыщешь.

Между нами проходы бессильна пред коими клизма.
Что же в них победит — дух фашизма иль коммунизма?!

Продолжить чтение

Старый Фаллос, очнись! Твое место теперь на помойке!
Увядаешь, дружок! Тебе ныне не трахнуть и койки!

Демонтируй себя, ведь в тебе затаясь, словно в зайце,
Верноподданность спит, прикорнув на мохнатеньких яйцах.

Верноподданность спит на стволе, что свернулся как песик.
Верноподданость спит и лишь ласки хозяина просит.

Где же юность твоя? Где соблазны что вечно манили?
Где красотка с зубами острее чем у крокодила?

Где же ночи твои, полыхавшие заревом страсти?
Ты давно уж не тот и давно уж не те твои снасти.

Между тем как слепой, ты не видишь в себе ни изьяна,
Источая повсюду лишь запах руин и бурьяна.

Тебе всюду почет и услуги рабов и наложниц,
И ты рад проскрипеть на пирах всех без скромности ложной.

Но, увы, молодежь не обманешь ты хилою стойкой.
Повторяю, очнись, твое место теперь на помойке!

Время умерло… Мы обитаем в ничто и без сути.
Словно скалы недвижны секунды, часы и минуты.

Мысли тоже стоят, им, тяжелым, не стронуться с места.
А душа… что душа? Это всеми забытое тесто.

Время умерло в нас, мы ни злее теперь, ни добрее.
Нам не нужно услуг массажиста иль брадобрея.

Живы мы иль мертвы? Как спросить если нет дара речи?
Это Рим или мир? Мир не вечен, но Рим-то был вечен…

Умер Рим как старик обожравшийся собственным мясом.
Где вы, Ромул и Рем? Где волчица сисястая ваша?

Римский дух вышел вон и повытекли грозные очи,
Даже член ничего кроме дряхлости нам не пророчит.

Так отриньте его, помочитесь на мох и руины.
Лучше к гуннам пойдем пить кумыс их и кушать конину.

По руинам брожу…Здесь когда-то я жил и был счастлив.
Где же вилла моя? Я отстрою ее уже вряд ли.

Вон колонны торчат, ничего не осталось от дома,
И повсюду трава в роли слуг моих и экономок.

И повсюду трава вместо юных рабынь моих знойных,
И латынь не звучит, не нужна она в войнах и бойнях,

Здесь латынь не нужна, здесь звучит лишь наречие ветра.
Этой буйной траве не до стилей модерн или ретро.

Ей бы только расти, пробиваясь сквозь камни и плиты.
Иль сквозь время, что млеет, свернувшись в кибитке улиты.

Ей бы только расти, покрывая собой всю округу.
Все по кругу идет в этом мире, Луцилий, по кругу.

Повторяется все, о, Египет, к чему пирамиды?
Среди скифов писал письма в Рим свой бедняга Овидий.

Ну, так что же? От Рима остались теперь лишь руины.
И боюсь, что не варвары втой развязке повинны.

Человек — это трубка в системе без дна и покрышки,
Это трубка, принявшая облик ученой мартышки.

В нем ума ни на грош, в нем ничто не имеет начала.
В виде пищи приняв, извергает он мир в виде кала.

Что ни съел бы, всегда превращает он в кровь и водицу.
Для того он и создан, чтоб пить без конца и мочиться.

Для того он и создан, чтоб фаллом войти в твое лоно.
Где ты, Лесбия, где? Иль тебя ублажают лишь кони?!

Но, увы, ни богам, ни коням и тем паче, ни мулам,
Не насытить тебя, королеву любви и загула!

Что ты, Лесбия, брось! Здесь у нас не подхватишь заразы.
Если мыслить желаешь, пропишут и знанье, и разум.

Если сказано ждать, надо ждать до скончания света,
Если хочешь на отдых, то станешь артисткой балета.

Поцелуя желаешь? В Сенат напиши ты немедля.
И пришлют старика, что не очень в любви привередлив.

Здесь и белых полно, и цветных, и с брюшком, и дебильных.
Вон брюнеты, шатены, вон лысые ходят, блондины.

На колесах, без них, члены мафий с искусственным членом…
Ну, иди же ко мне, ты устала от сих впечатлений.

Я тебе заменю этот чванством воняющий улей.
Ну, иди же ко мне, посмеемся с тобой над Катуллом.

Эй, Ювенций, сюда! Будем пить и свершать непотребства!
Надоело мне это чугунноголовое плебство!

Пусть ты хром, косоглаз, не владеешь ни речью, ни слогом,
Пусть тебя красотой обделили суровые боги.

Я куплю тебе трость, к окулисту свожу, логопеду.
Разве ты виноват, что ты пьяница больше, чем педик!

Разве ты виноват, что на Форум тебя не пускают.
Что давненько тебя за задочек никто не ласкает?

Разве ты виноват, что тебя разлюбил твой патриций?
И никто из богов не желает с тобою водиться?

Брось, Ювенций, забудь! Я не дам за него и монетки!
Твой патриций — дурак, даже больше, чем хам и кокетка!

Я его самого насажу на шампур, словно птаху!
Ну, давай, наливай! Выпьем, чтобы его я затрахал!

Меня с женой застукал Цезарь, с той, что выше всех подозрений,
А мы как назло были голы и в судорогах от наслаждений.

Долго стоял в дверях он, никак нам не досаждая,
А мы проникали друг в друга, шелка и меха подминая.

И было нам пофиг, кто Цезарь, а кто в спальне евнух покорный,
Мой розовый член, что не резан, в лохматке утоп ее черной.

Ах, есть ли величие выше? Цезарь мой даже не дрогнул,
С легким сердцем пошел он продолжить одну из оргий.

Цезарь есть цезарь и так, но цезарю этого мало,
Цезарю нужен престол на самом большом пьедестале.

Цезарю нужен престол, не имеющий измеренья,
Цезарь настолько велик, что выше любви и рожденья.

Цезарь настолько велик, что глохнет язык мой бездарный,
И даже поникнет Олимп пред ликом его светозарным.

Ах, боже мой, рушится всё, только цезарь идет по ступенькам,
Наступит кому на плечо, кого придавит коленкой.

Кого-то лишь взглядом проткнет, кому-то даст деньги укромно,
Только всё у него – не своё, только всё у него так заемно.

Во-первых, страна не его, он сам лишь страны порожденье,
Он гнусавые песни поет, протухшие от повторенья.

Корона ему тяжела, хребет для нее – слишком жидок,
И бегают глазки его неуловимы как гниды.