Повелитель мгновений на пегом коне,
Я меняю лицо, что ни день.
Я подобен стучащейся к скалам волне,
С пенной шапкою, что набекрень.
Я подобен дарам, что не знают конца,
Вечно полным, как их не черпай.
День и ночь я скачу, воплотившись в гонца
С сумкой в коей вестей — через край.
Я подобен котлу, что в кипеньи своем
Не подвластен ни смерти, ни злу.
Не пугайся, малыш. Бытия окоем
По окружности равен котлу.
“С безумными безумен будь !”- твердят.
Я рад бы быть бычком среди телят.
Но без раденья нет дороги к Богу,
Его достойны только те, кто бдят.
Я знаю, мне не стать Фирдоуси,
В вине Хайяма не смочить усы.
Не стать Саади — падишахом слова,
Но я другое ставлю на весы.
Мой скромен стих, в нем нет совсем красот,
Меджнун в слезах возлюбленной не ждет.
И Ясави в нем не зовет Мансура,
Мой стих — раздумий одиноких плод.
Он — исповедь из пустоши степей,
Где я в зверей цепляюсь как репей.
Где я пытаюсь перекати-полю
Привить коренья горечи моей.
Мой собеседник ныне — камень.
И я к нему струю
Дым сигареты, и руками
Я глажу плешь твою,
Святая ночь… Скажи, зачем мне
Твой череп бывший мной?
Он ничего уж не припомнит,
Кроме тщеты земной.
Пусть простится мне это: стихи о любви,
Когда пуст я как небо, пустынен как вечер,
Когда снова я в прошлом, хоть склеить мне нечем
Расходящихся далей неверные швы.
Пусть простится мне это, раз запах земли
Здесь сливается в воздухе с запахом дыма.
Пусть все мимо, все мимо, помянем любимых
За естественность с коей пришли и ушли.
За ущербную роскошь: вдруг вспомнить о ней,
Среди дымки багряной, средь золота листьев,
Среди листьев бумаги, исчирканных листьев
Растворившейся в слове печали моей.
Улыбка ласки и доверья взгляд,
Безмолвием лелеемая нежность.
Готов смотреть я на тебя стократ,
Уйдя душой в любви твоей безбрежность.
Люблю в тебе способность все понять
И ласковую, мудрую покорность.
Любимая — ты дочь моя и мать,
А я родню обретший беспризорник.
Я не привык ни к ласкам, ни к любви,
Я невзначай могу и нагрубить.
Я слишком откровенен в поклоненьи.
Прости мне это яростное «я».
Во мне одном семь «я», моя семья,
И только ты простишь мне самомненье.
Стукну “эл”, стукну “и”, стукну “эр”,
Стукну “а” и получится “Лира”.
Входишь ты, распахнув мою дверь,
Когда я запираюсь от мира.
Входишь ты и зовешь меня в сад,
Где березки на ситец свой просят.
Тополей колоннады стоят,
Подпирая макушками просинь.
Пусть трещат под подошвами сучья,
Мне сегодня ничто не наскучит,
Этот день как улыбка судьбы.
Рядом бархатясь что-то искрится.
Это хлопают Лиры ресницы
Перед солнечным чудом любви.
За окном — снегопад в бесконечном пареньи,
Хлопья снега роятся, клубятся и тают
Неустанной в кружении белою стаей,
Облекая в кристаллы снежинок мгновенья.
Так и ты из ничто вдруг возникла однажды
Совершенством гривастым, глазастым прозреньем,
Наслажденьем для слуха, ладоней и зренья,
Воплощением грез, утолением жажды.
Сагыныш — это радость тоски и томленья,
Белоснежного чувства живое струенье,
Снежных хлопьев без запаха дым.
Это снег не разлуки, а радостной встречи.
Он рисует глаза твои, руки и плечи…
Изождался тебя — “сагындым”.
Мы обнялись лбом прижавшись ко лбу,
На лодке твоего зрачка
Я плыл в свое безвозвратное детство.
В тебя смотрюсь я словно в гладь залива,
Где радости и чаянья, и муки,
Живут с тобой как отзвук молчаливый
Былых тревог, приевшихся до скуки.
Глаза твои цветут улыбкой доброй
Зато у губ порой такая складка,
Как будто ты взрослее, чем свой возраст
И знаешь, как на свете жить несладко.
Однако смех твой вне земных реалий —
Вне возраста, вне племени, вне тела,
Он юн и свеж, влекущ и беспечален.
Неистощим сколь ты ни расточала,
Не знает ни основы, ни предела,
Насколь мистичен, столь и гениален.
