По мокрому асфальту
движется дождевой червь.
Нет ему дела ни до Востока,
ни до Запада,
ни до неба,
ни до земли,
ни до “Невады”,
ни до общества “Память”…
ни до отсутствия мыла в магазине “Вперед”.
Он ползет безответственно,
без всякого груза за плечами,
совсем без одежды.
Он и налево повернет и направо,
и изогнется,
и повернет назад.
Я вам звоню, чего же боле?
Звоню который год подряд. .
С таким упорством я де Голля
И то давно бы смог пронять.
Я вам звоню — легко, ажурно,
С почтеньем трепетным в душе…
Но кто для вас я? Факс дежурный —
Без глаз, без торса, без ушей.
Кто я для вас? Каприз погоды,
Газеты брошенной петит.
И мой дравидский подбородок
Вам ни о чем не говорит.
Пришел я к Магжану. Народу ни много, ни мало.
На сцене — трибуна, стол длинный, поэта портрет.
В усмешливом лике и скорбь нахожу я и жалость,
Иль, может, презренье над теми, которых все нет.
Но вот появились. Докладчик в пространном вступленьи
О страхе вещает, пытаясь возвысить свой страх.
И стало так скучно. Блокнот свой раскрыв на мгновенье
Рисую животное с фигой на длинных ушах.
Наш вечер в разгаре. Ораторы словно пираньи.
Чтецы и артисты уверенно вышли на старт.
А там, в уголке, среди важных хозяев собранья
Старик притулился, как школьник на дальней из парт.
Вот город мой, где мне никто не рад,
Где душу тешить некогда и нечем.
Людей и зданий пестрый маскарад
Меня уже не лечит, не калечит.
Я ухожу в другие города.
Там — сны садов и бденье минаретов.
По арыкам струясь, бежит вода,
На зуб торговец пробует монету.
Пусть я не лечу с лебединою стаей,
Себя утешаю: ”Не все ли равно?
Ни веры, ни знанья, ни ада, ни рая,
Гомункулу, мне не дано.
Никем не рожден, ниоткуда не зачат,
Я, видно, алхимика плод.
Меня смастерил он, гордыней охвачен,
Чтоб жил я без всяких забот.
Чтоб землю не нюхал и кожу не ранил,
Ступая по ней босиком.
Чтоб жил я во всем не имея изьяна,
Чтоб я не нуждался ни в ком.
Ты вроде кирпичика в здании мира,
Найди свою нишу и там укрепись.
Абай
Приступаю к письму, чтоб хоть как-то встряхнуться от скорби.
Изменяю я музам, но музы, наверно, простят.
И пускай календарь до последней странички оборван.
Полон яблок и слив беспечально запущенный сад.
Календарь мой не сад, он оборван моею рукою.
Скоро осень. И пусть. Все останется также, как есть.
Смена красок и дней уже вряд ли меня успокоит.
И вестей я не жду, мне любая безрадостна весть.
Ты представь себе положение наше (я говорю о киргизах, воспитавшихся в России). Земляки считают нас отступниками и неверными…
А генералы не любят, потому что у меня мало этой восточной подобострастности.
…Я вижу теперь, что трудно одному бороться со всеми,
вижу, что истина как бы она ни была светла, не может
изгнать самых неверных заблуждений, когда они освящены временем.
Из писем Ч.Ч.Валиханова Достоевскому и Майкову
В Петербурге — туман… Не понять
Где дома, где кареты, где люди…
Эх, сейчас бы степного коня
И скакать, пока боль не убудет!
Ускакать… от накрашенных дур,
От ослов, сановитых опасно.
Ты прости меня, друг — Петербург,
Слишком многое здесь мне неясно.
Все в тумане — и подданства долг,
И великая миссия россов.
Я брожу одинокий, как волк,
И стараюсь прикинуться гостем.
Я не сын твой, но все же, я твой.
Меня Родина ждет, как заразу.
Обрекли мой народ на застой,
Но я в нем пробужу его разум.
В родах корчится старый наш мир.
Но за что наказанье мне это:
Для казахов я — дерзкий кафир,
А для русских — дикарь в эполетах?!
