В дремучем колодце города
Я — последний осколочек истины
С каждым листочком осенним
Теряю себя
Попадаю под все машины
Ушибаюсь о выступы зданий
Об одиночество
Здесь все по отдельности
Здесь все само по себе
И все от всего убегает
Тени — от зданий
Отражения — от блеска реклам
А люди…
Люди бегут от людей
И только деревья,
Теряя одрябшие листья,
Хранят неподвижность.
У метро — жестокая давка
Очередь в чрево столицы,
Которая столь безнадежно столица.
Среди обломков мирозданья,
Крупою атомной дыша,
Забывшись в призрачном мерцаньи,
Звездой горит твоя душа.
Звездой горючей и горячей,
Звездою видимой едва,
Полувздыхая, полуплача,
Полуодетая в слова.
В слова любви, слова печали
Из недр родного языка.
Душа твоя провидит дали
И в теле держится пока.
Я приеду домой, в джусалинскую тишь,
Где по улицам бродят коровы.
Где дремотны деревья, где можно до крыш
Дотянуться и с небом стать вровень.
Я приеду домой, где течет Карузек,
Утомляя спокойствием берег.
Земляки там мои коротают свой век,
Ни во что кроме дома не веря.
Там живут по обрядам любви и труда,
По обычаям жизни и смерти.
Там и время провисло, заснув в проводах
По над степью, что еле их терпит.
Мне зарежут барана и водку нальют
Те кому до Магжана нет дела.
И я вспомню смотря на их зыбкий уют
О легендах про красных и белых.
Ни ваш и ни свой, абсолютно ничей,
Враг снобов и власти, зануд и бичей,
Бреду озираясь, по людному парку.
Здесь столько нарядных созданий, греша
Ко мне невниманьем куда-то спешат
С друзьями под ручку в напрасной запарке.
Аллея тениста, деревьев стволы
Дремуче-моршинисты, листья светлы,
Макушки лоснятся в сиреневой дымке.
Смешки со скамеек, с болоночкой дед,
Везущий спортсмена велосипед,
Плывут автономно, как в стереоснимке.
Обед на лужайке. Сюда бы Моне…
Джигит подъезжает ко мне на коне,
Представился: сторож колхозного сада.
Он клялся пророком, что в споре был прав,
Что впредь не потерпит он столько потрав!
Я так и не понял, что ему надо…
Меня стараются уверить,
Что я живу не на Венере.
И получается так ловко.
Что я прописан на Весновке,
Что комната моя — не келья
И каждый тащит свое зелье.
Зовут то в Турцию, то в Питер,
То в мифа сны, то в рок событий.
“Пролей,- стыдят меня воззванья,-
За братьев кровь в Азербайджане!”
Переварить ли эту кашу
От Дерриды до простокваши?
Пихают книги и газеты,
А я себя зову поэтом,
Хоть мне указывают зычно,
Что я казах русскоязычный.
Я снова в этом доме, где когда-то
Был на друзей и замыслы богатым.
Теперь я в сожаленьях и утратах.
Однако, этим стенам все равно.
Они меня забыли уж давно.
А я так рад, что стены уцелели.
Смотрю на зевы окон их я: ”Те ли?”
Вот воздух — тот же, как тогда, в апреле,
Когда любовь аллеей что до гор
Ушла шагов печатая укор.
А в холле — пусто. Пусто и в столовой.
Нет никого, разносчик только новый.
Любой твой жест расценит он толково.
А раньше подавала здесь Ажар,
В глазах уйгурских пряча сердца жар.
По мокрому асфальту
движется дождевой червь.
Нет ему дела ни до Востока,
ни до Запада,
ни до неба,
ни до земли,
ни до “Невады”,
ни до общества “Память”…
ни до отсутствия мыла в магазине “Вперед”.
Он ползет безответственно,
без всякого груза за плечами,
совсем без одежды.
Он и налево повернет и направо,
и изогнется,
и повернет назад.
Я вам звоню, чего же боле?
Звоню который год подряд. .
С таким упорством я де Голля
И то давно бы смог пронять.
Я вам звоню — легко, ажурно,
С почтеньем трепетным в душе…
Но кто для вас я? Факс дежурный —
Без глаз, без торса, без ушей.
Кто я для вас? Каприз погоды,
Газеты брошенной петит.
И мой дравидский подбородок
Вам ни о чем не говорит.
Пришел я к Магжану. Народу ни много, ни мало.
На сцене — трибуна, стол длинный, поэта портрет.
В усмешливом лике и скорбь нахожу я и жалость,
Иль, может, презренье над теми, которых все нет.
Но вот появились. Докладчик в пространном вступленьи
О страхе вещает, пытаясь возвысить свой страх.
И стало так скучно. Блокнот свой раскрыв на мгновенье
Рисую животное с фигой на длинных ушах.
Наш вечер в разгаре. Ораторы словно пираньи.
Чтецы и артисты уверенно вышли на старт.
А там, в уголке, среди важных хозяев собранья
Старик притулился, как школьник на дальней из парт.
Вот город мой, где мне никто не рад,
Где душу тешить некогда и нечем.
Людей и зданий пестрый маскарад
Меня уже не лечит, не калечит.
Я ухожу в другие города.
Там — сны садов и бденье минаретов.
По арыкам струясь, бежит вода,
На зуб торговец пробует монету.
