Стремятся ли поэзия и философия объективировать
человеческий мир, т.е. отстраниться от него, с тем чтобы
созерцать его как бы со стороны? Оценить свою культуру
можно только выйдя за ее пределы.
Хулио Кортасар.
Виртуальный мир, ставший сегодня неотъемлемым атрибутом мира самого что ни на есть реального, по своему креативному посылу и характеру стремится не столько преодолеть и таким образом опровергнуть старую, добрую метафизику, сколько вернуться к ней, восстановить ее в правах и жить в ней, тем самым, окончательно порывая с гнусной реальностью и ее иллюзорной властью. Одной из великих областей виртуального мира до сих пор являлась и по-прежнему является поэзия, а ее жителями – поэты.
Поэт ощущает себя правителем слова. История метафизики мыслится как время за-бытия. Мыслью это время не преодолевается разом и вдруг, но недостаток Бытия собственно впервые обдумывается как таковой и постигается как время у-даленности Бытия, и через это дается возможность перелома, о времени пришествия которого никто не может ничего сказать.
Слово поэта есть воплощение поэтической сопричастности. Образ преобразует человека, превращая его снова в образ, в пространство, в котором противоположности сплавляются. А сам человек, расколотый от рождения, примиряется с собой, когда делается образом, и тем самым становится другим. Поэзия – это метаморфоза, обмен, алхимическое действо, а потому она граничит с магией, религией и другими попытками преобразить человека, сделав из «этого» и «того» этого «другого», который и есть он сам. И тогда универсум перестает быть складом всякой всячины… Поэзия выводит человека за собственные пределы и одновременно побуждает его возвратиться к изначальности, возвращая его самому себе. Человек – это его образ: он сам и тот, другой. С помощью фразы, которая есть ритм, которая есть образ, человек – это неустанное стремление к бытию – есть. Поэзия – вхождение в бытие. (Пас О. Освящение мига: Поэзия. Философская эссеистика. СПб.: 2000. С. 240).
Поэзия Тракля и Магжана – это манифестация «спасающей мысли», располагающейся между богооставленностью и могуществом истины, выраженной особенно сильно в последних строках стихотворения Тракля «Гродек» – Die heisse Flamme des Geistes nahrt heute ein gewaltiger Schmerz… Огромную сегодня пламя духа питает боль… (Перевод мой. Ж.Б.) и в стихотворении Магжана.
Тракль и Магжан выступают как антиметафизики, против монадически замкнутой на себя рефлексии, препятствующей восприятию бытия как присутствия, очевидности. Бытие не дается в мысли о бытии. Мысль о бытии всегда является мыслью мысли. Бытие дается в непосредственности испытания, того испытания, которое переживается в каждый конкретный момент.
Сейд Мухаммад Накыб аль-Аттас: «Введение в метафизику ислама»: Бытие – это действительно Божий дар, но тот, что на самом деле принадлежит одному только Богу, который дает его ‘взаймы’ в знак ‘личной’ благосклонности. Получатель же дара, если он следует верным путем, понимает, что он находится в долгу перед Богом, которому обязан своим существованием: он знает, что оно целиком и полностью зависит от существования Бога, у которого он его как бы ‘позаимствовал’. Так что саморазрушительное сознание подлинной ‘нужды’ реализуется лишь в том случае, когда человек узнает на основе непосредственного опыта, что не остается ничего, кроме Божьего Аспекта. Другими словами, «Когда нужда достигает предела, это и есть Бог» («Введение в метафизику ислама: изложение основополагающих элементов мусульманского мировоззрения». Москва-Куала-Лумпур, 2001. С. 214.).
Мистики утверждают, что мы не человеческие существа, обремененные человеческим опытом, а духовные существа, обремененные человеческим опытом, опытом апокалипсиса. Апокалипсис – это выражение фундаментальной трансформации хронотопа. Традиционная парадигма времени как вектора идущего от прошлого через настоящее в будущее уступила место парадигме длящегося настоящего.
Французское понятие retrait (англ. версия retreat), обозначающее 1) отбытие, отступление; 2) уединение; 3) приют; 4) военную зарю; спуск флага; 3) лечебницу, применимо как к творчеству Тракля, так и к творчеству Магжана.
Агрессивному тотализирующему западноевропейскому ratio необходимо противопоставить Wahnsinn [безумие], которое ассоциировалось древними германцами с безмятежностью, бесстрастностью и аналогично хайдеггеровскому концепту Gelassenheit, истолковываемому как отрешенность. Кай может быть вызволен из ледяного дворца снежной королевы – этого символа холодного разума — лишь благодаря безумной и безоглядной страсти Герды, которая является воплощением жизненной энергии, направленной на дезинтеграцию картины мира как деятельности ratio.
Апелляцию Тракля к архэ-первоистоку мы понимаем как попытку в безначальном начале человеческой истории выявить проявление нечеловеческого в человеке в качестве Wahnsinn.
Магжан: В одном из его стихотворений есть указание на духовную связь поэта, выступающего в роли пророка, с западной культурной традицией.
Сын зари и огня,
До последнего дня
Я со мглою в вражде.
С гор алтайских до стран
В пиках Альп и Балкан,
Пролетал я везде.
Пролетал как стрела, —
Чтобы не было зла.
(Перевод А. Кодара)
Концепты Магжана. Запад: Смерть. Слепота. Мрак. Распад. Культ чрева. Жизнь: Солнце. Свет и Голос с Востока.
Поэт: Тот, кто является предвестником пророка. Он созывает подобных ему на шабаш. И будучи слепым и парадоксальным образом способным ориентироваться (от лат. Orient – Восток) во мраке он плачет и бежит спотыкаясь погруженный в «тяжкие думы».
Тракль «Зимний вечер»:
…Некто странствуя бредет
К воротам по тропке мглистой.
Сок земли вбирая чистый,
Древо милости цветет.
Путник входит будто в склеп,
Камнем боль живет в пороге.
Засияли здесь в чертоге
На столе вино и хлеб.
Через страдание и смерть, на которые указывает образ порога, буквально окаменевшего от боли, поэт-странник, по мысли Тракля, должен возродиться подобно Христу, чьи плоть и кровь претворились в «хлебе и вине». В русле этой диспозиции, но несколько с иными обертонами, возникает магжановский образ Пророка. Пророк – это Иное свое поэта, который способен творить «суд над тьмою» и «поклоны Солнцу».
Поэт должен умереть, чтобы возродиться в качестве Пророка, — вот ведущая тема лирики Магжана. Лирика же и объединяет этих поистине эпохальных поэтов теперь уже евразийского модерна. Почему теперь? Потому что лишь в наши дни, благодаря прозрениям и ожиданиям поэтов, имеет место общий для всего Евразийского континента диалог, готовый претвориться в органический синтез вина и хлеба.
Модернистский проект Магжана – это проект западноевропейского Фауста, детерриторилизованного до уровня менталитета номадического жителя «плоского пространства», мечтающего о таком месте как Время. Время – не есть физическая величина. Она не есть и психологическая величина. Она есть– невозможность пребывать в прежнем качестве. Стало быть, разговор идет о качестве, скажем, переживания Тракля уже в самом себе импульса декаданса, и том качестве, который изобретением своей не вполне оригинальной, но все-таки новаторской поэтической формой, перекрыл, декодировал знаки западной культуры.
Убогая степь, всюду пустошь одна,
В убогой степи только тропка видна.
Там путник идет по тропе, одинок.
Идет день и ночь, ему важно дойти,
Вся обувь истлела на этом пути.
(Перевод А. Кодара)
Рембо. Стихотворение «Моя богема».
Я брел, сжав кулаки в разорванных карманах;
И клочьями свисал с меня дырявый драп;
Я шел под небесами, Муза, как твой раб,
Мечтая о любви, что круче всех романов.
Дыра огромная была в моих штанах.
Я – Мальчик-с-пальчик брел, всё рифмы возглашая.
Приютом мне была Медведица большая.
Шептали нежно мне созвездья в небесах.
И я всё слушал их присев у придорожья,
В сентябрьскую ночь, когда слезинки божьи
Вином живительным спадали с облаков.
Когда, слагая стих среди видений странных
Как струны теребил я боевые раны
Моих истерзанных и жалких башмаков. (Перевод мой – Ж.Б.)
Магжан:
Мы так же все бренны как те облака…
О ветер, не надо жалеть ни о ком.
Прошу, успокойся, и плач свой уйми,
Ведь смерть – это радость, ты это пойми.
Душа моя млеет от блажи такой!
Меня тоже, о, смерть, упокой!
Упокой меня, смерть, упокой!
(Перевод А. Кодара)
Верлен. Стихотворение из сборника «Мудрость»:
Сон мрачный входит вдруг
В мое существованье:
Надежда спи мой друг,
Усните все желанья.
Мой взор покрыла мгла,
Не разбираю больше
Границ добра и зла…
Истории нет горше.
Я – колыбель, я – свод
Пустой могильной ниши:
Не будет пусть забот,
Прошу вас, тише, тише.
(Перевод мой. Ж.Б.).
Поль Клодель, имея в виду «Проклятых поэтов», прежде всего таких как Рембо и Верлен, указал на их смертный грех: отсутствие Веры.
«Многие поэты XIX века были талантливы, даже гениальны, но у них не было веры. И если теперь их сочинения рухнули, превратились в груды обломков, то причина столь стремительного крушения… не в том, что им недоставало таланта, а именно в том, что им недоставало веры; иначе говоря, что их талант и их творчество лишены основной составляющей, которую ничем нельзя заменить (Поль Клодель. Избранные произведения. М., 1992. С. 56).
В отличие от «Проклятых поэтов», Магжан вынашивает Веру в спасительную миссию «Пророка», который должен явиться с Востока.
Пророк – Солнце. Потомок гуннов. Свет с Востока. Его голос сотрясает небосвод. Огнепоклонник (Заратустра. Ригведа)
Огнебог.
Стихотворение «Пророк»:
Над Западом сгустился мрак ночной,
Там Солнце не взойдет с зарей.
Во мгле ночной лишь демоны кружат,
И даже Бог растоптан там толпой.
Над Западом сгустился мрак ночной,
На небе звезд не видно ни одной.
Здесь дети ночи, Бога умертвив,
Напрасно ждали, что придет другой…
(Перевод А. Кодара)
(Платон. Миф о пещере. VII книга «Государства». Ницше «Веселая наука». Тезис о смерти Бога).
В кромешной тьме царит над всеми ночь,
В ней голоса, и всхлипы, и не прочь
В ней кто-то засмеяться, зарыдать,
Незримый кто-то там до игр охоч.
Незримый кто-то воет и орет,
Таких, как сам, на шабаш он зовет.
Вот он споткнулся, снова побежал,
Слепой во тьме, как путь он разберет…
В кромешной тьме и время медлит ход,
Не сдержишь тут и мыслей хоровод.
С незрячих глаз лия потоки слез,
С Востока он теперь пророка ждет.
Слепец несчастный, ты глаза раскрой
С Востока я иду к тебе с зарей.
Иду к тебе, я – призванный пророк,
Дождись меня, готовься к «Отходной».
(Перевод А. Кодара)
Тракль. Финал стихотворения «Предместье на ветру»:
Мерцает свет аллей из облаков,
Там всадники, прекрасные повозки.
От корабля остались только доски,
Видны мечети розовых тонов.
Манера Тракля близка к живописи, для него важно захватить смерть жесткими тенетами материальности. Цвета выступают как эмблема этой лишенной глубины зримости: золотой, голубой, черный, кроваво-бурый, зеленый, представляют смерть скрытым центром всего пространства. Тут есть какая-то неторопливость, с которой смерть является среди самых разных цветов, словно рассекающих и подвешивающих пространство. Стихотворение Тракля дезориентирует нас посредством чистого настоящего материальной смерти, словно бы реальность смерти находилась в пространстве, а не во времени: в поэзии Тракля дезориентация есть не что иное, как утрата времени в медленном «сладостном испытании смертью» (аннотация к стихотворению Тракля «Элис». 3-я ред. См. Ален Бадью. Век поэтов // Новое литературное обозрение. № 63. 2003. С. 21.).
Как Траклю, так и Магжану свойственно визионерское поэтическое мышление, настроенного на преодоление status quo западной культуры как культуры отсутствующего Бога. Оба поэта апеллируют к истокам цивилизации: Тракль обращается к истокам античной культуры как выражения веры в языческих богов и природных духов. Магжану же свойственна тяга к идее «народности» в его профетическом измерении, начиная с времен ветхозаветных пророков:
Шальное сердце к небу лишь рвалось,
Пред ней был разум – нежеланный гость.
Отрава – юность, так я пил отраву,
Теперь печаль – и дом мой и погост.
(Перевод А. Кодара)
Концепты Магжана:
Солнце, Запад (гибнущий, мрачный, слепой, чахоточный, больной, Востока дальний брат, страстный,), Восток (раскосый, широкий), Путь, Cтепь (шелковая cкатерть, праматерь, Тенгри, Туркестан – отчизна тюрков (подобные огню, стая львов, разум, дерзость и отвага). Его вожди — Чингис, Тимур, Кенесары, Аблай. Авиценна, смущавший познанием смертных. Священная кровь тюрков.
В своих «Фейерверках» Бодлер говорит о том, что современные люди – огнепоклонники и поэтому актуальным становится присутствие главного парса-огнепоклонника.
Современному мировому сообществу, с тем чтобы не утратить последние и нестройные отголоски «внутренней истины и величия» всякого народа, большого или малого, следует прислушаться к следующему предостережению Хайдеггера: «Сегодня мы знаем, что англосаксонский мир американизма решил уничтожить Европу, то есть родину Западного. Порождение ликвидировать нельзя. Вступление Америки в эту планетарную войну – это не вступление в историю, но последний акт американского а-историзма и самоопустошения».
Правящей силой царства техники, которое характеризуется хайдеггеровским термином Gestell, как главной характеристики технического отношения к миру, являются Соединенные Штаты.
Такие поэты ризоматического порядка, как Магжан и Тракль, являются предвестниками гражданского мира на евразийский лад, который основывался бы не на самообожании, нарциссизме и понуждении, а на разочаровании, сдерживании и рефлексии.
У Европы свои демоны, у Востока – свои, у центральноазитского же региона все политическое пространство населено ризоматическим множеством демонов, как Востока, так и Запада.
Природа языка в поэтическом строе Тракля и Магжана соответствует тому пути, по которому уходит пришелец. Тропа, на которую он вступает, уводит от старого, вымирающего рода. Она ведет к закату, в сохраненную рань нерожденного рода. Язык поэзии, точка которой – отрешенность, говорит о возвращении нерожденного человеческого рода домой в тихое начало своего тихого бытия.
Язык этой поэзии – язык перехода. Его тропа ведет от заката гибели к закату сумеречной сини святости. Это язык-плавание над и через мглистый пруд духовной ночи. Этот язык поет песнь отрешенного возвращения – из поздней поры распада в рань спокойного, еще не бывшего начала. Это язык пути, на котором является поюще-сияющая гармония фоноцентричной синей благодати Тенгри, возвращающей пришельца к красоте возвращающегося домой рода.