Журнал «ТАМЫР», №47, 2018 год., Журнал Тамыр

Ауэзхан Кодар. ФИЛОСОФСКАЯ ТЕРМИНОЛОГИЯ КАК ТВОРЕНИЕ КОНЦЕПТОВ: ИЗ ОПЫТА ПЕРЕВОДОВ НА КАЗАХСКИЙ ЯЗЫК ФИЛОСОФОВ-ПОСТМОДЕРНИСТОВ

 Передо мной стоит несколько не та проблема, которая обозначена в заглавии этой статьи. Речь идет о вхождении казахской философской мысли в мировой опыт построения философских терминов. Но для этого я хочу привлечь материал не из истории философии, не из классической философии, а из опыта мыслителей-постмодернистов, которых сам переводил по государственной программе «Культурное наследие». Они входят в 10-томную серию «Әлемдік мәдениеттану ой-санасы» и составляют ее 7 и 8 тома под названием «Постмодернизм және мәдениет» – Алматы, «Жазушы», 2006. Перевод на казахский был осуществлен с промежуточного перевода с французского на русский язык, осуществленного известным культурологом Б.Г. Нуржановым. Это очень важно, поскольку говорит о существовании казахстанской школы академических переводов на казахский язык через посредничество русского языка. 7-ой том снабжен моей вступительной статьей «Несколько слов о постмодернизме», кроме того, каждому переводимому философу посвящена отдельная статья, где говорится о его творческой биографии и о терминологических особенностях переводимого текста.

Если подробнее остановиться на содержании этих двух томов, то в 7-й том вошли: Ж. Ж. Бодрийяр  «Фатальные стратегии», Ж-Ф. Лиотар «Состояние постмодерна», Ж. Делез и Ф. Ф. Гваттари «Тысяча плоскостей» (из «Капитализма и шизофрении», т.2), Ф. Ницше «Рождение трагедии из духа музыки», М. Хайдеггер «Что такое философия», Ж. Деррида «О грамматологии», К. Окакуро «Книга чая». В 8-й том вошли внушительные выборки «Из философии Древнего Востока», «Из философии Древней Греции», Ж. Батай «Свободный человек Сада», Р. Жирар «О тайнах, сокрытых со дня сотворения мира», «Краткий культурологический словарь» и мои статьи на казахском, посвященные проблемам культурологии.

Переводить было сложно, но интересно. Некоторый опыт у меня уже имелся, в 2002 г. была издана книга «Батыс философиясының антологиясы»//Аудармашылар Қ. Әбішев, М. Сәбит, Ә. Қодар, А. Сагиқызы. – Алматы: Фонд Сорос-Казахстан, 2002, 464 бет, где были мои переводы из Гераклита, Парменида, Демокрита, Ф. Ницше, М. Хайдеггера, Х. Ортеги-и-Гассета, Ж. Делеза и Ф. Гваттари, Ж. Деррида, Адорно. Это было первой попыткой перевода современной западной философии на казахский язык после обретения нами суверенитета. Книга была по достоинству оценена в рецензии знатока западной философии Ж. Баймухаметова. «В жизни казахстанской философской науки произошло знаменательное событие. Казахскоязычная литература пополнилась академическими переводами западных философских текстов благодаря выходу в свет однотомной «Антологии западной философии». Со времен издания трудов классиков марксизма-ленинизма на казахском языке это едва ли не самое значительное на данный момент предприятие казахстанской науки по переводу трудов западных философов от Гераклита до Ж. Деррида . В коллектив переводчиков вошли такие авторитетные ученые как Кажимурат Абишев, Мурат Сабит, Ауэзхан Кодар и Аяжан Сагикызы»[1]. В этой рецензии сказано также и о моем личном вкладе в эту антологию. «В особенности хотелось бы отметить переводческий дар Ауэзхана Кодара, который осуществил, прямо-таки, впечатляющее по своим масштабам вторжение, как в царство древнегреческой мудрости, так и в область постклассических философских стратегий»[2].

Согласно Ж. Делезу и Ф. Ф. Гваттари, философы до сих пор недостаточно занимались природой концепта как философской реальности. Они предпочитали рассматривать его как уже данное знание или представление, выводимое из способностей, позволяющих его формировать (абстракция или обобщение) или же им пользоваться (суждение). Но концепт не дается заранее, он творится, должен быть сотворен; он не формируем, а полагается сам в себе (самополагание); самое субъективное в нем оказывается и самым объективным.

Переведенные мной философы все как на подбор обладают как раз этой способностью творить концепты. К примеру, Ж. Бодрийар придает терминологическое значение самым простым словам, таким как экстаз и инерция, террор, непристойность, заложник, принцип златрансполитика. Сначала я придерживался принципа полной переводимости иностранных терминов на казахский. «Экстаз» я перевел как «еліру», «инерция» – «баялау», «заложник» – «аманат», «непристойность» – «абыройсыздык». Принцип был в том, что я делал кальку термина на казахский язык и далее давал в скобках значение термина на русском языке. Например, «зандылыққа тәуелділік» (детерминация), «зандылыққа тәуелсіздік» (индетерминация), «үдерген заңдылық» (гипердетерминация), «ақырғылык» (финальность), «аса семіздену» (гипертелия).

Однако я обратил внимание на то, что если калькировать термин на казахский язык,  его смысл становится непонятным, мало того, этот термин теряет терминологическое значение, становится неудобоваримым набором слов. И в самом деле, если убрать значение термина, даваемое мной в скобках, казахский аналог получался слишком многословным и неудобным для использования в качестве термина. Ведь значение термина в том, что он определен в самом себе и не нуждается в дополнительном определении. Отсюда следует то, что иностранные термины, если они имеют общеупотребительный характер, не стоит переводить на другой язык. Например, такие термины как «субъект», «объект», «трансценденция», «метафизика». Они имеют длительную традицию использования, устоялись в языке и вошли в международный обиход. Когда встречались такие термины, я их оставлял в том же виде. Но особенность терминологии постмодернистов в том, что они абсолютно обычное слово наделяют терминологическим значением. К примеру, Ж. Бодрийяр  семантику лексемы «ожирение» переносит в область социальных отношений. Ж. Делез употребляет такие термины как «тело без органов», «желание», «шизопотоки», т.е. самые обыкновенные слова наполняет социокультурной семантикой. Это и есть творение концептов, поскольку концепт – это не просто термин, а вторжение философского означивания в самые неожиданные контексты и будничное словоупотребление. Как говорил Ницше, вы ничего не познаете с помощью концептов, если сначала сами их не сотворите, т.е. не сконструируете их в свойственной каждому из них интуиции. Исключительное право на создание концептов обеспечивает философии особую функцию, но не дает ей никакого преимущества, никакой привилегии. В философии концепты творятся лишь в зависимости от проблем, которые представляются нам дурно увиденными или дурно поставленными (педагогика концепта). По Ж. Делезу и Ф. Гваттари, «мы рассматриваем некоторое поле опыта, взятое как реальный мир, не по отношению к некоторому «я», а по отношению к простому «наличествованию». В некоторый момент наличествует тихо и спокойно пребывающий мир. И вдруг возникает испуганное лицо, которое смотрит куда-то наружу, за пределы этого поля: здесь Другой предстает не как субъект или объект, а совсем иначе – как возможный мир, как возможность некоего пугающего мира. Другой – это возможный мир, каким он существует в выражающем его лице, каким он осуществляется в придающей ему реальность речи; он является концептом из трех неразделимых составляющих – возможный мир, существующее лицо и реальный язык, т.е. речь. По Ж. Делезу и Ф. Гваттари, у всех концептов есть история, у каждого концепта есть становление, которое касается уже его отношений с другими концептами, располагающимися в одном плане с ним. Концепту требуется не просто проблема, ради которой он реорганизует или заменяет прежние концепты, но целый перекресток проблем, где он соединяется с другими, сосуществующими концептами. В этом отношении интересно разобрать соотношение концептов «деструкция» и «деконструкция», введенных соответственно Хайдеггером и Ж. Деррида. На мой взгляд, в первом случае делается акцент на разборке, когда определенное явление разбирается на составные части, а во втором случае акцент делается на сборке, т.е. когда составные части явления собираются в новую целостность, отличную от первоначальной. «Фатальные стратегии» Ж. Бодрийяр а изданы в 1893 году. Трудность для перевода представляет уже само название. В этом произведении Ж. Бодрийяр  как бы ставит диагноз своему времени. Но это не профетизм, и не ясновидение, а уважение к закономерностям и следование за ними. «Фатум» – понятие из римского культурного обихода, он скорее похож на детерминацию, чем на судьбу. Даже боги подчинялись фатуму. Ж. Бодрийяр  понимает современный мир как изолгавшийся, превратившийся в симулякр и занимается разоблачением симуляционных стратегий. Поэтому название книги я перевел на казахский как «Бұлтартпас жол-жобалар». Было очень трудно перевести понятие зла. На казахском не находилось полного аналога этого слова. Обычно это слово переводят как «зұлымдык», но это скорее ближе к русскому «коварство». Пришлось использовать слово «қастандық» – «вражда», «враждебность». На казахском языке понятие «зло» скорее ближе к субъективной установке чем объективному принципу. Как видим, перевод помогает понять также и межязыковые различия. Пришлось также много подумать, как перевести термин «непристойность». По Ж. Бодрийяру, способ манифестации иллюзии – сцена (sсеnе), а способ проявления реальности – отсутствие сцены (оbsсеnе), но «обсценное» – это и есть «непристойное». В этой лексеме нет ничего аморального, оно имморально, индифферентно к морали. Вот этот оттенок и хотелось передать как можно бережнее. Поэтому пришлось перевести не «ұятсыздық» (бессовестное, аморальное), а «абыройсыздық» – «то, что не приносит почета, не имеет ценности».

Другой переведенный мной автор Жан-Франсуа Лиотар, в частности, его «Состояние постмодерна» (1979). Именно в этой работе Ж.-Ф. Лиотар, опираясь на философию языка, разоблачает стремление к преобладанию видов знания западной культуры. Здесь мы должны сказать несколько слов об «отце» философии языка Л. Витгенштейне. По его концепции, философия производится в языке, нет понятий существующих самих по себе, даже такие понятия как Бог, Человечество, Идеал есть всего лишь составляющие языка; если они и встречаются в определенном языке, то могут не встретиться в другом. К примеру, слово «метафизика» первым употребил Аристотель, но в его время это слово обладало лишь значением «после физики», а сейчас мы употребляем его в смысле «мир абстрактных представлений», или «философия». На казахском языке это слово и вовсе не встречается, а русский язык пришло из греческого. Следовательно, понятие метафизики создано искусственно при помощи ресурсов определенного языка, т.е. такого явления нет в природе, он появилось из-за неправильного употребления определенного слова. Так возникли и другие термины. Поэтому в качестве явлений природы нет ни науки, ни философии, это только языковые игры. Задача философии раскрыть природу этих игр и таким образом излечить разум индивида от интеллектуальных заблуждений. Иначе говоря,           Ж.-Ф. Лиотар, чтобы понять природу знания использует философию языка. По его теории, главный способ употребления знания есть «наррация» или способ повествования, в разные исторические эпохи существуют различные наррации. Их основной легитимирующий принцип Ж.-Ф. Лиотар называет макронарративом. В мусульманских странах это поклонение Аллаху, в Советском Союзе – идея коммунизма. Словом, у каждой культуры – свой макронарратив. Наряду с этим вместе с этими макронаррациями существуют и «языческие» микронарративы вроде семьи, последние не стремятся к власти. Повествования определенной направленности Ж.-Ф. Лиотар называет дискурсом. Это самое большое повествование или метанаррация и в этом виде она создает социальную мифологию, поддерживающую властные структуры. По Ж.-Ф. Лиотару, особенность нашего времени как «после современности» («постмодерн») после катастрофических событий XX века, к примеру, таких как Освенцим, макронарративы лишились своей легитимирующей силы. Ибо сегодня им никто не верит. Изменчивость идеологий подрывает веру во власть разума, права человека и социальный прогресс. Кризис ценностей и идеалов, нашедших свое воплощение в спекулятивной философии Гегеля, указывает на необходимость перехода от диктатуры общего к самоценности индивидуального опыта. Право индивидуального выбора при своей реализации приводит к паритетному сосуществованию множества языковых практик. «Состояние постмодерна» – произведение, впервые объявившее постмодернизм парадигмальным явлением всемирного масштаба. Здесь мы под парадигмой понимаем целостную познавательно-эстетическую систему. Ж.-Ф. Лиотар исследует технологию смены таких систем, извещает о том, что современное знание поднялось на новый уровень, не признающий метанарративов. Одно из наиболее часто встречающихся слов в работе – «перформативность». «Перформатив» происходит от латинского performo – совершаю действие. Это способ высказывания, где в одном акте совмещены и действие, и его обозначение, т.е. что-то сказать и в тот же момент это совершить. К перформативным относятся такие словосочетания как «выражаю благодарность», «приказываю», «обещаю». Иначе говоря, перформативность – нечто эффективное в своем непосредственном выражении, т.е. чистая эффективность. Один из основных терминов в этой работе Ж.-Ф. Лиотара – «легитимация». Где-то я использовал его непосредственно, а где-то давал аналог на казахском.

Если теперь мы обратимся к способу мысли Ж. Деррида, он называется «деконструкция». Его особенность в том, что если в эпоху модернизма критика была способом борьбы с традицией, орудием разрушения и бунта, деконструкция хоть и подвергает критике, но не стремится разрушить объект критики. Напротив, проникнув во все его существо, стремится воссоздать заново. Конечно, воссоздавая, оно воссоздает условно. Однако в этом и состоит преимущество постструктурализма – в понимании условности процесса мышления. Если со времен Платона было принято думать, что реальный мир – лишь бледная копия мира Идей, сейчас это полностью отрицается, в наше время считается, что мыслить – это означивать. Задача исследователя –прояснение особенностей означивания каждого общества, каждой цивилизации и каждого автора в определенный период времени. Деконструкция и является орудием такого прояснения. По мысли Ж. Деррида, независимость от философии – это не простое перелистывание ее страниц (это признак плохой философии), а продолжение чтения мыслителей в определенном порядке. Для             Ж. Деррида  все в этом мире есть текст, и даже речь – не что иное, как подвид текста. Ибо речь – это знак, предлагающийся чьему-то вниманию, следовательно, в нем есть идея сообщения, которое отправляется и принимается. В этом случае лучше воспринимать не письмо в системе речи, а речь в системе письма. В терминологическом плане Ж. Деррида – самый неуловимый философ, ибо формальное понятие растворяет в стихии речи, переопределяя его настолько, что от первоначального значения ничего не остается.

Что касается терминологии Ж. Делеза – Ф. Гваттари, она посвящена метафорическому исследованию номадического образа мысли. Для них номад – это существо, не попадающее в сети центрации, противопоставляя машину войны идее Государства. Философия Ж. Делеза противостоит деконструкции Ж. Деррида. Ж. Делез очень мало внимания уделяет лингвистике и вводит понятие доличностных кочевых сингулярностей, противостоящее и классической теории субъекта, структуралистской теории означивания. Если Ж. Деррида  проводит свою деконструкцию в лоне классической традиции, Ж. Делез с самого начала покидает ее пределы, стараясь завоевать новое пространство для мысли. На этих безоглядных просторах французский философ встречается с кочевниками. Место их встречи – степь, пустыня. В работе «Логика смысла» Ж. Делез делит философию на три вида: философия высоты, философия глубины и противостоящая им обеим философия плоскости (стоики и киники). Плоскость — доличное пространство личности, не имеющей свойств. Это нечто отличное от пространства феноменологии, поклоняющемуся субъекту. Плоскость есть пространство шизопотоков. На казахском «шизоағындар». Здесь я применил способ сочетания иностранной приставки с обычной казахской лексемой. Таким же способом я создал термины «транссаясат», «транссубъектіліқ» и т.д. Одни из основных терминов Ж. Делеза – Ф. Гваттари – это «территориализация» и «детерреториализация». До события должно быть его место. Если у кого-то нет места, то нет и его самого. Но иногда событие может «не дозреть». Авторы называют это обстоятельство «место без пассажира». Иногда есть событие, но нет ему места. Образное обозначение этого: «пассажир без места». Эту теорию Ж. Делез озвучил в «Логике смысла». Вместе с тем, территория и земля –различные понятия. Земля – образование природное, территория – политический термин. При переводе я использовал казахское слово «мекен». Поскольку это обычное казахское слово в нем патриархальный (биосоциальный) смысл преобладает над политическим. Эта лексема напоминает русское «место обитания». Поэтому я перевел «территориализация» как «мекендену», а «детерреториализация» как «мекенсіздену».

Лексему «движение» я переводил то как қимыл, то как әрекет, то как қозғалыс. Можно сказать, что у этих слов нет абстрактного значения. К примеру, қимыл обозначает какое-либо физическое действие живого существа, похоже на русское «шевеление», әрекет – аналог русского слова «действие». И только абстрагировавшись от конкретного значения этих терминов, можно обрести их теоретическую наполненность.

Таким образом, мной были переведены великие мыслители Запада от Демокрита до Ж. Деррида. К каждому автору у меня был индивидуальный подход, потому что те переводческие инструменты, которые подходят Ж. Делезу никак не могут сработать при переводе того же Ж. Деррида, где я позволил себе смешать западные и тюркские лексемы. Мы можем очень обогатить культуру мысли Казахстана посредством перевода, ибо язык создается во время его использования, то есть во время написания текстов, во время речи, а так как переводный текст – это тоже текст, язык начинает использоваться и по мере использования развиваться через со-творчество переводчика с теми или иными авторами. Можно сказать, что за время существования программы «Культурное наследие» мы создали новый философский культурогенез казахской терминологической системы, благодаря которому наши студенты, преподаватели философии могут говорить на родном языке о философии Запада как западные мыслители истории и современности. Таких проектов как «Культурное наследие» должно быть как можно больше, если мы хотим возродить свой язык и создать на нем целые лексические терминологические слои, чтобы развивать современную науку, потому что, как говорил М. Хайдеггер: «Язык – это дом Бытия», а значит, все в нашей жизни происходит в языке и через язык.

 

[1] Ж. Баймухаметов. Западная философия.kz//Журнал «Тамыр», №1(11), 2004, с. 123.

[2] Там же, с. 125.