Бежали в думы, мы бежим от дум.
Нам некогда, мы в затяжном цейтноте.
То бум машин, то гарнитурный бум,
То тапки в моде, то в фаворе боты.
И только в дождь – под шепот, шелест, стук,
Поймем всем сердцем и признаем честно,
Что путь наш в жизни не спираль, а круг –
Пластинка буден лишь с одною песней.
Расстреляли его на рассвете,
Как будто рассвет расстреляли.
Расстреляли его на рассвете,
И окрасились горечью дали.
Расстреляли его? Нет – убили!
Расстреляли рассвет в колыбели.
Расстреляли его? Нет – убили!
Насладясь кровяной капелью…
Природе вширь стремиться надоело,
На человеке, как палач на скрипке,
Она такие проверяет трели,
Как в предпоследней жизненной попытке.
Дубинкам, может, тоже больно,
Но мы-то скрипки, нам больнее это.
Они молчат, а мы выводим сольно
Художников, Артистов и Поэтов!
Количество природе надоело,
Ей совершенство стало вдруг нужнее.
И потому она выводит трели,
Где каждый звук соперничает с нею!
В пепельнице пепел и окурки,
А в голове сплошной туман и дым.
Со мной играет кто-то темный в жмурки,
И я играю поневоле с ним…
Боюсь поймать и сам боюсь пойматься,
Боюсь уйти и не уйти боюсь!
И кажется – я прикурю от счастья,
Но как всегда, в затяжке горькой — грусть…
Бывает час, когда с собою в ссоре,
И некому помочь тебе в беде.
Ты беспощаден в жестком разговоре
С самим собой и о самом себе.
«И кто я?» Ты зеркало на место
Кладешь, как будто делая не то,
И странно, что с такою болью в сердце
Ты выглядишь невинным, как дитё.
И дождь пошел, как будто угадав,
Как ждали мы его призывной речи.
Целуя корни самых скромных трав,
Дубов надменных пригибая плечи.
Претит ему самодовольный вид
Пейзажа пропыленного на славу.
Кентавром рассыпая дробь копыт,
Вершит он суд свой и творит расправу.
О, если б мне обресть такую мощь –
Разрушил б я границы, догмы, клетки.
Чтоб трепетала от бессилья ложь,
На плаху правды изгнанная сердцем.
Стучится кто-то. Я открыл глаза,
Уставился в провал окна зияющий…
А по стеклу — то ль влага, то ль слеза,
Которая приснилась мне вчера еще.
Вчера вот так же скребся за окном
Весенний дождь, но как-то по-осеннему —
Усталый, мудрый, беззащитный гном,
Напомнивший печалью Джо Дассена мне.
А этот вроде так же тих, но нет —
Твердит свое, задумчивостью скованный,
Струя вокруг потусторонний свет,
Мерещится за ним лицо Бетховена.
Утюжа гор заносчивые кручи,
Молнии растягивая в нить,
«Лить или не лить?..» — клубились в небе тучи
И вдруг решили:
— Лить!
И грохот грома возвестил атаку,
И скулы неба молнией свело.
Мир оказался в вязком полумраке,
Текучем, словно жидкое стекло.
А за окном едва видны рекламы,
Улитками — роскошные авто.
И растворен в тумане привкус драмы,
Как будто мир застыл перед броском…
Между расцветом и падением между
Дотянусь ли до пачки таблеток?
Сны раскаянья…Локон надежды…
Обесценившиеся сонеты…
Ах, оставьте меня…Пусть чеканит
О провале минутная стрелка.
Пустота в пустоте…Лучше камень…
И узнали б тогда вы, я смел как!
Асфальт чернеет, зеленеют травы,
И в воздухе живительная сырость.
Дождя крупинки тысячами сабель
Секут пространство сдавленного мира.
Вот так и грусть сжимает сердце болью.
Но в этой боли нет саднящей рези.
Известно, что коль заболел любовью,
То даже в грусти ты воздушно-нежен.
Внемли дождю – и мудрый шелест листьев
Тебя от скверны ясности отчистит,
Даря взамен намек лишь на познанье.
