Елена Кремер. Сагыныш
есть
Пульс перемен
Ауэзхан Кодар. Инновационные явления в современной культуре Казахстана
Сергей Кибальник. «Постмодернизм мертв, а я еще жив» (Поп-арт как последняя стадия русского постмодернизма)
Корни и крона
Ауэзхан Кодар. Мустафа Чокай о казахском национальном менталитете
М. Увалиев. Стихи о религии
Культурология
Ж.Баймухаметов. Истоки\Деррида и Хайдеггер\ Эдвард Кейзи. Исток(и) (у) Хайдеггера/Деррида
Гендерная ассиметрия
З. М. Кодар. К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ГЕНДЕРНОЙ АСИММЕТРИИ В ЭВОЛЮЦИИ КУЛЬТУРЫ
Литературная гостиная.
Ауэзхан Кодар. «Маргарита Сосницкая: я – мастер маленького жанра»
Сергей Кибальник. Поверх Фркантрии
Қазіргі қазақ
Маралтай Райымбекұлы. «Ай» кітабынан
Жан Бодрийар. Бұлтартпас жол-жобалар. Аударған және түсініктемелер жазған Ә.Қодар (дать статью на казахском о Бодрийаре)
Любая культура есть смешение традиции и инновации, где в какой-то момент преобладает традиция, а в другой – ее та или иная альтернатива. Что касается казахстанской культуры, в ней очень сильно традиционное начало, настолько сильно, что поначалу кажется неколебимой. Наша молодость и вхождение в творческую среду пришлись на период конца 80-х – начала 90-х. Мы застали начало и разгар Пенрестройки, эпоху распада Советского Союза и «парада суверенитетов», шоковый переход с советской социалистической экономики на экономику повальной «прихватизации» и дикого рынка, где и правительственные и теневые структуры были одинаково мафиозны. В какой-то период в нашей республике были расформированы даже библиотеки и дома культуры как ненужное советское наследие в стране развивающегося капитализма. Но вот отцвела пора горбачесвского плюрализма и ельцинской демократии, среди бывших союзных республик на постсовестком пространстве Казахстан постепенно выходит на положение регионального лидера. В связи с этим пора задуматься: сможем ли мы с таким же успехом лидировать в сфере культуры? Положа руку на сердце скажем, что мы пока не поднимем такой ноши. И это проистекает из множества причин, и главная из них в том, что у нас нет внимания к современной культуре, т.е. к той, которая созревает на наших глазах.
Мне уже приходилось писать о том, что культ парадигмы исторического самосознания был оправдан в эпоху колониализма, когда казахи как нация задыхались в оковах российского самодержавия и советского застойного партократизма. Он был оправдан также и в эпоху деколонизации, когда нужно было дистанцироваться от советско-социалистической парадигмы, чтобы прийти к самоосознанию достоинств национального суверенитета. Но сейчас, когда наше государство получило право на председательствование в ОБСЕ в 2010 году, при всем уважении к нашим успехам, это невозможно, если у нас нет современной культуры.
В формулировке «Постмодернизм: Что же дальше?» начинать можно с самого первого слова: «Постмодернизм». Когда я привел формулу настоящего сборника одному из наиболее известных петербургских писателей среднего поколения Сергею Носову, он, конечно, спросил: «Что такое постмодернизм?». Не оттого, разумеется, что не знает, а потому, что вплоть до недавнего времени, да, впрочем, нередко и сейчас постмодернизм объявляется основным и едва ли не единственным направлением современной литературы или даже «стилем эпохи» и существом культурной «ситуации», в то время как существует немало интересных писателей и явлений культуры, никак не связанных с постмодернизмом. Какое отношение к постмодернизму имеют, например, наиболее печатаемые в последние годы и получившие определенное признание такие петербургские писатели, как Сергей Носов или Павел Крусанов, Максим Кибальчич или Алексей Грякалов, – или Михаил Кураев и Валерий Попов? Или, например, Юрий Поляков и Анатолий Ким?
Понятие постмодернизма, и без того не слишком определенное с самого начала (есть критики, которые и сейчас не без основания вопрошают: «А был ли мальчик-то?»), в настоящее время стало обозначать едва ли не что угодно. Этому во многом способствовало появление в последние годы ряда сводных работ о русском постмодернизме, авторы которых постарались собрать в них все, что имеет или может иметь хоть какое-то отношение к постмодернизму. В результате возникла картина, которую, если вспомнить ситуацию с реализмом двадцатилетней давности, старательно обсуждавшуюся в литературоведении того времени, можно было бы по аналогии обозначить как «Постмодернизм без берегов». Это делает тем более необходимым в каждом конкретном случае заново разбираться, что есть постмодернизм, какие инварианты его существуют и с какими различными традициями они, в свою очередь, связаны. Так, например, в современном «постмодернизме без берегов» можно без труда выявить литературное течение, которое более непосредственным образом связано с поп-артом, чем собственно с постмодернизмом. Однако для того, чтобы его охарактеризовать, необходимо вначале все же сказать хотя бы несколько слов о русском поп-арте вообще.
Когда мы пытаемся понять суждения Мустафы Чокая о национальном менталитете, сталкиваемся с тем, что он рассуждает о национальном на высоте философских определений 19-го и начала 20-го века. К сожалению, у него нет специальной статьи, посвященной этому вопросу, но отдельные рассуждения рассыпаны тут и там в его публицистике, которую он вел в различных изданиях и особо концентрированно в журнале «Яш Туркестан». Мы будем приводить эти суждения по двухтомнику сочинений Мустафы Чокая, вышедшему на казахском языке в Алматы, в 1998 г., а также использовать материалы к его биографии. Далее, кроме специально оговоренных случаев переводы из работ М. Чокая, мои – А.К.
Прежде чем приступить к чокаевскому пониманию национального менталитета, надо дать определение этому термину. В научном обиходе различают менталитет и ментальность. Отличие этих терминов состоит в том, что менталитет имеет всеобщее, общечеловеческое значение, а ментальность может относиться к самым различным социальным стратам и историческим временам.Следует отметить, что употребление этих двух терминов еще не устоялось.
Поэтому мы будем различать в менталитете уровень архетипов и уровень идеологии, который представляется более отрефлексированным и рационально оформленным. В основе коллективного бессознательного лежат устойчивые образы, названные Юнгом архетипами. В своей сущности ментальность как раз и представляет собой исторически переработанные архетипические представления, через призму которых происходит восприятие основных аспектов реальности: пространства, времени, искусства, политики, экономики, культуры, цивилизации, религии. Рассмотрение ментальных особенностей сознания той или иной социальной группы позволяет проникнуть в “скрытый” слой общественного сознания, более объективно и глубоко передающий и воспроизводящий умонастроения эпохи, вскрыть глубоко укоренившийся и скрытый за идеологией срез реальности — образов,
представлений, восприятий, который в большинстве случаев остается
Читать:
Несомненно, что в наше время стало очень модным заниматься вопросом относительно концов и, прежде всего, вопросом, связанным с концом философии, представленного в работах Хайдеггера и Деррида. Однако, хотя оба мыслителя и выражают в целом согласие, когда речь идет о последних вещах – о вопросах конечности и особенно о всевозможных финальностях – они, и это показательно, больше всего расходятся в вопросе относительно истоков. Они совершенно по-разному относятся к проблемам происхождения; в искусстве, в языке и в самой философии. Достаточно указать на то, что их нужно рассматривать как участников разговора, в ходе которого обсуждался все тот же вопрос об истоках. О такого рода диалогах Хайдеггер написал, что «в целом, имеется лишь две возможности: идти им навстречу или идти против них» /1/. Я пойду к ним навстречу.