Сообщения от Редакция ТАМЫР

Досым Сатпаев – директор группы оценки рисков в Казахстане, кандидат политических наук, политолог.

Приобрести книгу «Деформация вертикали», откуда взята статья можно в магазине «Меломан»

Антилобби. От эксклюзивного давления к инклюзивной коммуникации

7.1. Коммуникационный блокчейн

Если вернуться к концепции «революции множества» и «революции ментальности» Мойзеса Наима, ускоренная фрагментация казахстанского общества на разные группы по линии многочисленных разломов и ценностных ориентиров, идущая параллельно с революцией коммуникаций, значительно снижает кумулятивный эффект государственного контроля, который становится все более неэффективным в условиях значительного усложнения общественного организма. И это усложнение порождает такое интересное явление, как «антилобби», в основе которого лежит требование ухода от эксклюзивного давления в сторону инклюзивной коммуникации. 

При таких условиях каждый участник общественной жизни в реальном времени мог бы подключаться к разным коммуникационным каналам, как по вертикали, так и по горизонтали, с целью влияния на процедуры принятия тех или иных решений. Таким образом «антилобби» по форме также представляет собой процесс целенаправленного воздействия на институты политической власти со стороны разных социальных групп. Но в отличие от классических лоббистских структур, это давление идет публично, по максимуму транспарентно со стороны игроков, которые не инкорпорированы в государственные структуры и выражают не узкогрупповые, а общественные интересы через непрямую (косвенную) форму воздействия. 

В Казахстане также уже появляются зачатки своего «антилобби», действующего через off — и/или on-line media, а также через организацию различных акций протеста, что иногда приносит определенные плоды для одноцелевых социальных групп, которые пытаются оказать давление на власть по тем или иным точечным вопросам. В одних случаях они смогли частично изменить модель поведения государственных структур, а в других случаях лишь заставили органы власти обратить на себя внимание.

Можно выделить несколько видов «антилобби», большинство из которых, говоря техническим языком, как транзисторы размещены на одной коммуникационной материнской плате:

Виды «антилобби»

— Мобилизационно-петиционный

— Сетевой Зион

— Рейтинговый

— Fake news и Слухократия

— Радикальные идеологические центры

— Медиакратия

МОБИЛИЗАЦИОННО-ПЕТИЦИОННЫЙ

Один из видов активной социальной коммуникации, которая часто возникает спонтанно, но как результат наличия долгоиграющих и не решаемых властью проблем. Из казахстанской практики можно привести несколько примеров «мобилизационно-петиционной коммуникации». 

ШАҢЫРАҚ

Причина конфликта

1. Внутренняя миграция в крупные города, в первую очередь в Алматы, в связи с резкими диспропорциями в социально-экономическом развитии разных регионов страны.

2. Появление пригородных поясов потенциальной социальной нестабильности вокруг крупных мегаполисов.

2. Самозахват земли в алматинском микрорайоне «ШАҢЫРАҚ», что вызвало негативную реакцию городских властей.

Форма конфликта

1. Организация массовых акций протеста против попыток городских властей провести снос жилья, которые переросли 14 июля 2006 года в конфликт между жителями микрорайона и правоохранительными органами, в результате которого погиб сотрудник полиции. Около ста человек были арестованы, а 24 были осуждены на различные сроки заключения.

2. Привлечение общественного внимания к возникшей проблеме, в основном, через off-line СМИ.

Последствия

1. Среди арестованных оказался поэт и политический активист Арон Атабек, выступавший в роли медиатора между властями и жителями «ШАҢЫРАҚ», которого правозащитники считают политическим заключенным.

2. События в микрорайоне «ШАҢЫРАҚ», а также другие социальные конфликты в Алматы подтолкнули к созданию в 2008 году первого в стране Общественного совета по рассмотрению и разрешению социальных конфликтов, в состав которого вошли представители городских властей, политических партий и общественных объединений. Это была первая попытка властей перевести острые конфликты в рамки диалога между его участниками.

3. Появление, по инициативе граждан, Республиканского общественного объединения «ШАҢЫРАҚ», которое среди своих целей ставило: оказание содействия в решении проблем участников объединения; разработка и реализация программ социально-экономической защиты граждан на местном уровне; участие в общественно-политической и культурной жизни страны и т.д. .

4. Решение властей Алматы начать политику формирования городских агломераций за счет включения в состав города некоторых пригородов и создания  новых микрорайонов с параллельным развитием социальной инфраструктуры.

Союз правых

Причина конфликта

1. В ноябре 2006 года казахстанские власти объявили о намерении запретить ввоз в Казахстан и эксплуатацию праворульных автомобилей, обосновывая это решение тем, что эксплуатация праворульных машин, якобы, вела к росту количества аварий.

2. Попытка властей пролоббировать интересы крупных казахстанских и российских автодилеров, занимающихся продажей новых автомобилей с левым расположение руля.

3. Зарождение казахстанского среднего класса, для которого сложился свой рынок автомобильного second hand. 

Форма конфликта

1. Массовые мирные акции протеста владельцев праворульных машин, которые привели к созданию  общественного движения против запрета праворульных автомобилей «Союз правых».

По мнению одного из лидеров этого движения Санжара Бокаева, он и его сторонники не связывались с политикой.  «Мы тогда не пытались связываться с политикой, как-то играть в политику. Мы хотели лишь показать, что нас очень много, что эта проблема затрагивает не сто и не тысячу, а несколько тысяч граждан – ведь в каждой семье, в которой был такой автомобиль, этот вопрос затрагивал интересы четырех – пяти человек, которые на этом автомобиле могли доезжать до работы, до учебы и так далее. А кто-то покупал в кредит» .

2.  Активное использование непрямого лоббирования через привлечение в основном off-line СМИ.

Последствия

Впервые власти Казахстана столкнулись с массовыми акциями протеста не только со стороны социально уязвимых слоев населения, но и со стороны представителей зарождающегося среднего класса, который традиционно отличался аполитичностью.  Более того, как выяснилось, именно защита частной собственности, а не политические цели, способствовала не только быстрому объединению людей, но также привела к стремительному  росту их количества. И для снижения риска политизации этого движения властям пришлось пойти на уступки, введя только постепенный запрет на ввоз праворульных машин в страну, при сохранении права эксплуатации уже ввезенных машин на территории Казахстана до их полного технического износа.

Движение ипотечников и дольщиков

Причина конфликта

1. Финансово-экономический кризис в Казахстане, который привел к банкротству некоторых строительных компаний, что лишило многих участников долевого строительства (дольщиков) как денег, так и жилья.

2. Рост безработицы, снижение платежеспособности, девальвация национальной валюты в 2009 году – нанесли серьезный удар по людям, которые брали ипотечные кредиты. 

3. Начало процесса по лишению права собственности на жилье у должников ипотечных кредитов и их принудительное выселение.

4. Медленная и не всегда адекватная реакция государства и банковских структур на требование ипотечников и дольщиков решить возникшие проблемы на основе диалога.

Форма конфликта

1. Организация массовых акций протеста в разных городах Казахстана.

2. Появление нескольких общественных организаций («Оставим народу жилье» и др.) для отстаивания интересов ипотечников и дольщиков. Хотя еще раньше, в 2007 году началась общественная кампания «За достойное жилье», против принудительного выселения собственников земли или жилья в пользу государства или частных компаний, с маленькой компенсацией. Впоследствии к этой акции присоединились и некоторые дольщики.

2. Активное привлечение средств массовой информации.

Последствия

1.  Постепенная политизация движения ипотечников и дольщиков, которые в  2009 году объединились в социально-политическое объединение «Казахстан-2012».

2. Государство выделило 290 миллиардов тенге для решения возникших проблем у дольщиков и ипотечников.  По данным Национального банка, 120 миллиардов тенге ушло на рефинансирование ипотечных займов (более 36 тысяч займов), а 170 миллиардов тенге — на завершение строительства жилых домов, которые были заморожены во время кризиса.  Хотя, «…по словам председателя движения «Обеспечьте народ жильем!» Сулубике Жунусовой, к категории безнадежных относится около 14 тысяч ипотечных кредитов. По данным Национального банка, каждый пятый взятый казахстанцами кредит — проблемный».

3. Правительством Казахстана были внесены изменения в Закон «О долевом участии в жилищном строительстве» с целью снижения рисков, связанных с долевым участием.

Жаңаөзен

Причина конфликта

1. Неэффективная система защиты трудовых прав рабочих в добывающих компаниях.

2. Причиной протеста нефтяников послужило требование внесения изменений в коллективный договор, принятый в 2010 году, а также включение в заработную плату районного и отраслевого коэффициента, кроме того, нефтяники потребовали отставки директора компании «Озенмунайгаз».

3. Целенаправленное ослабление независимого профсоюзного движения со стороны государства и крупных компаний с целью снижения их влияния на трудовые коллективы.

4.  Неадекватная реакция НК «КазМунайГаз» (КМГ), ФНБ «Самрук-Казына», местных областных властей на социально-экономические требования рабочих. Одной из проблем является то, что в случае с Жаңаөзен как центральные, так и местные органы власти попали в ловушку своих собственных утверждений, связав эти события не столько с трудовым конфликтом, а сколько с деятельностью третьих сил. С самого начала официальные структуры пытались принизить роль внутренних факторов в этом конфликте, больше делая акцент на деятельности внешних игроков.

5. Отсутствие петли обратной связи между центром и регионами, что привело к искажению информационных потоков, которые шли из Жаңаөзена в Астану. 

Форма конфликта

1. Многомесячная акция протеста работников нефтегазовой компании «Озенмунайгаз» (дочерняя компания КМГ) в виде забастовки, которая в декабре 2011 года переросла в массовые беспорядки, перекинувшиеся затем на железнодорожную станцию в Шетпе в Мангистауской области и вызвавшая митинги в Актау. Все это привело к человеческим жертвам по причине неоправданно жестких действий правоохранительных органов.

2. Активное освещение этого трудового конфликта в первую очередь иностранными и оппозиционнымм СМИ, а также социальными сетями. В результате, серьезное информационное давление на руководство Казахстана стало оказывать международное сообщество.

Последствия

1. В связи с беспорядками в Жаңаөзене на разные тюремные сроки из 37 подсудимых были осуждены 13 человек, другие оправданы или получили условный срок. Также был арестован и осужден лидер незарегистрированной партии «Алга!» Владимир Козлов и еще несколько человек, которых обвинили в разжигании «социальной розни». Кстати, это была одна из часто используемых форм обвинений со стороны власти для нейтрализации любой оппозиции в Казахстане. Хотя главной целью являлся не столько сам В.Козлов, а сколько бывший банкир Мухтар Аблязов и его политические, а также информационные структуры в Казахстане. В ноябре 2012 года прокуратура г. Алматы обратилась в суд о признании ряда общественных объединений и СМИ в Казахстане экстремистскими. Речь шла о таких организациях, как незарегистрированные общественные объединения «Алга!» и «Халык майданы». К экстремистским также причислены 8 газет и 23 интернет-ресурса, куда вошли газета «Республика», газета «Взгляд», их сайты, телеканал «К+» и интернет-портал «Стан-ТВ». То есть, события в Жаңаөзене власти также использовали как повод для нанесения удара по некоторым оппозиционно настроенным игрокам.

2. Генеральная прокуратура признала факт превышения полномочий со стороны некоторых полицейских, которые участвовали в подавлении беспорядков. Кроме этого, часть вины за конфликт в Жаңаөзене была возложена на местных чиновников и некоторых руководителей нефтяных компаний, которых обвинили в расхищении средств. В результате,  несколько полицейских, ответственных за подавление беспорядков, были осуждены за превышение полномочий. Также были арестованы акимы города Жаңаөзен, а трое топ-менеджеров нефтяных компаний были осуждены за хищения.

3. В декабре 2011 года президент Нурсултан Назарбаев отправил своего зятя Тимура Кулибаева в отставку с должности руководителя ФНБ «Самрук-Казына», куда также входила НК «КазМунайГаз».

4. Все уволенные нефтяники, которые принимали участие в протестных акциях, получили работу в других нефтяных компаниях.

5. После конфликта государство увеличило финансирование городу Жаңаөзен для развития социальной инфраструктуры.

Но при этом не была решена одна из главных проблем. Это повышение роли и значимости профсоюзного движения как эффективного посредника в трудовых спорах. Формально, власть эту тему также поднимала. Например, в июле 2012 года  в газете «Казахстанская правда» была опубликована статья президента РК Нурсултана Назарбаева: «Социальная модернизация Казахстана: Двадцать шагов к обществу всеобщего труда». Данная статья была реакцией на трудовой конфликт в Жаңаөзене, так как основной акцент в ней делался на создании нового многоуровневого механизма регулирования противоречий в сфере трудовых отношений.  По словам Н. Назарбаева, в качестве основных причин трудовых конфликтов можно назвать две: первая — отчужденность работников от вопросов управления предприятиями, вторая — слабость механизмов внесудебного урегулирования споров и конфликтов. В этой связи, глава государства предложил усилить административную и уголовную ответственность, в том числе за несвоевременную выплату зарплаты, невыполнение коллективных договоров и другие правонарушения. Также президент поручил правительству совместно с партией «Нур Отан» разработать проект Общенациональной Концепции социального развития РК. Речь, в том числе, шла о модернизации закона «О профессиональных союзах», куда должны были включить понятия о социальном партнерстве, механизм заключения и исполнения коллективных договоров, а также значительно расширить функции государственной инспекции труда. Но все это не привело к появлению сильного профсоюзного движения в Казахстане.

«Принятый в 2014 году закон «О профсоюзах» мог оставить за бортом множество профсоюзных организаций – из-за невозможности пройти перерегистрацию, требуемую этим законом. Проблема заключалась в том, что теперь все локальные самостоятельные профсоюзы обязуют входить в отраслевые, а те, в свою очередь, в территориальные. И первые, и вторые имеют, как правило, тесные отношения с крупными корпорациями и властью. В министерстве труда и социальной защиты населения заявили, что такая модель должна обеспечить «доведение до низового уровня и выполнение решений, принимаемых на национальном, отраслевом и региональном уровнях, а также создать обратную связь работников с руководящими органами профсоюзов и их объединениями». Иной точки зрения придерживаются профсоюзники. По их мнению, принятие данного закона стало реакцией на забастовку в Жаңаөзене в 2011 году, и в конечном итоге в стране не останется независимых рабочих организаций».

Неудивительно, что в начале 2017 года в республике была ликвидирована «Конфедерация независимых профсоюзов», что даже вызвало акцию протеста у рабочих одной из нефтесервисных компаний. Формально это было связано с тем, что конфедерация не смогла выполнить требования нового закона о профсоюзах касательно создания филиалов в 9 регионах страны за 11 месяцев. В принципе, это все напоминало аналогичные процессы в других сегментах казахстанского общества, где власти активно вычищали поле для своих зонтичных структур. На профсоюзном поле таким «зонтиком» стала Федерация профсоюзов РК. Еще в ноябре 2016 года международная правозащитная организация «Human Rights Watch» презентовала свой доклад под названием «Мы не враги» о нарушении прав трудящихся и профсоюзов в Казахстане: «Правительство Казахстана не обеспечивает работникам гарантии прав на свободу ассоциации и полной защиты их трудовых прав. Работникам приходится преодолевать значительные препятствия законодательного и правоприменительного характера, чтобы реализовать свое право на организацию. Изменения в законодательстве за последние годы усложнили порядок свободного объединения в профсоюзы и ведение коллективных переговоров, а также ввели уголовную ответственность за руководство или активное участие в незаконных забастовках. Бескомпромиссные профсоюзные лидеры и рабочие активисты подвергаются притеснениям, слежке, а иногда и увольнению».   

Кстати, весной 2018 года, несмотря на ликвидацию, лидерам «Конфедерации независимых профсоюзов» присудили международную премию имени Артура Свенссона, которую нередко называют «профсоюзной Нобелевской премией», в том числе за смелость в отстаивании прав трудящихся, несмотря на давление со стороны власти. Интересно то, что давление на профсоюзы вернулось бумерангом казахстанским властям с совсем неожиданной стороны, когда в апреле 2018 года появилась информация, что США могут исключить Казахстан из Генеральной (обобщенной) системы преференций (GSP), которая с 70-х годов прошлого века была программой поддержки экономического развития развивающихся стран, предоставляя льготный беспошлинный ввоз примерно на 4 900 товаров, импортируемых в США из этих стран. И Казахстан являлся пользователем GSP США с 1994 года. Но американские власти стали подозревать республику в несоответствии критериям в сфере защиты прав работников согласно международным соглашениям и конвенциям.

В октябре 2018 года появилась информация о том, что членство Федерации профсоюзов Республики Казахстан (ФПРК) в Международной конфедерации профсоюзов (МКП) будет приостановлено. «Такую рекомендацию Генеральному совету МКП вынес Всеевропейский региональный совет (ВЕРС) Международной конфедерации профсоюзов на своем заседании в Брюсселе. С требованием принять подобные меры в отношении ФПРК на заседании ВЕРС МКП выступил лидер Конфедерации труда России Борис Кравченко. Кравченко в своем выступлении использовал информацию о многочисленных фактах нарушений права на свободу объединения в отношении наёмных работников Казахстане в последние годы, включая лишение регистрации Конфедерации независимых профсоюзов РК, уголовное преследование лидеров КНПРК и субъектов конфедерации. 12 октября 2018 года генеральный секретарь МКП Шаран Барроу направила письмо президенту Казахстана, а также министру юстиции Марату Бекетаеву и министру труда и социальной защиты Мадине Абылкасымовой. Барроу призывала в своем письме:

— внести изменения в положения Закона РК «О профсоюзах» 2014 года с тем, чтобы привести их в соответствие с нормами МОТ;

— зарегистрировать КНПРК и её членские организации без каких-либо дальнейших проволочек;

— упростить процесс регистрации и уточнить критерии регистрации профсоюзов;

— вывести профсоюзные организации из-под сферы действия закона 1995 года и т.д.».

Таким образом, отсутствие сильного профсоюзного движения в Казахстане, которое могло бы выступать в качестве посредника в решении трудовых конфликтов, так и осталось характерной чертой для нашей политической системы, где в основном доминируют отечественные олигархические группы, а также некоторые «любимчики» из числа иностранных инвесторов, которые тесно связаны с политической элитой страны. Возможно, нежелание создавать в Казахстане условия для появления в стране сильных профсоюзных движений также связано с определенным страхом, что это приведет к изменению расклада сил на политической сцене, где состав игроков определен и власть его менять пока не собирается. Не стоит забывать, что в той же Польше конца 80-х годов прошлого века именно профсоюзы привели к смене не только власти, но и целой политической системы. При этом активность и сила профсоюзов есть один из признаков конкурентоспособного государства, так как речь идет о защите трудовых прав самого ценного капитала — человеческого. Кстати, именно этот капитал является альфой и омегой тех самых 30 развитых стран мира, в число которых наша власть так страстно стремится попасть. А в этих странах высокий Индекс человеческого развития ценится выше, чем громогласные заявления о привлеченных инвестициях и объемах добытой нефти.

«Патамушта. Патамушта» и «За справедливые декретные»

Причина конфликта

1. Негативная реакция населения на безграмотную пропаганду новой пенсионной реформы, в которой также шла речь об увеличении пенсионного возраста для женщин с 58 до 63 лет.

2. Введение в 2013 году новых правила выплат пособий по беременности и родам, в рамках которых женщины, чей заработок превышал 186 тысяч тенге, должны были получать декретные выплаты, не превышающие 780 тысяч тенге. А разницу по выплатам на добровольной основе должны были взять себя работодатели, которые были в этом не заинтересованы.  

Форма конфликта

1. Начало сбора подписей под петицией с требованием не принимать новый пенсионный закон.

2. Разработка альтернативного проекта пенсионной реформы в РК представителями гражданского общества для его презентации министру труда и социальной защиты населения, а также председателю комиссии по делам женщин и семейно-демографической политике при президенте Казахстана.

3. Создание общественного движения «За справедливые декретные».

4. Петиции и открытые обращения активистов движения к президенту Казахстана, к профильным государственным структурам и к депутатам парламента с просьбой наложить мораторий на законодательные изменения, связанные с новыми правилами выплат декретных.

5. Организация и проведение нескольких митингов и флэшмобов.

6. Впервые серьезное информационное давление на власть было оказано со стороны on-line media в лице социальных сетей, где мощной критике подвергся министр труда и социальной защиты РК Серик Абденов, который безуспешно пытался разъяснить смысл этих пенсионных изменений. В результате, он стал первым чиновником в республике, который стал жертвой интернет-троллинга и породил широко обсуждаемый в социальных сетях мем «патамушта-патамушта» (Прим.авт.: потому что, потому что), «…после того, как господин Абденов пообщался с темиртаускими женщинами-металлургами. И пытался объяснить, почему таким, как они, нужно выходить на пенсию в 63».

Последствия

1. Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев в июне 2013 года подписал указ об увольнении министра труда и социальной защиты республики Серика Абденова.

2. Закон о пенсионной реформе был возвращен главой государства на доработку в парламент. Саму реформу никто не отменил, но было принято решение до 2018 года отложить вопрос о поэтапном повышении пенсионного возраста для женщин. В результате, с января 2018 года, для женщин каждый год начал увеличиваться пенсионный возраст на полгода, пока он не достигнет 63-х лет к 2027 году.

3. Президент подписал Закон Республики Казахстан «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам социального обеспечения», направленный на совершенствование законодательства по вопросам пенсионного обеспечения и социального страхования. С 2014 года данный закон направлен на субсидирование обязательных пенсионных взносов для работающих женщин, в период их нахождения в отпуске по беременности и родам и уходу за детьми до одного года. Из предлагаемых 10% отчислений — 4% будет обеспечиваться за счет социальных выплат из средств обязательного социального страхования, а 6% — из бюджетных средств.

Антиевразийское движение

Причина конфликта

1. Выступление части казахстанской общественности против создания Таможенного союза, а также его трансформации в Евразийский экономический союз, что грозит потерей экономического, а затем и политического суверенитета Казахстана.

2. Рост влияния и популярности национал-патриотических настроений в Казахстане, которые рассматривали интеграционные процессы с участием России как новую политику «собирания земель». Ведь изначально, для России создание Таможенного союза, а затем и ЕАЭС, являлось не столько экономическим, а больше геополитическим проектом, который должен закрепить за ней роль субрегиональной державы. 

3. Появление инициатив со стороны России не только по ускорению создания единого политического пространства между странами — участниками ЕАЭС, но и касательно введения единой валюты в рамках данного интеграционного проекта. 

4. В первые годы существования Таможенного союза Казахстан лишь укрепил позиции сырьевого придатка этого интеграционного объединения, а не заложил основу для инновационного прорыва.

5. Действия России в Украине, а также война санкций между Россией и Западом усилила внутри Казахстана позиции противников Евразийского экономического союза (ЕАЭС), так как был подпорчен имидж России как надежного союзника.

6. Рост недовольства со стороны части казахстанского бизнеса. События в Украине нанесли по казахстанской финансово-экономической системе косвенный удар через Россию, которая ввязалась в войну санкций, что, в сочетании с падением цен на нефть, имело негативный эффект для торговых партнеров России, к числу которых относится и Казахстан. Война санкций и война с реэкспортом, как следствие конфликтной ситуации вокруг Украины, нанесли серьезный экономический удар по ЕАЭС. Введение российских санкций на импорт из ЕС, США и их партнеров, во-первых, привели к ухудшению взаимоотношений внутри Таможенного союза, так как Казахстан и Белоруссия не поддержали эти санкции. Россия ввела ограничения не только на поставки товаров из самой Белоруссии, но также на их транзит через свою территорию, в том числе в Казахстан. Таким образом, были нарушены основные принципы ТС. Национальная палата предпринимателей Казахстана (НППК) в декабре 2014 года заявила о том, что запрет «Россельхознадзора» на транзит импортных продуктов без российского досмотра противоречит базовому принципу евразийской интеграции – свободе перемещения товаров, услуг, капитала и рабочей силы. 

Таким образом, из всех стран —участниц ТС, а затем и ЕАЭС, только в Казахстане возникли активные антиевразийские настроения. То есть в отличие от России и Белоруссии, создание Таможенного союза, а также его трансформация в Евразийский экономический союз, привели к серьезному расколу в казахстанском обществе, который будет только расширяться в будущем.

Форма конфликта

1.В октябре 2011 года Общенациональная социал-демократическая партия (ОСДП) и Демократическая партия Казахстана «Азат» распространили заявление «Об участии Казахстана в интеграционных процессах на постсоветском пространстве», отметив, что «…в последнее время, после заявлений председателя российского правительства В. Путина о движении от Таможенного союза и Единого экономического пространства к созданию политического по своей сути Евразийского союза, в нашей стране происходит закономерная общественная дискуссия о судьбе независимости Казахстана. При этом обоснованную тревогу многих наших сограждан вызывает как еще не забытый прошлый опыт отношения России к Казахстану с позиции «старшего брата», так и полное молчание по поводу заявлений В. Путина со стороны президента Н. Назарбаева… нашим гражданам крайне необходимы твердые гарантии того, что взаимовыгодное и равноправное экономическое сотрудничество никогда не перейдет в политические формы, способные угрожать государственной независимости Республики Казахстан». Тогда один из руководителей ОСДП «Азат» Болат Абилов заявил о том, что даже в нынешних условиях, когда Казахстан провозгласил себя независимым государством, процесс фактической экономической колонизации со стороны России все равно происходит. В сентябре 2012 года оппозиция выступила с инициативой провести референдум по нескольким темам, где первый вопрос о неучастии Казахстана в Евразийском союзе был изменен на вопрос о выходе Казахстана из Таможенного союза (ТС) и Единого экономического пространства (ЕЭП). Данные изменения оппозиция объяснила тем, что если Казахстан выйдет из ТС и ЕЭП, то тогда никакого Евразийского союза вообще не появится. Но чтобы референдум был признан легитимным, нужно собрать 200 тысяч подписей со всех областей Казахстана. Следует отметить, что инициатива по референдуму расколола оппозиционный блок ОСДП и «Азат».

2.Из других выступлений против Евразийского союза следует вспомнить обращение в мае 2012 года некоторых казахстанских экспертов и общественных деятелей  к  гражданам, президенту, правительству и парламенту РК, в котором они призывают отказаться от интеграции с Россией. По их мнению, интеграция с РФ происходит неоправданно, необъяснимо, с рациональной точки зрения, ускоренными темпами. «Мы задаемся вопросом: что конкретно подразумевает собой Евразийский союз? Если это будет федерация, то Казахстан прекратит существование в качестве самостоятельного субъекта международных отношений и права. Ведь существование наднациональных органов само по себе уже является прямым ущемлением суверенитета. Не исключено, что, по аналогии с ЕС, появятся общие президент, парламент, валюта Евразийского союза, о чем уже радостно заявляют некоторые горячие головы. Но до сих пор никем и нигде официально не объявляется конечная цель подобной галопирующей интеграции», — говорят  авторы обращения. Они опасались, что Евразийский союз лишит Казахстан  политической независимости, так как Таможенный союз, по их утверждениям, уже лишил самостоятельной внешнеторговой политики.

3. В январе 2014 года в Казахстане появилось «Антиевразийское движение», которое также объявило о сборах подписей против подписания Астаной договора о создании Евразийского экономического союза (ЕЭС).

4.  В апреле 2014 года, на сайте www.forbes.kz вышла статья под названием: «Евразийский экономический союз. Поезд или подлодка?», где было отмечено семь мифов по поводу иллюзорных «плюсов» от участия Казахстана в этом интеграционном процессе.

Последствия

Несмотря на то, что руководство Казахстана сохранило членство республики в ТС и подписало договор о его трансформации в ЕАЭС, рост протестных настроений в обществе против этих интеграционных проектов частично умерил оптимизм власти и заставил ее делать заявления для снижения возникших в обществе опасений.

24 октября 2013 года, на заседании Высшего Евразийского экономического совета в Минске президент Казахстана впервые обвинил Россию в том, что в работе Евразийской экономической комиссии наблюдается политизация деятельности. Эти обвинения были обоснованы тем, что кроме количественного доминирования российских членов в комиссии, они постоянно участвуют в заседаниях правительства России, хотя не должны быть подотчетны этому органу исполнительной власти.  Чуть позже, 24 декабря 2013 года в Москве, Н.Назарбаев еще раз заявил о том, что: «Мы строим экономический союз, поэтому задача комиссии не включать в договор положения, выходящие за пределы экономической интеграции. Я думаю, что мы четко говорили на эту тему. Такие направления, как охрана границ, миграционная политика, система обороны и безопасности, а также вопросы здравоохранения, образования, науки, культуры, правовой помощи по гражданским, уголовным, административным делам, не относятся к экономической интеграции и не могут быть перенесены в формат экономического союза».

Опасаясь наступить на одни и те же грабли, связанные с плохой подготовкой к вступлению ТС, к обсуждению проекта Договора о создании ЕАЭС, правительство решило подключить Национальную палату предпринимателей Казахстана, которая должна была изучить документ с точки зрения экономических интересов республики.

Незадолго до подписания договора о создании Евразийского экономического союза в Астане в 2014 году, некоторые казахстанские чиновники подтвердили, что в первых вариантах договора о создании ЕАЭС были предложения политического характера, которые казахстанская сторона убедила убрать. В частности, как заявил заместитель министра иностранных дел Казахстана Самат Ордабаев, «…мы ушли от политизации Договора, а значит и Союза – весь костяк – чисто экономическое взаимодействие. Именно благодаря последовательной позиции Казахстана из Договора были исключены такие вопросы, как: общее гражданство, внешняя политика, межпарламентское сотрудничество, паспортно-визовая сфера, общая охрана границ, экспортный контроль и т.д., и т.п. Список длинный…».  Первый заместитель премьер-министра РК Бакытжан Сагинтаев в интервью агентству Интерфакс-Казахстан, посвященному подготовке подписания данного договора, даже упомянул о попытках других участников создания ЕАЭС пролоббировать вопрос о создании единого информационного поля. Данная инициатива, по словам Б.Сагинтаева, вызвала несогласие казахстанской стороны, так как «… сфера средств массовой информации относится к чувствительным вопросам с точки зрения национальной безопасности и не является предметом экономической интеграции и ни в каком виде не передается в создаваемый Союз. Это была позиция Казахстана и, в конечном счете, она была принята нашими партнерами, поэтому информационную зависимость тоже исключаем».

Во время подписания Договора о Евразийском экономическом союзе 29 мая 2014 года в Астане, президент Казахстана снова заявил о том, что «…союз является экономическим и не затрагивает вопросы независимости и политического суверенитета государств-участников». Также, по инициативе Казахстана, среди принципов функционирования ЕАЭС, появился пункт об уважении особенностей политического устройства государств-членов, что предполагает отсутствие необходимости проводить политические изменения в странах-участницах в связи с более тесной интеграцией.

Сам факт того, что казахстанским чиновникам все-таки пришлось раскрыть подковерные нюансы переговорного процесса по поводу создания того же ЕАЭС, является результатом активных протестных действий со стороны части казахстанского экспертного сообщества, общественных деятелей и бизнеса, которые требовали у власти ставить во главу угла национальные интересы Казахстана. 

Хотя, если говорить о последствиях более долгосрочного характера, то текущие тренды указывают на то, что скептики и пессимисты, в конечном счете, могут оказаться правы. Ведь актуальными являются несколько вопросов: «Как сложится судьба всех этих интеграционных проектов после ухода из политики Н.Назарбаева?» и «Сможет ли новое руководство Казахстана обеспечить преемственность не только внутренней, но и внешней политики страны?». Основная проблема заключается в том, что в Казахстане внутренняя и внешняя политика чрезвычайно персонифицирована. Ведь из всех участников создания ЕАЭС именно президент Казахстана Н.Назарбаев позиционировал себя в качестве отца основателя этого интеграционного проекта, который, судя по всему, он рассматривал в качестве своего исторического наследия. Именно поэтому президент Казахстана изначально более эмоционально относится к ТС и ЕАЭС, рассматривая союз в качестве своего личного триумфа как главного интегратора на постсоветском пространстве. «Но будут ли такие амбиции у других руководителей Казахстана?».

И, самое главное: «Как будет Россия относиться к тем казахстанским политикам, которые придут на смену Н.Назарбаеву?». «Будут ли это отношения на равных или же Москва попытается оказывать давление на руководство Казахстана?».  Конечно, формально Казахстан имеет право выйти из Евразийского экономического союза.  В статье 118 договора о создании ЕАЭС говорится о том, что любое государство-член вправе выйти из этой региональной организации, направив по дипломатическим каналам письменное уведомление о своем намерении. Действие договора в отношении этого государства прекращается по истечении 12 месяцев с даты получения такого уведомления. Кстати, это напоминает аналогичный выход государства из Содружества Независимых Государств. Государство-член, уведомившее о таком своем намерении, обязано урегулировать финансовые обязательства, возникшие в связи с его участием в договоре. Только на основе полученного уведомления Высший Евразийский экономический совет принимает решение о начале процесса урегулирования обязательств. Выход из договора автоматически влечет прекращение членства в ЕАЭС и выход из международных договоров в рамках этого союза. Но все это юридические моменты, которые могут войти в противоречие с политической конъюнктурой. События на Украине, которую, кстати, также звали в Таможенный союз, показали существование довольно реальной опасности давления на государство, которое Россия может рассматривать в качестве зоны своих жизненных геополитических интересов, куда также входит и Казахстан как пограничное с Россией государство, где проживает довольно большой процент русскоязычного населения. Всегда может возникнуть ситуация, когда в среднесрочной перспективе к власти в Казахстане придут политические силы, которые вполне обоснованно захотят поменять правила игры. Например, заявят о выходе из ЕАЭС или о приостановке участия в ОДКБ, как это сделал Узбекистан. И все это будет суверенным правом самого Казахстана как независимого государства.  Естественно, что внутри казахстанского социума это может спровоцировать раскол, так как некоторые пророссийски настроенные слои общества будут не согласны с такой политикой.

Не стоит забывать и о демографическом факторе. Здесь  можно согласиться с директором Центра интеграционных исследований Евразийского банка развития (ЕАБР) Евгением Винокуровым, который считает, что «…успешность будущей евразийской интеграции находится в прямой зависимости от привлекательности этих процессов для сегодняшней молодежи (сейчас около 27% от общей численности населения страны). Именно точка зрения нынешних 20-25-летних будет главенствовать в общественном мнении, при смене поколений и элиты».  Но если исходить из этой точки зрения, то тогда в будущем отношение большинства граждан Казахстана к интеграционным проектам с Россией, возможно, будет ухудшаться. Это связано с демографическими изменениями в республике, когда количество казахов, в том числе казахоязычной молодежи, уже увеличивается, а количество представителей этнических меньшинств, наоборот, будет сокращаться. В конечном счете, все это создаст благоприятную социально-политическую базу, как для национал-патриотических движений, так и для антиевразийских настроений.

Таким образом, несколько лет существования ЕАЭС на сегодняшний момент показали ряд ключевых проблем.

Во-первых, этот проект как был проектом «лебедя, раки и щуки», так им и остался. Изначально никакого полноценного интеграционного процесса и не могло быть в рамках ЕАЭС, где конъюнктурной политики гораздо больше, чем экономического прагматизма, а все его участники если и сидят в одной лодке, то гребут в разные стороны.

Во-вторых, никакой экономической эффективности ЕАЭС не показал. Россия и в большей степени Казахстан являются сырьевыми государствами. Они не взаимодополняют друг друга. Тесная привязка Казахстана и России к сырьевой игле говорит о том, что в этих государствах пока не видно, чтобы на смену «сырьевому менталитету» пришел не бумажный, а реальный и необратимый экономический модернизационный тренд. Сложно создать работающий союз между неконкурентоспособными игроками, тем более, если экономика некоторых из них базируется только на экспорте сырья. Два минуса не дают плюса. Высокий уровень коррупции, чрезмерное вмешательство государства в экономику, раздутый бюрократический аппарат, отсутствие полноценной рыночной экономики и т.д. Эти проблемы характерны для всех участников Таможенного союза. Получается, что политические решения не подкрепляются полноценной экономической инфраструктурой для взаимодействия.

В-третьих, структура торговли между Казахстаном и Россией шла не в пользу казахстанской экономики, так как республика импортировала больше, чем экспортировала. Если посмотреть структуру товарооборота, то экспортировали в основном сырье или товары с невысокой добавленной стоимостью, а импортировали переработанную продукцию.

В-четвертых, казахстанский бизнес не смог выйти на российский рынок и завоевать там какие-то ниши. Причины — в том числе создаваемые искусственные препятствия со стороны России. Когда после украинского конфликта началась война санкций, бумерангом ударившая по всем партнерам РФ, в том числе и по Казахстану (определенные сегменты казахстанского бизнеса довольно сильно пострадали в этом процессе), из уст предпринимателей в деловой прессе все чаще стали звучать мнения, что Россия искусственно создает нетарифные методы регулирования для поставок определенных видов казахстанской продукции на внутренний рынок. Об этом говорил и  доклад «Оценка экономических эффектов отмены нетарифных барьеров в ЕАЭС», который подготовил Центр интеграционных исследований Евразийского банка развития несколько лет тому назад. Доклад был подготовлен на основе опроса 530 российских, казахстанских и белорусских предприятий-экспортеров. В ходе исследования нетарифные барьеры разбивались на две группы. К первой были отнесены такие нетарифные барьеры, как санитарные и фитосанитарные меры, технические барьеры в торговле, квоты, запреты и меры количественного контроля. Ко второй — меры ценового контроля и меры, влияющие на конкуренцию (ограничения в области сбыта и государственных закупок, субсидии). Неудивительно, что Казахстан даже собирался обратиться в суд Евразийского экономического союза из-за того, что российские таможенники чинят препятствия работе казахстанских грузоперевозчиков и взимают незаконные выплаты, а также затрудняют перевоз товаров через российскую границу. Более того,  в свое время премьер-министр Белоруссии Андрей Кобяков также заявил о том, что все сложнее становится работать на российском рынке, так как, по его словам, непростая экономическая ситуация заставляет Россию защищать свой рынок, своих производителей. В этой связя белорусский премьер призвал к переориентированию белорусского экспорта с российского рынка на другие перспективные направления, в том числе в Казахстан.

В-пятых, Казахстану нечему поучиться у России с точки зрения технологических «know how» или той же четвертой промышленной революции. Это государство — инновационный аутсайдер, где если и есть технологические прорывы, то только в военно-промышленном комплексе, как во времена СССР.

В-шестых, конфронтация России с Западом выдвигает геополитику на первый план, оттесняя экономический интерес на заднюю полку. Россия рассматривает свое участие в тех или иных региональных объединениях только с точки зрения конфронтации и пытается втянуть в нее всех участников как своих партнеров. В России продолжают воспринимать Казахстан как сателлита, собственно, как и других участников Союза. Поэтому одним из главных вирусов, который изначально заразил ЕАЭС, является  взаимное недоверие. И болезнь усилилась именно после 2014 года, когда свою бомбу под этот изначально искусственный интеграционный проект подложила Россия, которая своей непредсказуемой внешней политикой спровоцировала целый эффект домино — от торговых войн до взаимных санкций.

С другой стороны, было бы наивно полагать, что участие Казахстана в тех или иных региональных объединениях автоматически повышает нашу конкурентоспособность, если внутри страны для этого делается не так много. Если государство имеет большое количество внутренних экономических и политических проблем, которые мешают быть ему конкурентоспособным в рамках глобальной экономики, то никакой союз не поможет. В качестве примера также можно взять Грецию, чье присутствие в ЕС не сделало это государство экономически более качественным. И, в то же самое время, Норвегия, которая не является членом ЕС и которая, кстати, также активно занимается нефтегазовыми разработками, демонстрирует значительные темпы роста ВВП и более высокие стандарты, и уровень жизни, чем многие участники Европейского союза.

В чем была ошибка Казахстана на этапе создания экономических связей с соседями? Нам не надо было загонять себя в ловушку интеграционного объединения. Начинать надо было с точечных проектов, в рамках того же приграничного сотрудничества. И растянуть это на 5-10 лет: наладить тесное взаимодействие с регионами, убрать все пограничные вопросы и посмотреть, как это будет работать. Мы же ускорили процесс, и главная ошибка Казахстана: мы кинулись в воду, не умея плавать. И любые экономические проблемы России автоматически бьют по нам как по члену ЕАЭС, начиная от падения курса рубля и заканчивая введениями новых антироссийских санкций.

Мы уязвимы по всем направлениям. А почему? Потому что, не подумав, загнали себя в ловушку, выйти из которой сложнее, чем войти. Нас никто не заставлял, штыками не подталкивал. И когда президент уйдет, он оставит наследство, но какое?  Он оставит участие Казахстана в проекте, который экономически недееспособен, а политически опасен.

Земельные митинги

Причина конфликта

Поправки к земельному законодательству, внесенные указом президента Казахстана Нурсултана Назарбаева осенью 2015 года, согласно которым иностранные граждане могли бы брать землю сельскохозяйственного значения в аренду не на 10 лет, а на 25 лет. При этом в проекте резолюции народного митинга, который прошел на площади Исатая и Махамбета в Атырау 24 апреля 2016 года, поднимался более широкий круг важных вопросов:

«Мы, граждане Казахстана, глубоко озабоченные политической, общественной, экономической ситуацией, сложившейся в нашей стране, в частности, связанные с планами правительства РК по осуществлению статей Земельного кодекса РК, появившихся после внесения поправок законом РК «О внесении изменений и дополнений в Земельный кодекс Республики Казахстан», от 2 ноября 2015 года № 389-V ЗРК. (ҚР Жер кодексіне өзгерістер мен толықтырулар енгізу туралы ҚР Заңы 2015 жылғы 2 қарашадағы № 389-V ҚРЗ).

После многочасового обсуждения этого самого актуального на сегодняшний день вопроса, осознавая поддержку большинства наших соотечественников, возлагая надежду на возможность конструктивного диалога с властью, собрание граждан Казахстана требует:

1. Отменить в срок до 21 мая 2016 года действие норм, включенных в Земельный кодекс РК законом РК «О внесении изменений и дополнений в Земельный кодекс Республики Казахстан», от 2 ноября 2015 года № 389-V ЗРК, то есть запретить передавать земли в аренду иностранным гражданам и юридическим лицам на 25 лет, а также проводить массовую распродажу земель с аукциона.

2. Срочно начать работы по кардинальному изменению Земельного кодекса РК, так как в нынешнем виде этот документ не отражает интересы народа Казахстана.

3. Закрыть все военные полигоны иностранных государств, находящиеся на территории РК. Закрыть все военные базы иностранных государств, находящиеся на территории РК. Внести однозначный запрет на размещение таких полигонов и военных баз на территории РК.

4. Опубликовать полную информацию о владельцах земельных участков сельскохозяйственного назначения.

5. Ускорить выдачу земельных участков для граждан РК, в частности жителей Атырауской области, необходимых для индивидуального жилищного строительства. На начало февраля текущего года в очереди на получение таких земельных участков в Атырау состояло 69 000 (шестьдесят девять тысяч) человек.

Уважаемые представители государственной власти, на митинге также поднимался вопрос о непродуманном, вредном решении по введению в школах РК обучения на трех языках. Считаем, что в Казахстане необходимо сохранить и приумножить потенциал школ, ведущих обучение только на казахском языке, иначе будущее казахского языка подвергнется опасности.

От имени и по поручению участников митинга: Макс Бокаев, Талгат Аян».

Форма конфликта

Земельные митинги, которые прошли в Казахстане в апреле и мае 2016 года в нескольких городах республики (Алматы, Астана, Шымкент, Атырау, Уральск, Усть-Каменогорск и др.).

Последствия

1. Частично признав свою вину, власть быстрее перевела все стрелки на организаторов земельных митингов, по традиции пытаясь преподнести судебный процесс над ними как «показательное предупреждение» всем тем, кто не хочет играть по ее правилам. Кстати, в этом есть какой-то уже отработанный шаблон действий со стороны власти. Единственное отличие, сюда еще добавили странный заговор влиятельного представителя региональной элиты с юга страны Т.Тулешова, который якобы хотел стать вице-президентом. Хотя в заключительном обвинении в адрес атырауских активистов вообще отсутствовало обвинение в публичных призывах к захвату или удержанию власти, а также насильственного изменения конституционного строя РК, в чем обвинили того же Т.Тулешова. Это говорит о том, что попытка привязать атырауских организаторов земельных митингов напрямую к «пивному путчу» все-таки сорвалась. Хотя, в отличие от Шаңырақа и Жаңаөзеня, власть больше насторожили не только масштабность земельных митингов, но и то, что они прошли организованно и без актов насилия. А это уже разрушало давно уже растиражированную страшилку о том, что народ якобы не готов к демократии, а там, где собираются больше трех, обязательно жди конфликта, погрома и анархии. Выяснилось, что это не так. И власть это больше всего встревожило.

2. В ноябре 2016 года организаторы митинга Макс Бокаев и Талгат Аян были осуждены на пять лет лишения свободы (Т.Аян вышел на свободу в апреле 2018 года после смягчения ему наказания. Прим.авт.). Их обвинили в «возбуждении социальной и национальной розни группой лиц по предварительному сговору», в «распространении по предварительному сговору группой лиц заведомо ложной информации при проведении публичных мероприятий» и в «нарушении порядка организации и проведения митингов». Но еще до этих приговоров, в конце лета 2016 года, по просьбе родственников Макса Бокаева, автор данной книги подготовил свое экспертное заключение по материалам его уголовного дела, особенно касательно части 2, статьи 174 УК РК «Возбуждение социальной, национальной, родовой, расовой, сословной или религиозной розни».

Конечно, было ясно, что в тех делах, где есть элемент политики, казахстанская Фемида может держать в руках весы правосудия, часто не имея повязки на глазах. Но все-таки тогда была какая-то маленькая толика надежды, что суд примет во внимание хотя бы некоторые доводы защиты. Тем более что данная уголовная статья довольно сложная по причине аморфности некоторых терминов. Чем-то напоминает пластилин, из которого можно слепить все что угодно. Она очень удобна для нападения, но не для защиты. С юридической точки зрения, статья 174 УК РК конкретно не перечисляет и не дает определения социальным группам, которые подпадали бы под признаки состава преступления. Указывается только о возбуждении «социальной, национальной, родовой, расовой, сословной или религиозной розни». Но, как отмечают некоторые юристы, в Казахстане нет полной правовой определенности в отношении того, что представляет собой социальная рознь и что является разжиганием социальной розни. Это создает большое поле для воображения со стороны чиновников, имеющих соблазн и себя причислить к «социальной группе», так как любая жесткая критика в адрес этой группы может быть интерпретирована как разжигание «социальной розни». Хотя, с научной точки зрения, любая «социальная группа» представляет собой некую общность ее членов, имеющих некие общие интересы, цели, установки или ценности, которые могут не совпадать с интересами, целями, установками или ценностями других социальных групп. Но у представителей власти в лице различных государственных структур не должно быть отдельных, внутрикорпоративных интересов, которые вступали бы в конфронтацию с другими социальными группами или с обществом в целом. Тем более что, по мнению некоторых исследователей, одним из признаков «социальной группы» является идентификация, то есть отождествление индивидом себя с данной группой через противопоставление «мы — другие». Наличие же такой формы идентификации в государственных структурах автоматически противопоставляет эти государственные структуры не только обществу, но и другим представителям власти, которые относятся к категории «другие». Таким образом, представители власти не являются отдельной «социальной группой». Следовательно, в их отношении не может разжигаться «социальная рознь» только лишь при наличии критики в их адрес.

Например, анализ предоставленных материалов в рамках уголовного дела Макса Бокаева указывал на то, что основным объектом его критики действительно были некоторые представители власти, которые, в том числе, инициировали изменения и поправки в Земельный кодекс. Но здесь больше превалировали критические замечания с элементами анализа последствий неэффективного проведения земельной реформы в пользу «крупных землевладельцев» или «иностранцев», чем призывы к возбуждению национальной или сословной розни. К тому же критика априори не является механизмом для провоцирования каких-либо действий, если для этих действий также не созрели другие благоприятные условия. Любой рост протестных настроений в обществе имеет гораздо больше причин и поводов, чем просто критика со стороны кого-либо в адрес власти. Критика может выступить лишь дополнительным фактором для активизации этих протестных настроений, но не главной причиной этой активизации.  То есть в тексте исследуемых материалов присутствовали элементы конструктивной критики (критика, в которой говорится не только о том, что плохо, но также о том,  что и как сделать лучше).

Кстати, в Указе президента РК «О мерах по дальнейшему совершенствованию этических норм и правил поведения государственных служащих Республики Казахстан» от 29 декабря 2015 года № 153, в «общих стандартах поведения» пункта 5, подпункта 7 говорится, что государственные служащие должны «…своими действиями и поведением не давать повода для критики со стороны общества, не допускать преследования за критику, использовать конструктивную критику для устранения недостатков и улучшения своей деятельности». При этом сам факт наличия конструктивной критики противоречил обвинениям в возбуждении «…социальной, национальной, родовой, расовой, сословной или религиозной розни…», так как «возбуждение социальной, национальной, родовой, расовой или религиозной розни» изначально направлено на провоцирование конфликтной ситуации. И все это делается без попыток начать диалог. Но анализ высказываний Макса Бокаева, наоборот, говорил о его желании и необходимости такого диалога между обществом и властью. В пользу этого говорит сам факт появления проекта резолюции народного митинга, от 24 апреля 2016 года, который по форме является петицией как коллективное прошение, подаваемое в органы государственной власти в письменном виде. При этом петиция, с точки зрения политической коммуникации, является одной из форм диалога между обществом и властью. Как ни странно это звучит, но за то, что своими действиями атырауские активисты указали власти на ее слабые места, их следовало, наоборот, похвалить, а не наказывать. И главная ошибка власти заключалась в том, что своих открытых оппонентов она воспринимала только в качестве врагов, вместо того, чтобы больше опасаться околовластных подхалимов или временщиков, которые вредят гораздо больше. Ведь, как гласит один афоризм: «Лесть несовместима с верностью, а временщик не может быть патриотом». Поэтому находиться в окружении льстецов гораздо опаснее, чем среди критиков, так как это часто приводит к возникновению социального напряжения.

3.  В случае с инициированной властью земельной реформой выяснилось, что была плохо реализована статья 18, пункт 3 Конституции РК в которой указывается что: «Государственные органы, общественные объединения, должностные лица и средства массовой информации обязаны обеспечить каждому гражданину возможность ознакомиться с затрагивающими его права и интересы документами, решениями и источниками информации». «Земельный вопрос», который инициировали атырауские активисты, сильно встряхнул всю политическую систему Казахстана, указав на ее уязвимые места. Кстати, в Законе РК о национальной безопасности Республики Казахстан в статье 19. «Обеспечение общественной безопасности» в пункте 2, подпунктах 1 и 2 говорится о том, что не допускается принятие решений и совершение действий, заведомо способных привести к: 1) нарушению единства народа Казахстана и ухудшению состояния межэтнических и межконфессиональных отношений; 2) нарушению общественного согласия.

4. После земельных митингов, в начале сентября 2016 года, на открытии второй сессии парламента Казахстана шестого созыва, президент поднял тему анализа возможных последствий принятия тех или иных законопроектов для минимизации всех возможных рисков. С этой целью, по его мнению «…необходимо расширить рамки законотворческого процесса. Надо привлекать к нему на стадии подготовки проектов общественных экспертов, представителей непарламентских партий, НПО и СМИ. Следует активно задействовать опыт стран Организации экономического сотрудничества и развития по предварительному информированию населения и общественному обсуждению необходимых правовых нововведений… Все руководители государственных органов, участвующих в законотворческом процессе, а также партийные фракции должны на регулярной основе информировать общество о планируемых законодательных инициативах».

5. Для снижения возникшего социального напряжения также быстро нашли виновных  и внутри правительства, которые должны были взять огонь на себя. В отставку были отправлен министр национальной экономики РК Ерболат Досаев и министр сельского хозяйства Асылжан Мамытбеков за плохую информационную работу с населением по поводу новых поправок в Земельный кодекс. О формальности и наигранности такого решения говорит тот факт, что чуть позже тот же Ерболат Досаев был назначен заместителем премьер-министра РК, скорее всего, в качестве «награды» за роль временную роль «стрелочника». При этом довольно показательной была формулировка президента касательно данного назначения: «Вам известен этот человек. Но были случаи — он как настоящий мужчина, джентльмен — тогда сам сложил полномочия, но это не его вина. Его опыт, образование и практическая работа позволяют нам надеяться, что он работу в области экономики, финансов, макроэкономики страны, а также социальный блок, который потребляет половину нашего бюджета, как менеджер будет держать в своих руках. Я думаю, что это оправдано». Очередной пример из серии «система своих не сдает, если они не идут против системы и знают правила игры».

6. Президент Казахстана наложил «земельный мораторий» до 2021 года. Мораторий был введен на предоставление иностранцам, лицам без гражданства, иностранным юридическим лицам, а также юридическим лицам, в уставном капитале которых доля иностранцев, лиц без гражданства, иностранных юридических лиц составляет более чем 50%, права временного землепользования на земли сельхозназначения, а также предоставления физическим и юридическим лицам права частной собственности на земельные участки сельхозназначения, находящиеся в государственной собственности.

7. Была создана комиссия по земельной реформе для обсуждения и разъяснения норм Земельного кодекса и выработки предложений, в которую вошли депутаты парламента и общественные деятели. По итогам ее работы были приняты поправки по вопросам регулирования земельных отношений. В частности, для исключения предоставления больших площадей земель сельхозназначения в одни руки было предусмотрено установление максимальных размеров земельных участков сельхозназначения, которые могут находиться в аренде у казахстанцев в пределах административных районов каждой области по видам угодий. Также сельскохозяйственные угодья, расположенные в пределах приграничной полосы государственной границы, не предоставляются в собственность и землепользование. «Они могут быть использованы только для нужд местного населения – выпас скота и сенокошение. Предусматривается установление запрета на предоставление земельных участков, расположенных в пограничной зоне и пограничной полосе, иностранцам и лицам без гражданства, гражданам РК, состоящим в браке с иностранцами и лицами без гражданства, иностранным юридическим лицам и юрлицам с иностранным участием». Хотя, по мнению Макса Бокаева: «…два пункта принятой на митинге резолюции, касающиеся публикации полного списка фирм, владеющих сельхозугодьями, и запрета на размещение иностранных военных полигонов на территории Казахстана, вообще не включили».

Реформа МВД

Причина

Страшная трагедия, связанная с убийством многократного чемпиона Казахстана по фигурному катанию Дениса Тена средь бела дня в самом центре Алматы в июле 2018 года. Он олицетворял казахстанскую мечту. Те, кто его убили, олицетворяли казахстанский беспредел, который глубоко пустил корни в нашем обществе.

Форма конфликта

1. Общественное негодование и возмущение по поводу неэффективной деятельности правоохранительных структур Казахстана, а также требования отправить в отставку министра внутренних дел РК Калмуханбета Касымова.

2. Появление в социальной сети группы «За реформу МВД», куда вошло более 17 500 казахстанцев

Реакция и последствия

1. Представители гражданской инициативы «Требуем реформу МВД РК» презентовали концепцию реформирования под названием «Новая полиция Казахстана. Структурная реформа для формирования сервисной модели полиции», которая состояла из 16 предложений:

«1. Гражданское лицо во главе министерства внутренних дел.

2. Создание полиции Республики Казахстан как отдельного органа при МВД.

3. Развитие полноценной местной полицейской службы.

4. Полное соблюдение стандартов прав человека, верховенства права и законности в деятельности полиции.

5. Четкая регламентация деятельности МВД, направленной на борьбу с преступностью, исключение непрофильных функций.

6. Демилитаризация и сервисная ориентация полицейской службы.

7. Поэтапное кадровое обновление состава полиции.

8. Создание современной модели полицейского образования, аттестации и переподготовки.

9. Прозрачный и предсказуемый карьерный рост, исключающий коррупцию и зависимость от начальства.

10. Новая система оценки деятельности полиции и отдельных сотрудников.

11. Введение парламентского и общественного контроля над полицией.

12. Свободный доступ граждан в здание полиции.

13. Полная ревизия нормативных правовых актов, проходящих под грифом «ДСП».

14. Задержание на основе разумного подозрения и права задержанных.

15. Независимый институт надзора за деятельностью полиции.

16. Эффективный механизм реагирования».

2. Президент Казахстана в ходе рабочего визита в Атыраускую область на совещании с активом региона неожиданно заявил, что Казахстану нужно брать пример с Грузии в вопросе полицейской реформы. «В Грузии провели реформу в полиции — уволили всех полицейских, набрали в органы юристов и навели порядок в этой структуре. Я сейчас тоже думаю над этим. Сколько сейчас юристов наштамповали вузы, которые ходят с дипломами и не могут найти работу. Наверно, также придется сделать по примеру Грузии – уволить полицейских и взять на работу юристов» .

3. На фоне требований общественности об отставке министра внутренних дел РК К.Касымову пришлось озвучить свое видение реформы правоохранительных органов. «Первое — это пересмотр штатной численности… Мы сможем сократить 10% наших полицейских. Эти средства мы хотим направить на повышение заработной платы. Причём есть у нас намерение — дорожно-патрульные службы, которые первые связаны с населением, в контакте (с гражданами), им повысить чуть-чуть больше, чем остальным службам, довести до 50%. Но не уволить, а вывести за штат, провести аттестацию и принять тех, кто пройдёт, а кто не пройдёт — значит, уволить их. Это первое направление. Второе направление модернизации — изменение подходов к приёму на работу в правоохранительные органы. Кроме того, МВД рассчитывает избавиться и от охранных функций… Поэтому мы настаиваем на том, чтобы все эти охранные структуры отдать в конкурентную среду. Сократив это количество полицейских, мы сможем все эти ресурсы пустить в правильном направлении».

4.  МВД РК заявило о том, что разрабатывает Дорожную карту по модернизации казахстанской полиции, которая будет включать в себя: «… оптимизацию штатной численности МВД, сокращение управленческих звеньев, избавление полиции от несвойственных функций, кардинальное изменение критериев оценки полиции с ориентиром на уровень доверия общества и чувство безопасности у населения… внедрение современных форматов работы с населением, предусматривающих перевод органов внутренних дел на сервисную модель, утверждение нового стандарта полицейского, включающего изменения, начиная от системы подбора, расстановки и карьерного продвижения, до форменного обмундирования, коренного реформирования системы ведомственного образования».

5. Согласно постановлению правительства Республики Казахстан от 16 октября 2018 года № 637 «Некоторые вопросы Министерства внутренних дел Республики Казахстан» в Казахстане департаменты внутренних дел переименованы в департаменты полиции в рамках реформы МВД РК.

6. 13 сотрудников ДВД Алматы были наказаны после убийства Дениса Тена, в том числе три руководителя привлечены к строгой дисциплинарной ответственности. Начальники местной полицейской службы города, а также Алмалинского района освобождены от занимаемых должностей.

7. Принято решение вместо заборов перед районными отделами внутренних дел (РОВД) установить стеклянные консультативные приемные, а также улучшить работу службы «102».

Но большинство мер, предпринятых властью, а также сделанных заявлений, в ответ на требование общественности провести системную реформу правоохранительной системы, имели больше косметический и успокоительный характер. В то же самое время, главная проблема правоохранительной системы Казахстана так и не была решена. Доверие к ней со стороны многих граждан страны не повысилось. И это было вполне объяснимо, так как невозможно улучшить какую-либо часть, не сделав апгрейд всего неэффективного целого. Силовые структуры лишь часть политической системы, которая подстраивала их под свой алгоритм действий, где обеспечение безопасности власти и ее представителей ставилось выше, чем обеспечение безопасности простых граждан. Хотя криминал  —  это кривое зеркало существующей государственной системы, которая долгое время была больше озабочена борьбой с оппозиционерами или с журналистами, чем с криминалом и его причинами. При таких условиях общественный договор между властью и обществом, когда первые обеспечивают безопасность и справедливость для вторых в обмен на налоги и лояльность, не будет работать.

СЕТЕВОЙ «ЗИОН»

В известной научно-фантастической трилогии братьев Вачовски «Матрица» основная борьба идет между искусственной «Матрицей», к которой подключены тела людей, чью энергию используют умные машины, и последним городом человечества Зионом, расположенным под землей. В фильме этот город является олицетворением свободы. В реальной жизни определенные черты от Зиона наблюдаются у социальных сетей, которые в некоторых случаях даже бросают вызов «Матрице» в лице нетранспарентных и неконкурентных политических систем, напоминающих агента Смита.

В журнале «Time», который с 1927 года присуждает номинацию «Человек года», в 2006 и в 2011 годах вообще не было конкретной личности. В первом случае был интернет-пользователь, а во втором — протестующий участник арабской весны. И как отмечают многие исследователи, с каждым годом информационная, развлекательная, экономическая и политическая роль on-line media и социальных сетей будет только расти. По оценке экономических аналитиков «McKinsey Global Institute»: «…если 20 лет назад менее 1% населения Земли имели доступ к Интернету, то сейчас Сетью пользуются более трети жителей планеты» . 

В свою очередь, один из богатейших китайцев, основатель «Alibaba Group» Джек Ма (Ма Юнь) заявил о том, что через 30 лет Интернет станет важнее, чем нефть, так как цифровые технологии станут решением многих проблем.

Естественно, что тренд на проникновение Интернета в разные демографические и социальные группы автоматически будет увеличивать роль социальных сетей, которые уже приобретают статус альтернативной реальности, пока (хотя, скорее всего, ненадолго) находящейся вне сферы жесткого государственного контроля, в отличие от традиционных СМИ. Таким образом, социальные сети постепенно превращаются в мощный инструмент влияния на общественное сознание, отодвигая на второй план классические электронные и печатные СМИ.

Неудивительно, что многие политики и политические организации, в том числе радикального толка, активно идут сюда, чтобы использовать этот инструмент влияния для достижения своих целей. При этом некоторые из политиков делали это с целью создать собственный информационный канал без традиционного посредничества в лице СМИ. Наиболее наглядным примером является «любовь» президента США Дональда Трампа к Twitter. В Штатах это увлечение даже получило название «Twitter-дипломатии». На момент написания этой книги у американского президента было почти 50 млн. фолловеров в этой социальной сети, что больше, чем вместе взятая аудитория крупных СМИ в США, а его Twitter-аккаунт аналитики  компании «Monness Crespi Hardt & Co» даже оценили в два миллиарда долларов. «…в марте 2017 года Дональд Трамп в интервью «FOX News» рассказал, что активен в «Twitter» из-за «лживых СМИ». «Он отметил, что считает свою страницу в соцсети «собственной формой медиа». Довольно показательным был заголовок в газете «Financial Times»: «Donald Trump: Without Twitter, I would not be here» («Дональд Трамп: Если бы не Twitter, меня бы здесь не было»), где президент США дал интервью, в котором заявил о том, что: «…у меня больше 100 миллионов подписчиков в Facebook, Twitter и Instagram… Больше 100 миллионов. Мне не нужно обращаться к фальшивым средствам массовой информации». Таким образом, он в очередной раз кинул камень в огород многих американских СМИ, которых зачислил в список врагов за их критику в его адрес. В том же «Twitter» Д.Трамп в начале 2018 года даже написал о том, что собирается присудить премию «самому продажному и бесчестному СМИ года». При этом именно «Twitter» Д.Трамп считал одним из важных информационных инструментов, который помог ему одержать победу на президентских выборах 2016 года. Конечно, многие его политические оппоненты в этой победе больше видели руку Москвы, но интересно то, что сооснователь сети микроблогов Эван Уильямс в интервью «New York Times» извинился за роль этой социальной сети в победе Д.Трампа. «Если это правда, и он не был бы президентом, если бы не было Twitter, в таком случае, да, извините меня», — добавил сооснователь соцсети. В свою очередь, не все разделяют радость от активной «Twitter-дипломатии» Д.Трампа. «Специалисты из разведки и обороны считают, что пользование избранным президентом популярной и мощной сети социальных медиа уже используется иностранными агентствами, чтобы проанализировать его личность, отследить его привычки и спрогнозировать, чего ждать от Трампа как главы американского правительства».

Таким образом, присутствие политиков и политических групп в сети имеет разные цели.

Во-первых, как дополнительный инструмент в многочисленных информационных войнах, в том числе с участием элиты.

Например, в соседней России главной площадкой для агитации избирателей стали социальные сети и мессенджеры. «Такой вывод сделали политтехнологи Российской ассоциации по связям с общественностью (РАСО), которая провела исследование среди политтехнологов. Среди социальных сервисов для предвыборной агитации чаще всего политтехнологи используют «Telegram», как показал опрос. Далее идут «ВКонтакте», YouTube, «Инстаграм», «Одноклассники», «WhatsАp», «Фейсбук». В 2016 году в тройке лидеров были «ВКонтакте», «Фейсбук» и «Одноклассники»».

Во-вторых, какодин из политических и идеологических инструментов в руках различных политических сил. Но это значительно повышает риски использования социальных сетей радикальными игроками. И речь идет не только о террористических организациях. Например, некоторые международные организации обвинили «Facebook» в разжигании ненависти к мусульманам-рохинджа в Мьянме. Впоследствии это привело к тому, что 700 тысяч человек бежали в соседний Бангладеш. Причина таких обвинений была связана с тем, что «Facebook» не смог быстро удалять разжигающие ненависть посты на бирманском языке против мусульман-рохинджа. Этот пример довольно показательный, так как большинство глобальных социальных сетей не учитывают  сложную межэтническую и межконфессиональную обстановку в разных странах. По словам Элизабет Марнс из благотворительного фонда при Би-би-си: «Мы живем в мире, в котором контент в социальных сетях напрямую влияет на реальную жизнь людей. Это влияет на то, как люди голосуют. Это влияет на то, как люди ведут себя по отношению друг к другу, и это может порождать насилие и конфликты. Международное сообщество сейчас понимает, что необходимо просчитывать последствия применения технологий и понимать, что и как происходит в социальных сетях в разных странах».

В-третьих, как важный канал манипуляции общественным мнением и сознанием, что породило проблему фейковых новостей, и вызвал потребность в развитии профессионального фактчекинга.

«О подобной технологической «ловушке» предупреждали представители франкфуртской школы, по мнению которых, процесс технологизации политики, начавшийся в эпоху Просвещения, именно в XX веке достиг своего апогея… Технологии манипуляции, применяемые в интернет-коммуникациях, во многом копируют технологии традиционных СМИ: это и «упрощение проблемы», и «наклеивание ярлыков», и использование «утвердительных заявлений», пугающих тем, отвлекающих от важной политической проблемы сообщений, уменьшение значимости темы и другие. В связи с этим можно отметить, что в большей степени меняется не дискурс и приемы политических интернет-манипуляций, а именно увеличиваются каналы подачи. При этом обилие информации, ежедневно продуцируемое Интернетом, в несистематизированном виде усложняет для адресата поиск смыслового значения передаваемого сообщения, что открывает новые возможности для политического манипулирования».

Одним из примеров могут быть уже упомянутые во вступлении книги так называемые интернет-мемы. Интересно то, что теория мемов (или мимов) возникла задолго до массового распространения Интернета и появления социальных сетей. Еще в 1976 году Ричард Докинз в своей книге «Эгоистичный ген» рассматривал мем (мим) (в переводе с греческого обозначает «подобие») как единицу культурной информации, которая может копировать сама себя и размножаться как по воле, так и помимо воли своего носителя. При этом главная задача мема (мима) состоит в борьбе за умы людей, которые будут его дальше распространять. Вот что пишет Ричард Докинз в своей довольно занимательной книге об этом: «Новый бульон — это бульон человеческой культуры. Нам необходимо имя для нового репликатора, существительное, которое отражало бы идею о единице передачи культурного наследия или о единице имитации. От подходящего греческого корня получается слово «мимем», но мне хочется, чтобы слово было односложным, как и «ген». Я надеюсь, что мои получившие классическое образование друзья простят мне, если я сокращу «мимем» до слова мим… Точно так же, как гены распространяются в генофонде, переходя из одного тела в другое с помощью сперматозоидов или яйцеклеток, мимы распространяются в том же смысле, переходя из одного мозга в другой с помощью процесса, который в широком смысле можно назвать имитацией… Посадив в мой разум плодовитый мим, вы буквально поселили в нем паразита, превратив тем самым разум в носителя, где происходит размножение этого мима, точно так же, как размножается какой-нибудь вирус, ведущий паразитическое существование в генетическом аппарате клетки-хозяина. И это не просто fason de parler: мим, скажем, «веры в загробную жизнь» реализуется физически миллионы раз, как некая структура в нервной системе отдельных людей по всему земному шару».

Что касается Казахстана, то из-за особенности политической системы ни один казахстанский чиновник или политик, естественно, не может претендовать на лавры Д.Трампа. Хотя, как и во многих странах мира, «…по данным «TNS Web Index», Интернет — единственный растущий медиаканал в Казахстане, охват которого почти в 2 раза превышает охват прессы. В июле 2015 года количество интернет-пользователей в РК достигло 3,47 млн. То есть 71% населения страны в возрасте от 12 до 54 лет заходят в сеть минимум не реже одного раза в месяц». Как выяснили эксперты  «TNS Web Index», больше 67% пользователей в Казахстане являются жителями крупных городов, хотя  прирост проникновения Интернета в малых населенных пунктах составляет около 40% в год. Хотя за прошедшие несколько лет после появления этих данных, охват населения Интернетом в республике значительно вырос.

«Согласно рейтингу «SimilarWeb», наиболее популярные площадки в Казахстане — социальные сети (Вконтакте, Одноклассники, Facebook), поисковые системы (Google, Яндекс), портал Mail.ru, а также видеохостинг YouTube…». Хотя все большую популярность приобретают Instagram и Telegram.

Как уже отмечалось выше, в Казахстане уже наблюдается тренд, связанный с увеличением социальной активности населения в Интернете. Конечно, пока этот процесс имеет фрагментарный характер. Но социальные сети уже создают эффект камня, брошенного в пруд, с точки зрения бурной реакции общественности, на те или иные события. «В силу того, что формируются многочисленные специфические сетевые связи между относительно автономными элементами политики, возрастает уровень самоорганизации и, одновременно, ослабевают возможности государственной власти применять технологии, основанные на принуждении. Можно констатировать, что система коммуникаций политического управления развивается в сторону децентрализации и фрагментации».

Экспертный опрос, который был инициирован казахстанской аналитической и консалтинговой организацией «Группы оценки рисков», в рамках подготовки этой книги, показал, что коммуникационными каналами, формирующими общественное мнение в  Казахстане, на сегодняшний день являются в первую очередь интернет-ресурсы и так называемая «слухократия». Так, в тройке наиболее значимых коммуникационных каналов, формирующих общественное мнение, социальные сети (36,2%), «слухократия» (19,0%), казахстанский сегмент Интернета (12,4%). Далее следуют иностранные off-line медиа (11,4%), органы государственной власти (9,5%), казахстанские off-line CМИ (5,7%).

Диаграмма 12

При этом особенностью социальных сетей является то, что здесь также реализуется принцип «целенаправленного лидерства», суть которого неплохо расписали В.Чан Ким и Рене Моборн в своей книге «Стратегия голубого океана. Как найти или создать рынок, свободный от других игроков». «Идея целенаправленного лидерства происходит из эпидемиологии и теории о точках необратимых изменений (Tipping points). Она основана на том, что в любой организации фундаментальные перемены происходят быстро, когда убеждения и энергия критической массы людей создают имеющее эпидемический характер движение в сторону идеи. Ключевым фактором инициации такого движения служит концентрация, а не диффузия. Целенаправленное лидерство основывается на редко используемой корпоративной реалии, заключающейся в том, что в каждой организации есть люди действия и деятельности, оказывающие несоразмерное влияние на эффективность работы». В случае с социальными сетями их именуют по-разному: «лидеры мнения», «trendsetter» (англ. trend — «тенденция», to set — «устанавливать, начинать») или «головные кегли». Хотя еще задолго до этого, в  «модели коммуникации Лазарсфельда» уже говорилось, что не происходит прямого влияния на аудиторию, так как информация должна сначала пройти два этапа. Сначала от источника информации к «лидерам мнений» в рамках межличностной коммуникации, а затем от них она уже идетв массы.

Конечно, как отмечают некоторые скептики, в тех же социальных сетях есть и свои слабые места:

— короткая память, когда во главу угла ставится «история сегодняшнего дня»;

Например, в 2014 году международная антивирусная компания ESET представила результаты опроса, посвященного роли Интернета в жизни пользователей. 77% респондентов признали, что Интернет сделал их более осведомленными. Но примерно четверть пользователей (23%) пожаловались, что стали забывчивыми и рассеянными. При этом, 53% опрошенных считают, что сеть снизила их социальную адекватность, а 47% напротив, стали более популярными.

— эффект «серфингиста», во время которого акцент больше делается на поверхностное восприятие информации, чем на желание копнуть глубже. Это создает условия для превалирования эмоционального подхода в оценке тех или иных событий, чем развивает аналитический склад ума. «Facebook не является одной большой социальной сетью, — утверждает Том ван Лаер, преподающий на факультете маркетинга в Лондонском университете. — На самом деле Facebook состоит из тысяч, если не миллионов маленьких соцсетей, и они похожи на племенные общины или, если хотите, на деревни… Проблема — не в ложном описании тех или иных событий, а в том, что постоянный поток новостей с последующим их разоблачением вызывает у людей «информационную апатию» и они начинают сомневаться во всем, что им говорят, считает научный сотрудник Института России лондонского «Kings College» Григорий Асмолов. Даже вменяемо настроенные граждане, теряясь в неконтролируемых информационных потоках, не только выбирают себе точку зрения по вкусу, но и отсекают от себя тех, кто ее не разделяет».

— эффект «кегельбана», когда внимание интернет — аудитории часто направлено на те события, которые как шары для кегельбана запускают разные «головные кегли», что также создает риск манипуляции общественным мнением. Например, американские математики из университета Питтсбурга создали оригинальную компьютерную модель, которая объясняет то, как работает «коллективный разум» толпы, по аналогии с пчелиным ульем или колонией бактерий. «Он работает достаточно просто  — в ней есть набор из некоторого количества виртуальных людей, обладающих доступом к ограниченному объему информации. Каждый такой «человек» может принять решение выполнить одно из нескольких предварительно заданных действий, и его намерение сразу же становится известным окружающим. Они, в свою очередь, могут последовать его примеру или выдвинуть альтернативу.  Когда один из таких вариантов достигает некой отметки в популярности, вся толпа принимает коллективное решение, руководствуясь мнением нескольких «групп интересов». Качество этого решения, как обнаружили ученые, будет напрямую зависеть от минимальных размеров группы интересов – чем она больше, тем более продуманными будут действия толпы».

Не удивительно, что ряд аналитиков задают по этому поводу свои вопросы: «…является ли хайп в сети продуктом естественной жизнедеятельности гражданского общества РК или же неким искусственным «дитятей», созданным опытными технологами из АП? (администрация президента. Прим. авт.)… Пока создается впечатление, что мы видим «управляемую дискуссию». В любом случае нужно признать, что в РК научились выпускать пар недовольства через сетевую полемику, но другой вопрос, что опора на группу «актуальных авторов», которые выдают на гора «правильный шум», может работать только до определенного момента».

Но в любом случае, пока казахстанские власти активно занимались зачисткой информационного поля, избавляясь от оппозиционных медийных структур и увеличивая подпитку государственных СМИ, у них под боком постепенно стало формироваться альтернативное информационное поле, которое не только стало выражать свое мнение, но даже пытается оказывать косвенно давление на государственные структуры посредством формирования общественного мнения. «Во многом благодаря большому объему информации, циркулирующему в виртуальном пространстве сети Интернет, и, на первый взгляд, кажущейся простоте, доступности подачи и понимания информационных сообщений, отсутствия цензуры Интернет стал площадкой продуцирования альтернативных мнений, сферой формирования особого общественного образования — электронного гражданского общества, находящегося в положении противопоставления государственным структурам. Факт отчуждения аудитории сети Интернет от действий и решений власти и признания ее легитимности усугубляется и тем, что традиционные каналы коммуникации — печатные и электронные средства массовой информации теряют свою актуальность как основного и единственного источника получения информации».

Но как гласит известный афоризм: «Если процесс нельзя избежать, его нужно возглавить». Первым это понял премьер-министр РК Карим Масимов, который в 2011 году открыл свои странички в «Twitter» и в «Facebook». За ним последовали другие. По сути, тот период можно было назвать «сетевой оттепелью», когда власть еще не боялась социальных сетей, пытаясь с ними взаимодействовать, чтобы взять этот процесс под контроль не через запреты, а методом «мягкой силы», посредством формирования лояльных к себе блогеров. На практике это выразилось, например, в том, что сразу после печальных событий в Жаңаөзене в 2011 году блогеров попытались использовать для восстановления подмоченной репутации власти. Но получилась обратная реакция, так как в самих же социальных сетях поднялась дискуссия о том, должны ли блогеры иметь «прайсы» на свое мнение. Ведь прикормленный «trendsetter» автоматически теряет свой статус «лидера мнения», так как он уже выражает не свое мнение, а позицию тех, кто готов за это платить. Эти опасения усилил М.Тажин, который будучи в 2013 году государственным секретарем РК, открыто высказался в пользу создания некоего списка «trendsetters», из числа блогеров, с которыми государство могло бы сотрудничать.

Параллельно с этим не менее активно формировалась армия сетевых троллей. По этому поводу казахстанский журналист Гульнара Бажкенова вполне обоснованно высказала критику в адрес властей за их попытку «…превратить Интернет во второе государственное телевидение. Посчитать и купить блогеров Казнета не трудно – кто-то сам придет и продаст не только свое мнение, но и родную бабушку. Другой вопрос, зачем государству такие блогеры? Если они смогут что-то изменить в общественных настроениях – настроениях, исполненных сегодня депрессии и апатии (смотрите статистику эмиграции) – то я смогу заставить величественные воды Ишима течь вспять. И это не фигура речи: внутренние механизмы законов что природы, что рынка, что общественных настроений – суть одно и то же. Игнорируя их из раза в раз, вы усугубляете свое и общее положение и делаете катастрофу неотвратимой». Конечно, можно понять желание государственных структур и отдельных чиновников сотрудничать с «головными кеглями», четко улавливая новые коммуникационные тренды, но при этом лишь избирательно реагируя на те или иные требования снизу.

«Если бы соцсети не имели бы такого влияния на общественное мнение, наверное, власти так болезненно не реагировали бы на эти скандальные сообщения, — считает оппозиционный политик Амиржан Косанов. — Есть две причины роста активности гражданской активности в соцсетях. Это развитие новых технологий. Теперь гражданам нет необходимости покупать бумажные издания или ждать вечером новостных выпусков ТВ, обо всем можно узнать в реальном времени. И возможность во Всемирной паутине без всякой цензуры публиковать любую информацию и свое мнение. Наиболее активная часть общества как раз и пользуется этой возможностью. По мнению другого активного пользователя социальных сетей, блогера Жанны Ильичевой, на сегодняшний день социальные сети – это единственная интеллектуальная площадка в Казахстане, где люди могут не только свободно выражать свои мысли, но и дискутировать».

Хотя не все так оптимистичны. Некоторые эксперты считают, что «…для большинства людей на Земле общественная или политическая активность в Интернете едва ли предполагает что-то кроме щелчков мыши… Публицист Евгений Морозов называет эту новую, не требующую самоотречения и жертв борьбу словом «слактивизм». Это пишет Морозов: «идеальная форма деятельности для инертного поколения: к чему ходить на пикеты, где тебе угрожает арест, жестокость полиции, истязания, когда можно столь же громко возмущаться в виртуальном пространстве? Увлечение онлайновыми петициями, подсчетом фолловеров и лайков уводит потенциальных участников и оттягивает ресурсы у организаций, выполняющих по-настоящему опасную и плодотворную работу… тема коллективного действия перешла на субатомный уровень».

В то же самое время, «арабская весна», возможно, заставила многие постсоветские элиты настороженно относиться к социальным сетям, видя в них определенную политическую угрозу с точки зрения мобилизации масс и создания эффекта информационной «взрывной волны», которая пробивает попытки заблокировать источники информации. Кстати, ещезадолго до арабского «эффекта домино», Дуглас Рашкофф в своей книге «Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на ваше сознание» отметил следующее: «Но наибольшая важность сетевых объединений для активистской субкультуры заключается в том, что они усиливают взаимодействие между отдельными членами движения и таким образом увеличивают силу движения в целом. Доминирующей культуре нелегко маргинализировать активистов, если они поддерживают коммуникацию друг с другом. Далее: как подтверждают законы «хаотической» математики, чем больше связей устанавливается между отдельными членами группы, тем больше возможностей возникает для «фидбэка» и итерации. Это жизненно важный принцип для новаторов современного медиа-активизма. Чем прочнее связывающая их сеть, тем легче любому отдельному члену сообщества воздействовать на всю систему. Чем сплоченнее система, тем легче бабочке, бьющей крыльями в Китае, вызвать ураган в Нью-Йорке… То, что математики называют «максимум трансляционного отношения», может быть создано в самых несущественных и удаленных точках… Но подобное сетевое объединение становится истинно опасным для общества в целом только тогда, когда повстанцы берут в свои руки новые или неприкосновенные технологии. Активистские листовки и памфлеты имеют хождение со времен Гутенберга, но только те люди, которые дают себе труд их прочитать, могут заразиться содержащимися в них мемами».

Но если вернуться к уже упомянутой «арабской весне», то она является хорошим доказательством того, что сводить все революции только к Twitter или Facebook было бы слишком упрощенной попыткой объяснить, говоря стихотворными словами поэта-декабриста Александра Одоевского, из какой искры все-таки возгорелось пламя. Ведь как выяснилось, отнюдь не только социальные сети привели к смене власти в арабских странах. Тем более что спусковой механизм практически любой революции   универсален и хорошо был описан теоретиком и практиком революции В.И.Лениным, который говорил о трех признаках любой революционной ситуации.

Во-первых,  политический кризис «верхов» и нежелание «низов» жить по-старому.

Во-вторых, обострение, выше обычного, нужды угнетенных классов.

В-третьих, значительное повышение активности масс, вызванное наложением глубокого экономического кризиса на кризис политический.

Конечно, революция требует гораздо больше факторов, чем просто наличие социальной напряженности. И если бы был задан следующий вопрос: «Давайте представим, что нет «Facebook», «Twitter» или «YouTube», произошла бы смена власти в том же Тунисе или Египте?» Скорее всего, да. Кстати, свой аналог Туниса мы дважды наблюдали в Кыргызстане, где социальные сети не играли никакой роли в процессе насильственной смены власти в 2005 и 2010 годах. В конечном счете, революции все еще продолжаются делаться на площадях в off-line, а не в on-line.

Действительно, когда ощущение социальной несправедливости распространяется среди широкого круга людских масс, это уже представляет для государства определенную опасность, так как растет критическая масса. А для того, чтобы произошел социальный взрыв (не локальный!), а общенациональный, который может поколебать государственную систему, нужна очень серьезная критическая масса. Речь идет не о тех, кто ходит на площади с политическими лозунгами. Таких во всех странах, при любых системах, всегда меньше, чем пассивно недовольных. Но именно при молчаливом согласии последних системы и рушатся. Казахстанский социолог Айман Жусупова в своей статье об интернет-поколении также говорит о конфликте поколений с участием молодежи, которая родилась в эпоху глобальной цифровизации и массовой гаджетизации: «Одной из распространенных точек зрения относительно современной молодежи является то, что конфликт между ними и их родителями более проявлен, чем в предыдущих поколениях, вследствие того, что в важных для себя вопросах молодежь обращается к Интернету, не к родителям… Таким образом, завышенные ожидания родителей и влияние социальных сетей, потребность молодежи в самоутверждении и желании быть признанными формируют у современной молодежи чрезмерный страх социального несоответствия. Как следствие, молодые люди все чаще чувствуют себя проигравшими в какой-то непонятной, навязанной им извне гонке, предпочитают, образно говоря, выйти из игры или ищут поддержки в тех же социальных сетях». При этом А.Жусупова, со ссылкой на других маркетологов и социологов, отмечает, что исследования во всем мире фиксируют снижение интереса молодежи к политике, так как их больше волнуют вопросы не абстрактного характера, а те, которые могут принести ощутимые, понятные и главное —  быстрые результаты.

Уже приведенный выше пример с твиттероманией Дональда Трампа указывает на то, что социальные сети превращаюся в серьезного политического игрока, как когда-то это произошло с телевидением. В свое время Барак Обама также посетил офис «Facebook» в рамках начала своей предвыборной кампании. Но это то же самое, когда первым президентом, который использовал телевидение, был Рузвельт, это произошло еще в 1936 году. Политики идут туда, где есть электорат. А в социальных сетях он растет с геометрической прогрессией. И рано или поздно, социальные сети, в тех или иных странах, будут уже напоминать не просто крейсер «Аврора», который дает лишь залп к действию, а мозговой центр в виде «Смольного» как новая форма гражданского общества.

Скорее всего, такая эволюция интернет — сообщества уже настораживает казахстанские власти. В конечном счете, в мире существует немало моделей жесткого государственного контроля не только над социальными сетями, но и в целом над доступом в Интернет. При этом нет смысла искать такие модели далеко от Казахстана. В нашем Центрально — Азиатском регионе разная форма такого контроля наблюдается в том же Узбекистане или Туркменистане. Кстати, Туркменистан не только умудрился попасть в список 10 стран в мире, осуществляющих наиболее репрессивный контроль над Интернетом, но и попытался создать свою собственную социальную сеть «Мы здесь», чтобы ограничить доступ местного населения к другим информационным ресурсам, по аналогии с Китаем, Ираном и другими странами.  

Кстати, довольно интересной является точка зрения аналитика Гарри Уайта из компании «Charles Stanley», который считает, что эпоха глобального Интернета, возможно, подходит к концуна фоне растущей напряженности между странами Востока и Запада. «Такие явления, как растущий протекционизм, национализм и опасения по поводу безопасности, могут привести к тому, что Интернет расколется на разные части, так как отдельные страны хотят его контролировать. Эрик Шмидт, бывший глава «Google», считает, что подобное развитие событий не только возможно, но, вероятно, произойдет в ближайшие 10 или 15 лет… У разных стран разные приоритеты, и единый Интернет их не устраивает. В результате они могут заблокировать глобальный Интернет и создать свои собственные сети… в результате Интернет расколется на две части — в одной будут доминировать США, в другой — Китай. Некоторые полагают, что возможно также возникновение европейского Интернета… Такая сегрегация Интернета также укрепит авторитарные режимы».

А в Казахстане «конфетно-букетный» период в отношениях между властью и социальными сетями закончился так же быстро, как и начался. Причин для этого могло быть несколько.

Во-первых, усиление «ястребов» в элите, для которых сетевая вольница была давно как бельмо на глазу.

Во-вторых, в рамках подготовки к транзиту власти в Казахстане, наблюдается процесс усиления государственного контроля над разными сегментами социально-политической жизни страны. По крайней мере, к настоящему моменту в off-line уже не осталось ни одного более или менее активного оппозиционного игрока, будь то политическая партия или НПО. Информационное и политическое поле практически зачищено. Но третий закон классической механики Ньютона гласит, что «действию всегда есть равное и противоположное противодействие…». У части населения протестные настроения ушли в on-line, в социальные сети. Кстати, попытка казахстанских властей взять эти настроения под контроль неожиданно выявила интересную связь с соседней Россией. В конце 2018 года хакеры из группы «Digital Revolution», взломав сервер НИИ «Квант», принадлежащего ФСБ, обнаружили систему мониторинга социальных сетей, основная цель которой — анализ протестных настроений. «Если верить утечке, «Квант» участвовал в создании похожей системы в Казахстане».

Все это указывает на то, что во власти немало тех, кто видит в социальных сетях угрозу с точки зрения потери контроля над общественными настроениями. Поэтому риски сетевого «blackout» в Казахстане существуют. В английском языке слово «blackout» обычно больше относится к авариям в энергосистеме, которые ведут к массовому отключению электричества. Хотя свой аналог «blackout», точечного или тотального, может быть и у социальных сетей. Соблазн приструнить социальные сети растет. И, судя по всему, решили действовать не методом топора, а по принципу step by step, применяя разные методы воздействия на «сетевой Зион». То заводили уголовные дела на блогеров за размещенную или распространяемую ими информацию. То «странным образом» резко замедлялась работа Интернета и ограничивается доступ к разным социальным сетям аккурат во время очередных выходов в сеть бывшего банкира и политического оппонента казахстанских властей в лице Мухтара Аблязова. То показательно ограничивался доступ к ряду иностранных сайтов с критикой власти или даже организовывался полный «blackout» некоторых казахстанских и зарубежных веб-ресурсов.

Параллельно с этим сокращалось присутствие казахстанских государственных служащих в социальных сетях. Еще в 2012 году появилась информация о том, что планируется создать единый шлюз выхода в Сеть для государственных органов, чтобы ограничить госслужащим Казахстана доступ к Интернету, якобы для «повышения производительности труда каждого сотрудника», а также для предотвращения утечки служебной информации. Затем всплыла некая внутриведомственная инструкция для чиновников, где даются четкие установки о том, как надо вести себя в социальных сетях, с кем дружить и кого выявлять в качестве дестабилизирующих элементов. Инициатива запретить в основном рядовым чиновникам пользоваться гаджетами на работе — это лишь вторая часть данного «марлезонского балета». Кстати, данный запрет распространяется не только на государственных служащих, но и на посетителей органов власти. Почему-то к министрам и другим большим начальникам это не относится. Как всегда, опять избирательный подход, где также появилась своя группа «неприкасаемых». Но, как показывает практика, именно бегство «неприкасаемых» из системы часто приводит к тому, что вместе с собой они прихватывают чемодан не только «служебной информации». При этом в других странах мира факт наличия гаджета и производительность труда «слуг народа» почему-то сильно не привязаны друг к другу. А попытка скрыть ту или иную «служебную информацию» в наших условиях больше вредит обществу и эффективной работе самого государственного аппарата.

В глаза бросается  и то, что вокруг социальных сетей идет попытка создать искусственный образ врага, своего рода «пятой колонны». В конечном счете, небезызвестные заявления Гульжан Карагусовой о том, что «… все конфликты последние начинались в соцсетях. В соцсетях сидят люди, которые заведомо за плату работают против нашей страны…» разделяют многие в чиновничьих кабинетах Астаны. И это несмотря на то, что многие конфликтные ситуации в стране нередко создаются либо непродуманными действиями, либо затянувшимся бездействием самих чиновников всех уровней.  Кстати, раньше примерно то же самое говорилось по поводу оппозиционных партий и СМИ, а также правозащитных НПО. Сейчас от них остались лишь ножки да рожки.

Разобравшись с политической оппозицией в off-line, власть решила взяться за «диванную оппозицию» в on-line.  Тренд демонизации социальных сетей продолжится. И если, рано или поздно, будет принято решение о точечном или тотальном сетевом «blackout», то, в принципе, изобретать велосипед здесь не нужно. У нас даже парламенты распускались якобы по «собственной инициативе» отдельных граждан и группы депутатов. Таким же образом закрывались некоторые оппозиционные СМИ, по иску обиженных чиновников или неких индивидуумов с тонкой чувствительной натурой. Поэтому найти того, кто нажмет на кнопку «выкл.», не проблема. С политтехнологической точки зрения, это может быть кто-то из «возмущенной общественности», естественно, напрямую не связанный с государственными структурами.  Сама власть впервые четко намекнула, что технически сделать это не так уж сложно. Например, порядок приостановления работы интернет-ресурсов предусмотрен в пункте 1 статьи 41-1 Закона «О связи», где говорится следующее: «В случаях использования сетей и (или) средств связи в преступных целях, наносящих ущерб интересам личности, общества и государства, а также для распространения информации, нарушающей законодательство Республики Казахстан о выборах, содержащей призывы к осуществлению экстремистской и террористической деятельности, массовым беспорядкам, а равно к участию в массовых (публичных) мероприятиях, проводимых с нарушением установленного порядка, пропагандирующих сексуальную эксплуатацию несовершеннолетних и детскую порнографию, Генеральный Прокурор Республики Казахстан или его заместители вносят в уполномоченный орган предписание об устранении нарушений закона с требованием о принятии мер по временному приостановлению работы сетей и (или) средств связи, оказания услуг связи, доступа к интернет-ресурсам и (или) размещенной на них информации».

В свою очередь с принятием закона «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам информации и коммуникаций», власть решила убить сразу трех зайцев.

Во-первых, навесить дополнительные обязательства по контролю над контентом и комментариям к ним на медийные структуры, работающие в Казнете. В частности, у владельцев электронных ресурсов появилась обязанность заключать с пользователем этих ресурсов письменные или электронные соглашения с использованием Электронной цифровой подписи или sms-идентификации. Конечно, для успокоения общественности от владельцев электронных ресурсов также требуют «обезличивание персональных данных пользователя». Такой своеобразный фиговый листик сохранения иллюзорного права на приватность. Но все это лишь пилюля, которая должна была подсластить горькое блюдо. Тем более, что казахстанские правоохранительные органы и спецслужбы даже без всяких соглашений между пользователями и электронными ресурсами и раньше могли вычислить любого комментатора или автора в сети, которые попадали в список подозреваемых, чаще всего по обвинению в разжигании той или иной розни.

Во-вторых, взять под контроль казахстанских пользователей, особенно критически настроенных.

В-третьих, обезопасить себя от троллинга не только внутри стран, но также из-за границы, в рамках гибридных угроз, которые в последнее время набирают силу. Кроме того, как уже отмечалось выше еще в июле 2017 года вышло постановление правительства «О некоторых вопросах государственной технической службы», в рамках которого произошла передача республиканского государственного предприятия «Государственная техническая служба» из ведения министерства информации и коммуникаций в ведение Комитета национальной безопасности РК «…для реализации проектов централизованного управления сетями телекоммуникаций, единого шлюза доступа к Интернету, службы реагирования на компьютерные инциденты и Центра мониторинга информационных систем». Возникает такое ощущение, что для верхов, во-первых, важно отсечь от «диванной оппозиции» в сети как можно больше альтернативных каналов любой политической информации, во-вторых, сделать так, чтобы от словосочетания «диванная оппозиция» осталось только слово «диванная».

Понятно, что гражданская активность должна регулироваться в рамках правового поля. В этом принцип любого правового государства. Понятно, что государство и общество должно иметь нулевую степень терпимости к любым видам радикализма. С экстремизмом и терроризмом в любой форме, а также с ксенофобией и шовинизмом, надо вести жесткую борьбу, в том числе в Сети. При этом параллельно надо разбираться и с разными причинами появления этого радикализма, среди которых первой в списке стоит неэффективная деятельность самих чиновников, которые часто сами провоцируют рост социальной агрессии. Но если власть начинает создавать новые искусственные преграды для социальной активности лишь только для того, чтобы обезопасить себя от критики, то возникает тот самый классический эффект парового котла. Бороться с протестными настроениями в Сети путем увеличения количества «красных флажков» нерационально, так как сами настроения никуда не денутся. Это то же самое, как рассматривать в качестве одной из мер по борьбе с экстремизмом и терроризмом насильственную стрижку бород или запрет ношения той или иной одежды представителями нетрадиционных религиозных направлений. Выглядит эффектно, но часто неэффективно. 

Другой вопрос, к каким негативным последствиям для самой власти может привести сетевой  «blackout». Ведь социальные сети —это сейчас единственный канал получения альтернативной информации для власти. Таким образом, благодаря Казнету, у чиновников могут появиться представления о том, какие протестные настроения есть в обществе, в каких сегментах, по каким вопросам и что делать, чтобы их минимизировать. В конечном счете, любая гражданская активность в рамках закона всегда лучше, чем подпольная асоциальная агрессия.

Именно поэтому повышение роли социальных сетей, в том числе с точки зрения информирования власти о тех или иных проблемах, является предохранительным клапаном для самих чиновников. Альтернативой может быть только слухократия и деятельность более радикальных структур, которые, в принципе, могут существовать и без Интернета. Сетевая цензура отбирает голос и возможность высказаться не только у общества, но также лишает власть способности адекватно реагировать на окружающую действительность, что в любом случае грозит дестабилизацией обстановки. И если энергетический «blackout» ввергает города без электричества в средневековье, то «blackout» сетевой отбирает голос и возможность высказаться не только у общества, но также лишает власть способности адекватно реагировать на окружающую действительность, что в любом случае грозит дестабилизацией обстановки. Ликвидация цифрового неравенства в условиях сохранения социального неравенства может привести к новым политическим требованиям.

ВОЙНА РЕЙТИНГОВ

Первый рейтинг влиятельности, наверное, появился в тот самый момент, когда у кого-то в племени дубинка оказалась чуть больше, чем у остальных. Это, конечно, шутливое сравнение. «Согласно научному определению, рейтинг – понятие, характеризующее значимость, место, вес, позицию данного объекта по сравнению с другими объектами этого класса… Чаще всего рейтинги ассоциируются с некоторой величиной, имеющей единое числовое значение, которое выражается в процентах либо в пунктах». Но проблема любых способов ранжирования событий, явлений или персон по степени их значимости, важности или влиятельности заключается в том, что ими легко манипулировать, исходя из политической или экономической конъюнктуры.

Кстати, таких обвинений не избежали даже крупные международные рейтинговые агентства. Например, одна из громких дискуссий по этому поводу возникла в связи с началом глобального финансово-экономического кризиса 2008 года, когда многие стали обвинять рейтинговые агентства «Fitch», «Standard & Poor’s» (S&P) and «Moody’s» «…в ангажированности, необъективности и искажении информации при составлении рейтингов. Некоторые эксперты даже называли агентства в числе виновников финансового кризиса 2008 года».  К последним, в частности, относится лауреат Нобелевской премии по экономике Джозеф Стиглиц. «Например, решение S&P четырехлетней давности поставить на пересмотр наивысший рейтинг Евросоюза спровоцировало истерику в Европарламенте. А тогдашний глава ЕЦБ Жан-Клод Трише призвал во что бы то ни стало «остановить олигополию» (имелось в виду доминирование трех агентств на рынке)… Впрочем, самые тяжкие обвинения, брошенные еврочиновниками и парламентариями в адрес «большой тройки» на пике всеобщего возмущения, касались участия в биржевых спекуляциях, непрозрачности методов и «недостаточных аналитических ресурсов» для принятия решений». Генеральный прокурор штата Нью-Йорк Эрик Шнайдерман даже инициировал проверку в отношении «большой тройки», пытаясь понять обоснованность оценки «большой тройки» рейтингов ипотечных ценных бумаг в преддверии мирового финансового кризиса 2008-2009 годов. К аналогичному расследованию по отношению к S&P в августе 2011 года подключилось и министерство юстиции США, которое подозревало рейтинговое агентство «…в намеренном присвоении завышенных рейтингов ненадежным ипотечным облигациям, что, в частности, могло стать одной из причин мирового финансового кризиса». Дошло до того, что скандальный американский режиссер-документалист Майкл Мур вообще призвал президента США Барака Обаму арестовать руководителей  рейтингового агентства «Standard and Poor’s» за то, что своими действиями они постоянно провоцируют обвалы рынков.

Не меньше вопросов есть и к ранжированию государств по политическим критериям. Но любой рейтинг — это тот же самый коммуникационный канал, у которого всегда есть инициатор (часто он же спонсор) и получатель. «На сегодняшний день наблюдается значительный интерес к политическим рейтингам со стороны рядовых граждан. Это вполне понятно и объяснимо: рейтинг является важным источником информации, значимым элементом социальной рефлексии, помогающим человеку соотнести свое мнение с другими. С другой стороны, рейтинги представляют собой концентрированный источник информации, где не только выделяются какие-либо события и персоны, но и дается определенная оценка степени их значимости, влиятельности и актуальности».

Если речь идет о политических рейтингах, то разница заключается лишь в том, что в одних случаях конечным адресатом рейтингового манипулирования является общественное мнение, а в других — политическая элита. Иногда два этих адресата совмещаются.

Первый вариант больше характерен для электоральных политических систем, где общественная поддержка той или иной партии или кандидата не является пустым звуком. При этом те или иные рейтинги или даже сам процесс их публичного составления являются частью избирательных технологий. «Одним из проявлений такой деятельности являются заведомо смоделированные итоги рейтингов, заказные рейтинги, в которых заказчик преднамеренно ставится на гораздо более высокую позицию, чем он имеет на самом деле. Таким образом, возрастает опасность, когда рейтинг из нормального инструмента анализа и прогноза политических и социально-экономических событий превращается в орудие пиарщиков, а период проведения избирательных кампаний — в борьбу рейтингов».

Следует отметить, что роль и значение рейтингов в непрямом лоббировании приобрели большую популярность в западных политических системах еще в начале 30-х годов прошлого столетия. Мнимые или реальные, достоверные или искаженные результаты социологических опросов давно уже используются лоббирующими группами как инструмент воздействия на политиков, которые уделяют большое внимание потенциальному электоральному настроению в разных слоях общества. Такая форма коррекции и изменения общественного мнения с последующим давлением на власть при помощи социологических опросов относится к типу влияния по методу «спираль умолчания», которая активно эксплуатируется не только группами давления, но также политическими партиями и отдельными политиками в преддверии и во время избирательной кампании.

Второй вариант больше характерен для систем, где отсутствует публичная политическая конкуренция, но зато доминирует теневая конкуренция внутри элиты, которая нередко использует публичные рейтинги для дискредитации своих конкурентов. И нередко уже упомянутая «спираль умолчания» является одним из методов дискредитации политических противников и их политики, которая может применяться в борьбе внутриэлитных игроков. Кстати, такая форма дискредитации в последнее время стала довольно популярной и в Казахстане, где через многочисленные рейтинги влиятельности, эффективности и перспективности, одних представителей государственной власти поднимают, а других опускают. Ведь природа любого политического рейтинга не просто связана с информированием, но и с косвенным лоббированием интересов тех структур, кто этот рейтинг инициировал. Именно поэтому, в условиях подчиненной роли общественного мнения по сравнению с волей и желанием правящей элиты, к появлению многочисленных рейтингов, пытающихся ранжировать тех или иных представителей элиты по степени их эффективности или влиятельности, следует относиться осторожно. Это примерно то же самое, как использование так называемого «слухообразующего» социологического опроса, который напоминает компьютерный вирусный троян, где начинкой является специально подготовленный слух-вирус, поданный в виде мнимого соцопроса.

В конечном счете, любое доверие базируется в первую очередь на транспарентности, в том числе финансовой, тех структур, кто эти рейтинги составляет. Одним из ключевых моментов также является методология составления тех или иных рейтингов на основе разных форм социологических опросов. «…даже в физике существует принцип неопределенности Гейзенберга, доказывающий, что само наблюдение влияет на поведение объекта наблюдения». И, конечно, не стоит забывать, что если население в Казахстане фактически не участвует в формировании политики через деятельность легальной оппозиции или посредством выборного механизма на центральном и региональном уровнях, то информационная значимость таких рейтингов для значительной части общества минимальна. Ведь общественная полезность и влияние большинства «продуктов» президента зависит не от их личных качеств, политических принципов и профессионализма, а от внутриаппаратного расклада сил и приближенности к главному центру принятия кадровых и политических решений.

К сожалению, одним из передаточных звеньев в этом информационном канале нередко пытаются использовать экспертное сообщество Казахстана, которое должно создавать информационную волну активного обсуждения этих рейтингов, по сути легитимизируя их уже с точки зрения экспертной значимости.  Конечно, можно предположить, что, например, рейтинги наиболее значимых событий года, которые также популярны в Казахстане, направлены на то, чтобы создать дополнительный рекламный шум вокруг той или иной аналитической структуры или СМИ, которые их производят.  Но на фоне не очень больших достижений, с точки зрения повышения конкурентоспособности страны в разных сферах, умиление вызывает появление многочисленных местных рейтингов, оценивающих эффективность и влиятельность отдельных министров или акимов. Доходит до смешного, когда одни и те же представители власти в разных рейтингах по оценке их эффективности, умудряются входить как в группу «лидеров», так и «аутсайдеров». И как было отмечено выше, в наших условиях конечным адресатом рейтингового манипулирования часто является не столько общественное мнение, а сколько политическая элита.

Таким образом, персональные рейтинги представителей элиты, министров или акимов, в условиях уже упомянутой «деидеологизации элиты» и ее сильной зависимости от действующего президента, как с точки зрения карьерного роста, так и доступа к ресурсам, выглядят сомнительно  с точки зрения своей научной валидности. И здесь вспоминаются знаменитые строчки из стихотворения В.В.Маяковского «Послушайте!».

Послушайте!

Ведь, если звезды зажигают —

значит — это кому-нибудь нужно?

Значит — кто-то хочет, чтобы они были?

Значит — кто-то называет эти плевочки жемчужиной?

Если перевести эти строки на язык политики, то всплывает древний античный вопрос:  «Сui prodest?» («Кому выгодно?»). Действительно, когда теневая политика конкурирующих групп давления доминирует над публичной политикой конкурирующих политических игроков, искусственно созданные публичные рейтинги фаворитов и аутсайдеров из числа элиты могут быть лишь дополнительным инструментом в «схватке бульдогов под ковром» за ресурсы, влияние, нейтрализацию своих противников и расстановку нужных людей. То есть здесь идет попытка сформировать позицию «Ак-Орды» по тем или иным кандидатурам или актуальным вопросам. В Казахстане даже возникла шутка о том, что если хотите кому-то из элиты испортить настроение, назовите его потенциальным преемником действующего президента и поставьте на первое место в рейтинге. Аналогичная ситуация наблюдается в той же России, где, например, «…Telegram воспринимается в качестве эффективного средства воздействия не на массовую аудиторию, а на элиту… Политтехнолог Вячеслав Смирнов отметил, что мессенджером «Telegram» пользуются наделенные властью люди в основном для того, «чтобы читать друг про друга разные гадости и выяснять, кто их заказал»».

В целомнаблюдается интересная закономерность. Во многих странах мира, где, более или менее, эффективно действует бюрократический аппарат, вообще не формируются никакие персональные рейтинги чиновников. Причина проста. За работу всего государственного аппарата отвечает действующая верховная власть. В Казахстане все наоборот. Здесь умудряются давать оценку не всему двигателю, а отдельным ее деталям. Какой смысл в том, что какая-то часть этого двигателя работает лучше, а какая-то хуже, если сам двигатель работает вполоборота и часто глохнет. То есть пытаться давать оценку эффективности работы отдельного министра или акима в отрыве от оценки эффективности работы всего государственного аппарата нецелесообразно. Сразу вспоминается один из методологических принципов Уильяма Оккама, который гласит: «Не следует множить сущее без необходимости». Зачем плодить рейтинги ради рейтингов? Какая разница, если кто-то в этом рейтинге поднялся выше, а кто-то опустился ниже? Как это связано с эффективной работой всего государственного аппарата? Такие рейтинги, с точки зрения повышения эффективности государственного аппарата, будут работать только в условиях активной публичной политики, когда репутация власти будет стоить выше, чем просто лояльность чиновника к этой власти.

Конечно, есть рейтинги непубличные (как говорится, «для служебного пользования») и публичные. Кстати, вторые также могут формироваться государственными структурами, как, например, это пытались сделать в Казахстане в 2010 году, когда официально была введена система ежегодной оценки эффективности деятельности центральных государственных и местных исполнительных органов власти под контролем Администрации президента РК. Тогда же были определены критерии оценки работы акимов для составления их рейтинга. Для бастыков регионального уровня, а также акимов Алматы и Астаны рейтинги должны были составляться по 35 социально-экономическим показателям. Для руководителей районного уровня и городов областного значения таких показателей было 23. Самое интересное то, что необходимость в появлении таких рейтингов в АП обосновали тем, что: «Таким образом, общественность будет владеть объективной информацией о положении дел в регионах, а не апеллировать к сведениям заказных «рейтингов» отдельных псевдоэкспертов». То есть, таким образом, чиновники не только выразили свое недовольство тем, что кто-то ранжирует тех или иных представителей центральных и региональных органов власти без их ведома и участия, но намекнули на то, что главная задача таких рейтингов — отработать тот или иной заказ. При этом, как всегда, гора родила мышь. Громогласные заявления о том, что результаты рейтингов будут публиковаться в республиканских и региональных СМИ, оказались лишь словами. Если и было такое намерение, то оно фатально разбилось, столкнувшись с более могущественным правилом любой номенклатуры: «Безответственность должна быть размыта, а эффективность иллюзорна».

Не менее интересным являлся тезис о том, что результаты оценки эффективности деятельности государственных органов должны подтверждаться соответствующими документами. Но здесь все упиралось в методологию. Именно она должна была позволить выяснить, заработает данная схема контроля или нет. Хотя уже тогда было ясно, при каких условиях она работать не будет.

Во-первых, если поставленная оценка будет опираться только на отчетах самих проверяемых.  

Во-вторых, если во главу угла поставят такой излюбленный показатель оценки эффективности работы, как объем и скорость освоения выделенных бюджетных денег, без конечного результата на выходе.

В-третьих, если в оценке эффективности госструктур не будет использоваться метод перекрещивающегося мониторинга, когда в основу этой оценки должны закладываться разные источники информации, в том числе и результаты социологических исследований.

В-четвертых, если не будет отработан механизм преемственности в реализации государственных программ на местах. Без этого сохранится уже упомянутый принцип размытой ответственности, когда прежний начальник не отвечает за то, что им было сделано или не сделано на прежнем посту. А новый руководитель все станет валить на прежнее руководство.

В-пятых, если введение ежегодной оценки эффективности деятельности государственных органов приведет лишь к новой борьбе за влияние на главный проверяющий орган, который должен выставлять всем оценки. С точки зрения бюрократического аппарата, такая возможность изначально превращалась в довольно мощный инструмент давления.

FAKENEWS И СЛУХОКРАТИЯ

Когда недоверие порождает легковерие

По оценке специалистов по антитеррору, средняя стоимость изготовления террористами одной бомбы или «пояса шахида» составляет около $100. Плюс-минус. Хотя финансово-материальный, психологический, человеческий ущерб от использования этой бомбы в десятки или сотни раз может превышать понесенные расходы. Поэтому терроризм и называют одной из форм иррегулярной войны, когда при минимуме расходов пытаются достичь максимального эффекта. Если перенести эту аналогию на информационную среду, то одно или несколько сообщений в «WhatsApp» или пара постов в «Facebook» могут вызвать такой информационной взрыв и резонансную волну, с которой не справятся все казахстанские государственные СМИ, вместе взятые.

Летом 2012 года (июнь-август) Альянс аналитических организаций Казахстана провел интересный социологический опрос с целью изучения страхов и тревог у населения страны, связанных с политическим будущим страны. Было проведено 8 фокус-групповых дискуссий в 4 регионах страны, а также анкетный опрос среди участников фокус-групп, всего 78 анкет. В работе также использовался вторичный анализ результатов других социологических опросов, проведенных Центральноазиатским фондом развития демократии. Один из вопросов этого исследования был посвящен различным видам информации, которым доверяют казахстанцы. В результате получился довольно настораживающий результат.

Уровень доверия населения к различным видам информации

(в баллах, где «0» — не доверяю, «10» — полностью доверяю)

№	СМИ	По странебалл	Алматы балл	Павлодар балл	ВКОбалл	Кызылорда балл
1.	Слухи	6,2	6,6	5,5	5,7	5,7
2.	Интернет	6,0	5,8	7,3	5,0	5,3
3.	ТВ (иностранные)	5,8	5,8	6,9	6,1	5,7
4.	Газеты	4,7	3,8	5,7	5,8	5,7
5.	ТВ (государственные)	4,1	3,2	5,3	6,1	5,1

Как выяснилось, в тройку наиболее популярных источников информации вошли слухи, которые, как показывает практика, действительно представляют серьезную угрозу не только для информационной или политической, но и экономической безопасности Казахстана. Слухи «…это массовидное явление межличностного обмена искаженной, эмоционально окрашенной информации. Чаще всего слухи возникают при отсутствии полной и достоверной информации по какому-либо интересующему людей вопросу».

Кстати, с  1 января 2015 года вступили в действие новые Уголовный, Уголовно-процессуальный, Уголовно-исполнительный кодексы и Кодекс об административных правонарушениях. При этом в Уголовном кодексе ужесточили меру наказания за распространение заведомо ложной информации, что предусматривает максимальное наказание до 10 лет лишения свободы. В частности, за слухи, распространяемые через СМИ либо социальные сети, виновным может грозить штраф (в размере до 5 000 МРП), исправительные работы в том же размере, ограничение свободы на срок от 2 до 5 лет либо лишение свободы на тот же срок. Хотя попытки государства наказывать за распространение слухов лишением свободы является попыткой убить муху топором. Ведь слухи есть порождение информационного вакуума, а также недоверия к официальным источникам. А этот вакуум и недоверие часто связаны с неэффективной информационной работой самих государственных структур. Выходит, что наказывать надо не тех, кто распространяет слухи, а тех, кто создает условия для их появления.

Серьезная опасность заключается в том, что девальвация доверия к тому, что говорит и делает власть, резко снижает степень управляемости государством с точки зрения эффективной реализации информационной политики. При таких условиях слухи могут быть как порождением спонтанных страхов населения, так и целенаправленным инструментом воздействия на общественное сознание в пользу тех или иных внутренних или внешних игроков. Хотя условия возникновения этих неформальных каналов коммуникаций одинаковые. В частности, свою формулу появления слухов еще в 1947 году предложили психологи Гордон Оллпорт и его коллега Лео Постман, которые считали, что «интенсивность (мощность) слуха находится в непосредственной зависимости от важности и неопределенности события (темы), лежащего в его основе:  

R=i*a,

R — rumor (слух),

i — importance (важность) вопроса для заинтересованных лиц,

a — ambiguity (двусмысленность) сведений, касающихся обсуждаемой темы (неоднозначность).

Если важность или двусмысленность отсутствуют, то слух не имеет места. То есть слухи распространяются тогда, когда отражаемые в них события важны для аудитории, а полученные относительно них известия либо недостаточны, либо субъективно двусмысленны».

Автор ряда книг по политической психологии и PR Дмитрий Ольшанский эту же формулу выразил немного по-иному, но лишь в деталях, а не по содержанию:

«интенсивность слуха=заинтересованность х неопределенность информации.

В упрощенном виде это выглядит следующим образом:

С=И х Д,

где С — слух, И — интерес, Д — дефицит. Знак умножения означает, что при нулевом значении одного из сомножителей произведение равно нулю. Неопределенность информации – это дефицит субъективно надежной информации, но не всякой. Он обратно пропорционален количеству официальных сообщений (к.с.) и доверию к источнику (д.и.)».

В 2017 году «Journal of Computational Science» были опубликованы результаты исследования математиков из Санкт-Петербурга, которые раскрыли секрет работы «сарафанного радио», создав компьютерную программу, способную предсказывать вирусное распространение информации в социальных сетях и по телефону. «Как отмечают ученые, в кризисных ситуациях, таких как стихийные бедствия или война, «сарафанное радио» часто становится единственным источником информации (или дезинформации). Его чрезмерная активность может вызвать массовую панику, перегрузку сетей и другие негативные последствия. Их можно ликвидировать, если знать, как распространяется информация… ученые обнаружили три типа участников таких сетей — это обычные люди, «занятые» и организаторы… Скорость распространения информации зависит от того, о чем идет речь, был ли звонок экстренным или обычным, а также от типа ньюсмейкеров. К примеру, если новость сперва попала к «организаторам», она распространится быстрее. В результате математики составили формулу, позволяющую предсказать вероятность распространения информации. Что интересно, обычные новости распространяются очень медленно на первых этапах и взрывообразно — после появления некой «критической массы» людей, которым они известны».

Таким образом, слухократия представляет собой один из неформальных каналов односторонней коммуникации в обществе, которая подкрепляется, выражаясь дефинициями Г.Лебона, эффектами «внушения» и «заражения». Можно предположить, что при сохранении упомянутой девальвации доверия общества к официальной информации на фоне ускоренного процесса урбанизации Казахстана, которая приведет к концентрации больших людских масс, а также при расширении масштабов использования Интернета и мобильной связи, слухократия будет иметь довольно сильные позиции. Кое-кто из экспертов именует ее «кухонной политикой». При Советском Союзе было другое определение — «кухонная демократия», которая, по сути, была дополнительным фактором развала СССР сначала идеологически, потом экономически и политически.

Казахстанская политическая система за годы независимости, к сожалению, так и не смогла построить привлекательную и эффективную идеологическую конструкцию, которая объединила бы не только власть и общество, но и многочисленные социальные, этнические, демографические группы внутри общества. Как уже упоминалось выше, сложилась довольно опасная смесь   «деидеологизации» элиты, «идейного сепаратизма» внутри общества  и девальвации доверия к любой официальной информации. При таких условиях разные виды слухов от слухов «желания» до слухов «пугало» превращаются в один из активных каналов неформальной коммуникации внутри казахстанского общества. «Здесь не только открывается гораздо больший простор для манипуляций и того, что Уолтер Липпман и Ноам Хомский, два главных исследователя общественного мнения и медиа в 20-х и 80-х годах ХХ века, соответственно, называли «управляемым согласием».

В продолжение этой темы, известный философ, профессор языкознания и общественный деятель Ноам Хомский выделил еще 10 способов манипулирования массами (полную версию см. в Приложении №3).

«Способ №1: отвлечение внимания

Способ №2: создавать проблемы, а затем предлагать их способы разрешения

Способ №3: постепенное примирение

Способ №4: отсрочка исполнения

Способ №5: обращаться к народу как к малым детям

Способ №6: делать упор на эмоции в гораздо большей степени, чем на размышления

Способ №7: держать людей в невежестве, культивируя посредственность

Способ №8: побуждать граждан восторгаться посредственностью

Способ №9: усиливать чувство собственной вины

Способ №10: знать о людях больше, чем они сами о себе знают».

В то же самое время ускорение диффузии массового сознания за счет увеличения количества пользователей социальных сетей, где система fact checking работает пока слабо, максимизирует кумулятивный эффект от быстрого распространения фейковой информации в разных формах. «…важную роль в распространении фейковых новостей сыграл и изменившийся порядок потребления новостного контента. Сейчас мало кто просматривает сайты конкретных онлайн-изданий. Основным источником новостей стали агрегаторы – сервисы типа «Google News» или «Яндекс.Новости». Даже читая новости на сайтах онлайн-СМИ, пользователи для начала пробегают глазами по заголовкам».

Но здесь возникает вопрос: «Является ли «фейковая (фальшивая) новость» обновленной формой классического слуха или же это птицы разного полета? Скорее всего, слух и фейковая новость — это ближайшие родственники, у которых много одинаковых черт.  

Слухократия и Фейкократия

Причина	1. Недоверие к официальным источникам информации.2. Дефицит оперативной и проверенной информации по поводу того или иного события.3. Как часть гибридной войны.4. Коммерческий интерес с целью привлечь внимание пользователей Интернета. 5. Погоня за сенсацией.
Механизм распространения	1. «Тряпичный телефон» через близкий круг общения. 2. On-line и off-line media.

Хотя изменилась продолжительность жизни слуха с момента появления Интернета. Если раньше слух, пущенный в массы еще до активного проникновения разных СМИ в жизнь общества, имел свой алгоритм жизни: начало, апогей и затухание, то фейковая новость обычно обладает гораздо более продолжительным циклом жизни в сети, имея второй шанс на свое повторное возрождение хотя бы по причине того, что может еще долгое время висеть на сайтах или блогах в сети. «Пиарщик Райан Холидей в своей книге «Верьте мне — я обманщик: исповедь медиаманипулятора» (Trust Me, I’m Lying: Confessions of a Media Manipulator. New York: Penguin, 2012) на множестве примеров описывает «цепочку легитимации» в продвижении «фейковых новостей». «Сначала идея вбрасывается на малоизвестном блоге (именно здесь открывается наибольший творческий простор для манипуляторов). Потом ее перепечатывает блог побольше со своими комментариями. Потом — специализированный новостной сайт; а затем, когда блоги и мелкие сайты с менее строгими редакционными стандартами и сравнительно небольшой аудиторией отработали свой потенциал, в дело вступают сначала региональные, а потом национальные телеканалы».

Но и здесь, если вспомнить предыдущую главу о «Сетевом Зеоне», определенную проблему для долгой жизни фейковой информации представляет «короткая память» многих интернет-пользователей и чрезвычайно насыщенный информационный фон, который заставляет быстро переключать внимание с одного сообщения на другое.

В то же самое время, небольшое отличие между слухом и фейковой информацией все же есть. Определенная категория слухов в отличие от фейка может быть чуть позже подтверждена фактами. А природа фейка изначально работает на волне несоответствия действительности, передергивания реальных событий для придания большей сенсационности рядовому событию. Схожесть наблюдается лишь в том, что некоторые слухи и фейковая информация могут быть как искусственно смоделированными продуктами для достижения разных политических или коммерческих целей, так и спонтанно возникающими. Например, обозреватель BBC Гордон Каррера со ссылкой на американского историка Томаса Богхардта в качестве одного из классических образцов фейк-новостей времен «холодной войны» приводит историю с появлением информации о том, что СПИД (синдром приобретенного иммунодефицита), который в начале 80-х годов прошлого века взбудоражил мировую общественность, якобы был создан в секретной американской военной лаборатории Форт-Детрик. «Распространение дезинформации о вирусе СПИДа было одним из самых известных и успешных примеров работы КГБ в ходе холодной войны», — пишет американский историк Томас Богхардт, работающий в центре военной истории армии США. В те годы офицеры КГБ, служившие за границей, были обязаны тратить не менее четверти своего времени на то, что называлось тогда активными мероприятиями. Богхардт считает, что мысль о распространении слухов по поводу вируса СПИД возникла у сотрудников отдела КГБ в Нью-Йорке. Эта идея основывалась на широком недоверии к государственным институтам в США и на слухах о тайных программах создания бактериологического оружия… По данным Богхардта, в 1980-е годы советская разведка тратила огромную по тем временам сумму в $3 млрд. долларов в год на проведение «активных мероприятий»».

В принципе, производством «слухов» и фейковых messages занимались и занимаются разведки многих стран мира в рамках гибридной войны. Кстати, интересную деталь приводит британский историк профессор Том Рид, утверждая, что советская разведка и разведка восточноевропейских стран использовала в качестве ретрансляторов различных слухов многих левых журналистов, а также интеллектуалов на Западе, которых сейчас именовали ли бы «лидерами мнений», «трендсеттерами» или «головными кеглями». На данный момент такая практика именуется «мягкой силой», которую с разной степенью активности используют по отношению к Казахстану те или иные геополитические игроки.

Показательным моментом является то, что во многих странах отношение к fake news приобретает более жесткий характер по причине осознания явных угроз для национальной безопасности. Например, Франция намерена принять закон против фейковых новостей, чтобы защитить демократию страны, сообщила министр культуры Франции Франсуаза Ниссен в интервью газете «Figaro». По ее мнению, «этот закон необходим для того, чтобы защитить нашу демократию от внешнего вмешательства». В Малайзии парламент также принял закон, который вводит уголовную ответственность за распространение фейковых новостей. Наказание может быть либо в виде крупного штрафа (до $128 тыс. долларов) или тюремное заключение сроком до шести лет. В свою очередь, «Facebook» решил открыть в Испании свое представительство по борьбе с  «фальшивыми новостями». «Стратегия борьбы с «фейковым» контентом будет основана на прекращении экономических стимулов и создании новых продуктов для остановки распространения ложных новостей. Своими действиями компания намерена помочь пользователям в получении большего количества правдивых данных для формирования взвешенного мнения про то или иное событие, вокруг которого уже циркулирует множество фальсифицированной информации». Более того, «Facebook» даже установил партнерство с рядом западных СМИ, чьи журналисты должны были заниматься фактчекингом. Хотя, чуть позже, в декабре 2018 года, в «Times» вышла статья о том, что эти журналисты стали подозревать, что их больше используют в рамках пиар-кампании, так как «Facebook», по их мнению, не очень сильно волнует настоящая борьба с дезинформацией, что заставило социальную сеть снова подтвердить свою решимость эту борьбу усилить.

РАДИКАЛЬНЫЕ ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ЦЕНТРЫ

Во вступлении к данной книге уже отмечалось, что к одной из разновидностей неформальных политических коммуникаций можно отнести также деятельность различных радикальных структур, представляющих экстремистские или террористические организации национального, регионального или международного уровня. Несмотря на то, что их функционирование нередко может быть тесное переплетено с криминальной активностью, наличие, пускай примитивной, но идеологической начинки, больше приближает их к политическим игрокам, чем к ОПГ (Организованные преступные группировки). К тому же теракты последних лет в Казахстане выявили одну из уязвимых сторон в деятельности государственных структур во время чрезвычайных ситуаций. Речь идет об отсутствии эффективной системы коммуникации с обществом. В этом случае, более правильным является не ограничение доступа к информации со стороны граждан, а более оперативное и адекватное реагирование самих государственных структур на чрезвычайные ситуации. В противном случае, возникает очередная информация каша уже со стороны самих государственных структур, которые могут выдавать информацию, нередко противоречащую друг другу.

Тем более, что вирус терроризма мутирует быстрее, чем приготовленные антитеррористические вакцины. Сейчас мы являемся свидетелями тревожного тренда, когда на смену организованным террористическим группам со своей иерархией приходят самодеятельные «спящие» радикальные ячейки. Они могут состоять из двух и более человек. Их  трудно проконтролировать, так как они часто формируются вне рамок оформленной организации, как это было раньше. С другой стороны, доступ к социальным сетям и многочисленным веб-ресурсам создает обширную сеть этих «спящих» ячеек, которые подпитываются «онлайн джихадизмом». Одна из областей применения Интернета — это обучение. «Это может быть чем угодно — от советов о том, как вести себя на допросах, как уходить от слежки до инструкций по производству взрывчатки, изготовлению и закладке мины». 

Будучи зараженные одной идеей, они, при этом, часто напрямую не пересекаются со своими единомышленниками в off-line в других странах, кроме попыток прорваться в ту же Сирию или Афганистан, которые в последние годы демонстрировали граждане более 70 стран мира (в том числе из Центральной Азии), пытаясь войти в Исламское государство Ирака и Леванте (ИГИЛ (ДАИШ)). Но многие эксперты признают, что даже ослабление позиций ИГИЛ в Сирии или Ираке не снизили угрозу терактов со стороны ее многочисленных сторонников в разных регионах мира, которых было гораздо больше в on-line, чем на военных полях сражений. И многие из этих сторонников, выражаясь бизнес — языком, нередко стараются выступать под крышей уже раскрученного бренда ИГИЛ. Некий аналог неоформленной франшизы. Действительно, зачем создавать никому не известную организацию, если можно обозначить себя как филиал уже известного на весь мир ИГИЛ? В свое время аналогичная ситуация была с Аль-Каидой, чьи автономные представительства появлялись в разных регионах мира, без участия самой этой организации. Кстати, именно они начали активно применять так называемый «электронный джихад», атакуя сайты своих идеологических противников. Чуть позже эту тактику переняли другие террористические организации. «…никто не думает, что террористы могут положить конец великим державам, однако они все же влияют на их решения и лишают многих возможностей, которые раньше правительства этих государств принимали как данность».

Наличие визуальной и вербальной символики с претензией на альтернативную идеологию также порождает разные формы коммуникации со своими сторонниками, симпатизирующими и противниками. Например, многочисленные жесткие публичные казни, которые активно практиковала ИГИЛ, выкладывая их на разных информационных ресурсах, в том числе на YouTube, являлась разновидностью коммуникативного канала. Для радикалов это было одной из форм передачи своего послания разным аудиториям. Врагам они демонстрировали свою неуязвимость и безнаказанность. Сторонники видели в этом признаки силы. А все остальные должны были испытывать беспокойство и страх. Как отмечали специалисты по антитеррору, эти видеоролики делались на высоком техническом уровне. «Посредством них радикалы не только вселяют страх в сердца своих противников (в т.ч. мирных жителей), но и будят в людях дикие, животные страсти – ненависть, варварство, жестокость, которые часто берут верх над такими высокими чувствами, как любовь, милосердие, стремление к духовному росту и совершенствованию… ИГИЛ сейчас делает то, что делал Голливуд в 40-х гг. прошлого века, когда был снят фильм под названием «Пропагандистская война». Впоследствии такой известный режиссер, как Ф. Капра, заявлял: «Мы открывали огонь без оружия, не используя патронов. Но наше «психологическое оружие» было разрушительным, ему невозможно было сопротивляться». И вот теперь, отмечают исследователи, история повторяется …только вместо США это «оружие» используют радикалы из ИГИЛ». Кстати, некоторые эксперты высказали еще одну интересную точку зрения по поводу демонстративного разрушения памятников культуры со стороны той же ДАИШ, считая это также эффективным пропагандистским ходом, так как «…разрушители древних статуй пытаются имитировать действия пророков, разрушающих статуи языческих идолов».

Но многие спецслужбы не были готовы к такой профессиональной обработке людей через социальные сети со стороны радикальных групп, как они не были готовы к тому, что «спящие» ячейки, в основном состоящие из неопытных, но уже фанатичных членов, начнут применять нестандартные формы проведения террористических актов, будь то использование автомобилей без взрывчатки в качестве таранов или же нападение с холодным оружием на прохожих. Кстати, эти формы нападения первым на себе испытал Израиль, что показало уязвимость даже наиболее подкованного с антитеррористической точки зрения государства в мире. В принципе, многие страны мира и спецслужбы сейчас столкнулись с тем, что когда-то было в 60-70-80-х годах прошлого века, когда террористы начали угонять самолеты пачками, пока во всех странах не повысились требования к авиационной безопасности. Затем в 70-х годах появились первые «пояса смертников», которые впервые применили «Тигры освобождения Тамил-Илама» в Шри-Ланке. Чуть позже этот инструмент теракта стал особо популярен у террористов во многих регионах мира от Палестины до Афганистана. И до сих пор от него нет надежного средства защиты. Как говорится: «Дешево и сердито». Хотя в основном его использовали террористические организации, имеющие в своих рядах более или менее опытных взрывотехников. Именно это мешало «поясам смертников» приобрести массовый характер применения, так как его сборка все-таки требует определенной квалификации, чтобы его собрать правильно и привести в действие не у себя в квартире, а на месте теракта. «На подготовку теракта 11 сентября «Аль-Каида» потратила около 500 тысяч долларов, тогда как прямые потери от разрушений и стоимость ответных ударов США составили 3,3 триллиона долларов. Иными словами, на каждый доллар, который потратила «Аль-Каида», когда планировала и осуществляла теракт, Соединенные Штаты потратили 7 миллионов долларов».

Кстати, в Казахстане уже были прецеденты взрывов самодельных бомб в руках неопытных террористов, которые не успели их использовать. Но зато с общественным сознанием и мнением давно уже работают разные альтернативные идеологические центры (в том числе радикальные). В западных странах это даже вызвало дискуссию о том, как соблюсти баланс между правами человека и обеспечением безопасности, так как в демократических системах нельзя просто арестовывать человека только за его взгляды, даже если они радикальные, если он пока не совершает преступления на основе этих взглядов. И вся проблема в том, что если таких людей, находящихся в пограничном состоянии, становится все больше, то у правоохранительных органов нет ресурсов (людских, финансовых, технических и др.) для того, чтобы следить за этими людьми, некоторые из которых, рано или поздно, переступают черту.  

Что касается Казахстана, то в 2018 году, согласно Индексу глобального терроризма (Global Terrorism Index), разработанного в рамках австралийского Института экономики и мира (The Institute for Economics and Peace) Сиднейского университета, Казахстан был включен в группу стран с низким уровнем влияния терроризма. Хотя в республике наоборот наблюдается увеличение количества терактов или попыток их осуществления с середины 2000-х годов. Но вся особенность в методике оценки уровня террористических рисков. В «Global Terrorism Index» эта методика базируется на таких количественных параметрах, как  общее число террористических инцидентов, общее число погибших в результате террористических актов, общее число травм, причиненных террористами, степень общего имущественного ущерба от террористических актов за последние пять лет. При этом в рамках этой методики использовалась информация глобальной статистической базы данных Университета штата Мэриленд, которую считают одной из самых крупных в мире, так как она содержит информацию о более чем 150 тысячах терактах за последние десятилетия.  Понятно, что если сравнивать по этим параметрам ситуацию в Казахстане с тем, что происходит в Ираке, Афганистане, Нигерии или Сирии, то мы можем выглядеть как «островок стабильности».

Но если рассматривать ситуацию с точки зрения не количественных индикаторов, а качественных изменений, то тревожные тренды радикализации части казахстанского общества указывают на то, что террористические риски в Казахстане, наоборот, будут увеличиваться.

Хронологически можно выделить три этапа в деятельности экстремистских и террористических организаций на территории республики:

1991 – 2000 гг. Импорт радикальных идей

Проникновение на территорию республики представителей иностранных экстремистских и террористических организаций из дальнего и ближнего зарубежья. В этот период значительную роль играли внешние факторы, а именно соседство со странами с повышенными террористическими рисками (Россия, Китай, Узбекистан, Кыргызстан).

2000-2011 гг. Увеличение «казахстанского содержания»

Впервые в начале 2000-х годов на официальном уровне было сделано признание по поводу участия граждан Казахстана в деятельности иностранных экстремистских и террористических структур. В определенной степени это было связано с возвращением на родину молодых людей, которые еще в 90-е годы уезжали из страны для получения образования, в том числе религиозного, в Турцию, Пакистан, Саудовскую Аравию, Египет и т.д. До 2011 года проявление терроризма и экстремизма в Казахстане было в основном направлено против сопредельных с ним государств. В то же время, территория Казахстана для террористов представляла больший интерес как транзитная территория и тыловая база, о чем говорили аресты на территории республики представителей различных радикальных организаций, действующих против правительств Узбекистана, Китая и России. 

2011 г. — Радикализация протестных настроений

Теракты последних лет, в которых принимали участие только граждане Казахстана, говорят о том, что в стране завершилась трансформация отдельных протестных групп в сторону их большей радикализации.

14 июня 2016 года, тогда еще премьер-министр РК, Карим Масимов на заседании правительства неожиданно заявил о том, что из-за терактов в Актобе «…ряд внешних инвесторов выражают определенную обеспокоенность по ситуации в Казахстане и сохранности внутренних инвестиций». Следует отметить, что впервые, именно в 2016 году, на официальном уровне была сделана привязка между террористическими рисками и инвестиционным климатом в Казахстане. Хотя раньше при оценке инвестиционных условий в Казахстане фактор «террористических рисков» никогда не брался серьезно в расчет.

Тревогу вызывает факт географического расширения в деятельности радикальных групп. С начала 90-х гг. в основном это был юг Казахстана. В этот период существовало, как минимум, четыре экстремистских канала: пакистанский, афганский, узбекский и кыргызский. С середины 90-х гг. добавился запад страны. Здесь, в основном, доминировало «салафитское» направление, источник распространения которого в Казахстане шел по двум каналам: из кавказской части России и Саудовской Аравии. 

С точки зрения классификации, действующие в Казахстане экстремистские и террористические организации можно поделить на три группы:

— «варяги»

Иностранные структуры, имеющие внешние и внутренние источники финансирования. Основной акцент на религиозную мобилизацию (ХУТ, «Таблиги Джамаат», салафиты)

— автохтоны

Местные экстремистские организации.

Либо франшиза (идеи создания всемирного или регионального Халифата, главенство законов шариата и т.д.). Либо идейная эклектика (националистический, социальный и религиозный экстремизм), которую экстраполируют разного рода псевдорелигиозные интерпретаторы.

— сетевые радикальные группы

Мобилизация на основе каких-либо экстремистских сайтов.

Эти три группы не только расширяют свою социальную базу, но и рекрутируют граждан Казахстан для участия в боевых действиях на территории других государств. А тот, кто проигрывает битву за души людей, обычно теряет все остальное. Псевдорелигиозное мракобесие ничем не лучше политического диктата. Но очень часто первое появляется, когда власть перестает узнавать свой народ в лицо, предпочитая больше лицезреть свое холеное отражение в зеркале самолюбования. Поэтому то, что творится сейчас в сознании и душах многих казахстанцев, лишь одному богу известно.

Особую опасность представляет тот факт, что эти альтернативные идеологические центры, в большинстве случаев, предпочитают работать с молодежью, в том числе активно используя рост увлеченностью религией молодыми людьми. На фоне низкого уровня религиозного образования это создает благоприятные условия для их рекрутирования в свои ряды. Поэтому вряд ли уже вызывает у кого-то удивление тот факт, что пока единственной «пятой колонной», которая действительно уже прочно обосновалась в Казахстане и явно проявляет себя, является экстремистское и террористическое подполье, которое не скрывает своей антисистемной роли.

Причины активизации экстремистских и террористических организаций в РК

Внутренние и внешние факторы

— формирование благоприятной маргинальной социально-демографической базы, в первую очередь среди молодежи;

— идейный вакуум, который сейчас заполняется суррогатами;

— низкий уровень религиозного образования, в том числе среди духовенства;

— слабая агентурная работа спецслужб внутри потенциально опасных организаций;

— снижение качества образования в светских учебных заведениях;

— рост безработицы;

— внутренняя миграция из сельской местности в города. Формирование «поясов шахидов» вокруг городов;

— коррупция, подрывающая легитимность местных и центральных органов власти;

— благоприятные условия для распространения радикальных идей среди заключенных в тюрьмах;

— региональное соседство с зонами повышенных террористических рисков.

Тренды

1. В стране завершилась трансформация отдельных протестных групп в сторону их большей радикализации. Все это говорит о том, что не только у власти, но и у демократической оппозиции Казахстана появились конкуренты с точки зрения влияния на отдельные протестные слои населения. Активно ослабляя внутрисистемную оппозицию, которая пыталась действовать в правовом поле, власть практически упустила из виду появление антисистемной оппозиции из числа местных радикальных групп. В результате, стратегическую инициативу Астана имеет только по отношению к легально действующим игрокам. Что касается неформальных и теневых идеологических центров, то они активно берут инициативу на себя.

2. Религиозный ренессанс (в первую очередь среди молодежи), который смешивается с низким уровнем религиозного образования (даже среди духовенства), что создает взрывоопасную смесь.При столкновении двух этих трендов создаются благоприятные условия для появления разного рода экстремистских идей, а также многочисленных псевдорелигиозных интерпретаторов, которые легко интерпретируют религиозные догмы под свой практический интерес.

3. Отсутствие, более или менее, достоверной информации по поводу того, какой процент протестного населения есть в стране и какой процент из этого процента является сторонниками радикальных идей экстремистского толка. Смущает цифровой подход в оценке эффективности профилактики экстремизма и терроризма. В частности, в государственной программе по противодействию религиозному экстремизму и терроризму достижение цели этой программы хотели измерять такими целевыми индикаторами, как снижение к концу 2020 года «…на 20 процентов численности лиц, разделяющих экстремистские идеи, направленные на разжигание религиозной вражды или розни». Также к концу 2020 года, на 95% хотят повысить «…эффективность деятельности специальных и правоохранительных органов по недопущению экстремистских проявлений насильственного характера и актов терроризма на территории Казахстана». Опять же вопрос, кто будет измерять эту процентовку по шкале эффективности? Скорее всего, сами силовые структуры. Хотя в этой антитеррористической профилактике есть немало уязвимых зон.  Взять хотя бы тот факт, что прежде чем на 20% снизить численность лиц, разделяющих экстремистские идеи, направленные на разжигание религиозной вражды или розни, необходимо иметь точные представления о том, сколько именно людей в Казахстане уже разделяют такие идеи. Как показали «спящие ячейки», об этом можно узнать только после их неожиданного для тех же силовиков пробуждения.

4. Возможность роста активности экстремистских и террористических организаций в «сумеречной зоне», после смены власти в Казахстане и угроза проникновения экстремистских идей в структуры государственной власти и внутри политической элиты страны. То есть возникает другой опасный тренд – сращивание экстремизма  с властью. 

Например, как заявляют некоторые кыргызские эксперты, в конце 90-х годов Духовное управление мусульман Кыргызстана практически официально предоставило возможность работать на территории страны «Таблиги джамаат» – организации, которая во многих странах мира признана экстремистской. А некоторые киргизские депутаты до 2005 года вообще призывали легализовать «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами» (ХУТ), называя её больше политической партией, чем экстремистской организацией. Тем более что в переводе с арабского, «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами» означает «Исламская партия освобождения». Столь активное лоббирование интересов этой организации объяснялось тем, что некоторые кыргызские политики пытались найти мощную электоральную поддержку, в том числе у ХУТ. Ведь за долгие годы независимости значительный процент жителей Кыргызстана, особенно молодых людей, оказался под влиянием псевдорелигиозных структур. И часть киргизских политиков стала рассматривать данный сегмент как дополнительный политический ресурс. В Кыргызстане долгие годы никто серьёзно не вёл ни профилактику, ни борьбу с экстремистскими и террористическими структурами. Представителям киргизской власти некогда было заниматься этим – они  участвовали в политических играх, политическая система республики постоянно находилась в состоянии дестабилизации после очередной смены власти. 

Что касается Казахстана, то вся проблема в том, что ни у кого нет точной информации по поводу уровня пассивной протестности внутри нашего бюрократического аппарата. Неясно, какое количество чиновников являются приверженцами той или иной религиозной или псевдорелигиозной идеи. Это «черный ящик». Хотя, как показывают события в том же Египте, те же «Братья мусульмане» временно пришли к власти после Хосни Мубарака в том числе и потому, что смогли инкорпорировать внутрь бюрократического аппарата страны и даже в силовые структуры своих сторонников, которые просто сидели и ждали «часа Х» и «сигнального огня». Естественно, что многие экстремистские структуры всегда будут заинтересованы в появлении своих представителей во власти. С криминалом, как мы уже видим на примере терактов последних лет, это сращение уже произошло. И этот «троянский конь» будет ждать своего момента, каковым станет транзит власти. Ведь при смене власти в Казахстане возможен риск определённой дестабилизации, пусть даже временной, образование некоего вакуума, которые могут привести к активизации определённых сил. Здесь вполне уместно привести точку зрения американского эксперта Джорджа Фридмана, который уверен в том, что «…какими бы ни были причины восстаний, нет сомнений, что радикальные исламисты попробуют их использовать в своих интересах и контролировать их… наиболее важный вопрос о роли радикальных исламистов – это не их присутствие в толпе, а их проникновение в армию и полицию».

Вообще, нашим государственным структурам необходимо четко разделить «вершки» и «корешки» религиозного экстремизма. И бросать на их ликвидацию надо разные силы. С «вершками» пускай борются силовики. А вот «корешки» целиком на совести практически всех  центральных и местных органов власти, чья неэффективность, бездеятельность и коррумпированность часто эти «корни» лишь укрепляют. Поэтому на передовую линию фронта борьбы с экстремизмом надо направлять не НПО или СМИ, а все наше правительство вместе с акимами и ДУМК.

Хотя с точки зрения законодательного обеспечения, в Казахстане существуют правовые инструменты скорее для борьбы с экстремизмом и терроризмом, чем для профилактики радикализма. Конечно, формально в Законе РК «О национальной безопасности Республики Казахстан» или в Законе РК «О противодействии экстремизму», написано, что все органы власти, в том числе и областные, должны предупреждать, выявлять, пресекать экстремизм и ликвидацию его последствий, а также выявлять и устранять причины и условия, способствующие осуществлению экстремизма. Интересно отметить, что в начале 2011 года правительство РК утвердило правила организации противодействия терроризму, где большое внимание также было уделено предупреждению терроризма. В частности, речь шла об организации и проведении информационно-пропагандистской работы, направленной на формирование в обществе идей неприятия терроризма. Упоминалось и обеспечение высокого уровня антитеррористической защиты объектов, уязвимых в террористическом отношении. Но в 2016 году был разработан новый законопроект «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам противодействия экстремизму и терроризму». Идея внести новые изменения и дополнения в антитеррористическое законодательство страны у руководства Казахстана появилась после терактов в Актобе и в Алматы того же года. Даже первый взгляд на законопроект явно указывал на то, что его в основном готовили силовики. Основной акцент больше делался на ужесточении наказания и усилении контроля, чем на профилактику экстремизма и терроризма.

Во-первых, первая половина законопроекта посвящена, в значительной части, перечислению увеличения сроков тюремного заключения за экстремистскую и террористическую деятельность. В частности, создание и руководство экстремистской группой наказывается лишением свободы на срок от десяти до семнадцати лет с конфискацией имущества. А участие в деятельности экстремистской группы или в совершаемых ею преступлениях наказывается лишением свободы на срок от восьми до двенадцати лет с конфискацией имущества. Формально все правильно. По логике силовиков, ужесточение наказания должно заставить задуматься участников радикальных групп о возможных последствиях своих действий. Но практика показывает, что для многих идейных экстремистов и террористов не страшны ни тюремное заключение, ни даже смертная казнь, раз уж кое-кто из них сам готов идти на смерть в образе «шахида». Более того, возникает ситуация, при которой чисто количественное увеличение сроков тюремного заключения для экстремистов и террористов может, наоборот, привести к росту их количества в будущем. Ведь наши тюрьмы давно уже стали конвейерами по производству радикалов из криминала. Хотя в программе по противодействию религиозному экстремизму и терроризму на 2017-2020 годы также указывалась организация профилактической работы с осужденными лицами, содержащимися в колониях.  Но недавно эксперты Регионального представительства «Международной тюремной реформы» пришли к выводу, что проводимая работа против радикализации среди осужденных в колониях оказалась неэффективной в Казахстане. Более того, по их мнению, сотрудники казахстанских колоний сами подвержены риску стать экстремистами, что предполагает разработку отдельного комплекса мер по нейтрализации еще и этой проблемы. Хотя для начала КУИС и силовики должны не преуменьшать эту проблему ради той же отчетности, а признать этот тренд как угрозу. Даже сами силовики в последнее время все чаще признают угрозу сращивания криминала и экстремизма. 

В связи с этим, еще в 2012 году автор данной книги озвучивал предложение о необходимости создания в Казахстане либо специальных колоний, либо отдельных зон внутри колоний для осужденных по статьям, связанным с экстремистской и террористической деятельностью, чтобы локализовать зону заражения радикальными идеями в первую очередь в среде молодых заключенных. Кстати, уже давно существует практика создания специальных тюрем для особо опасных преступников в разных странах мира, в основном осужденных на пожизненное заключение, отделяя их от общей тюремной массы. Аналогичную модель можно было бы применить к осужденным радикалам, так как  смешивание двух горючих смесей: политического экстремизма и криминала в одной тюремной колбе уже сейчас чревато большими проблемами. И эта проблема будет только разрастаться. Ведь за те десять — семнадцать лет, который может получить создатель экстремистской организации, в тюрьму попадает один экстремист, а из нее уже выйдут десятки. Эта проблема, кстати, характерна для большинства стран Центральной Азии. Так, например, несколько лет назад появился интересный мониторинг пенитенциарной системы в странах Центральной Азии, который провела «Международная кризисная группа». Суть доклада сводилась к тому, что в последние годы кроме криминальных структур на заключенных в Казахстане оказывают влияние религиозные фундаменталисты, которые в будущем, вытеснив криминальных авторитетов, могут контролировать отдельные зоны, превратив их в идеологические центры.

Во-вторых, в законопроекте практически ничего не говорится о такой мере противодействия экстремизму и терроризму, как социальная реабилитация бывших заключенных. Ведь посадить человека в тюрьму — это не решение проблемы его перевоспитания. Если не наоборот. Не меньше вопросов возникает о том, как помочь бывшим осужденным быстрее адаптироваться к социальной жизни. Как показывает практика, некоторые экстремистские организации, в отличие от государственных структур, уже давно подключились к своей форме «посттюремной реабилитации», предоставляя своим членам или новым рекрутам из числа бывших осужденных и жилье, и работу, даже участвуя в создании семьи. То есть после выхода на свободу многие бывшие заключенные имеют больше шансов найти материальную и психологическую поддержку у сторонников экстремистских организаций на воле, чем у государства и общества. Хотя, помимо поиска работы и внимания со стороны социальных служб, не менее важной является психологическая адаптация молодых людей к жизни после тюрьмы. В этой связи, под большим вопросом была попытка силовиков обосновать целесообразность конфискации имущества у людей, осужденных за экстремистскую и террористическую деятельность. Ведь в этом случае, после выхода из тюрьмы у человека будут дополнительные трудности возвращения к нормальной жизни. Кроме этого могут возникнуть проблемы социальной адаптации и у его семьи.

В-третьих, дискуссию с силовиками вызвала инициатива ввести обязательную регистрацию лиц, перемещающихся внутри страны со стороны владельца жилья, у которого они остановились или взяли жилье в аренду свыше десяти календарных дней. По предыдущим правилам, обязательство регистрации ложилось на плечи самих приезжих. Например, согласно постановлению правительства от 2000 года, граждане, прибывшие в город Алматы на срок свыше трех месяцев, обязаны были пройти временную регистрацию в органах юстиции и получить регистрационную карту. Теперь же если владелец жилья не регистрирует их свыше установленного срока, то это влечет штраф в размере десяти месячных расчетных показателей. При повторном нарушении в течение года штраф уже составляет двадцать месячных расчетных показателей. То есть, по логике вещей, согласно новым поправкам, даже если у вас будут проживать родственники из других городов Казахстана или из аула свыше 10 дней, вы как собственник жилья должны их зарегистрировать в ЦОНе. С одной стороны, опасения силовиков можно понять, учитывая то, что теракты последних лет совершались людьми, которые свободно перемещались внутри страны, часто арендуя жилье, где также были попытки изготовления взрывчатых веществ. С другой стороны, дьявол кроется в деталях. Ведь те же радикалы могут успеть подготовиться к совершению теракта в другом городе, арендуя жилье меньше десяти дней. Тем более что распространена посуточная форма аренды. При этом было неясно, кто будет вести контроль самих владельцев жилья на предмет присутствия у них посторонних лиц: КСК, старшие по дому или участковые полицейские? В любом случае, появление дополнительных контролеров автоматически  создавало новый коррупционный рынок для проверяющих.

В-четвертых, в рамках антитеррористической защиты инфраструктурных объектов, законопроект ужесточал ответственность, в том числе руководителей бизнес-структур, за обеспечение этой защиты. В частности, в законопроекте говорилось о том, что: «Собственники, владельцы, руководители или иные должностные лица объектов, уязвимых в террористическом отношении, независимо от форм собственности, с целью предупреждения террористической деятельности, а также антитеррористической защиты объектов и соблюдения должного уровня их безопасности обязаны реализовывать мероприятия по: обеспечению соответствующего пропускного режима, оснащению объектов современным инженерно-техническим охранным оборудованием в соответствии с предъявляемыми к ним требованиями…». В принципе, правильное решение по отношению к государственным объектам, представителям крупного бизнеса, которые могут позволить себе это сделать. Но трудно сказать, смогут ли оснастить свои объекты «современным инженерно-техническим охранным оборудованием» те субъекты малого и среднего бизнеса, которые, может, также входят в список 15-16 тысяч объектов по всей стране, нуждающихся в антитеррористической защите, с учетом того, что финансовое состояние многих из них не очень хорошее. Тем более что не просчитаны все расходы на финансирование антитеррористической защиты. Хотя в законопроекте уже введены конкретные штрафы для малого, среднего и крупного бизнеса в случае невыполнения всех требований нового закона.

В-пятых, теракты в Актобе и Алматы в 2016 году в очередной раз выявили одну из уязвимых сторон в деятельности государственных структур во время чрезвычайных ситуаций. Речь идет об отсутствии эффективной системы коммуникации с обществом, о чем уже говорилось в предыдущих главах. Города терроризировали многочисленные слухи на фоне временного информационного вакуума. Но в представленном законопроекте данную проблему пытались исправить более простым,  но вряд ли эффективным способом. В частности, в случаях, не терпящих отлагательств «…орган, осуществляющий оперативно-розыскную деятельность на сетях связи, вправе приостанавливать работу сетей и (или) средств связи, оказание услуг связи, доступа к интернет-ресурсам и (или) размещенной на них информации в интересах всех субъектов оперативно-розыскной деятельности с последующим уведомлением уполномоченного органа в области связи и Генеральной прокуратуры Республики Казахстан в течение 24 часов…». То есть в законопроекте предполагалась возможность резкого сокращения информационных источников для простых граждан даже без первоначальной санкции прокуратуры. Но тогда возникала бы новая угроза образования информационного вакуума, который заполняли бы слухи и паника.

В-шестых, в представленном законопроекте почему-то совсем не были очерчены функциональные обязанности антитеррористических комиссий (АТК), созданных когда-то при акиматах, которые сейчас больше напоминают какие-то призрачные структуры, чью эффективность деятельности трудно проверить. Их лепили когда-то как придаточные звенья Антитеррористического центра (АТЦ) РК, который появился в июне 2013 года при Комитете национальной безопасности. При этом следует отметить, что АТЦ три года назад создавался не на пустом месте, а был правопреемником АТЦ КНБ, который существовал еще в 2003 году. Интересно то, что на центральном уровне членами нынешнего Антитеррористического центра являются практически все наши министры. И приоритетное значение в работе этого центра уделялось вопросам совершенствования профилактики терроризма, в том числе и в регионах, где и были созданы антитеррористические комиссии при акиматах. В свою очередь, региональные АТК должны были уделять повышенное внимание вопросам защищенности объектов жизнеобеспечения, транспортной инфраструктуры, мест массового скопления населения, административных зданий государственных органов и т.п. Более того, необходимость создания антитеррористических комиссий в регионах также объяснялась тем, что работой по противостоянию экстремизму и терроризму должны заниматься не только правоохранительные структуры, но и все государственные органы на местах. Но, судя по всему, ситуация кардинальным образом не изменилась. Среди акимов слишком много временщиков, которых больше волнует вопрос их карьерного роста, чем безопасность граждан. Тот же Антитеррористический центр в Астане вправе вносить предложения президенту РК, в Администрацию президента, в Совет безопасности и в правительство «…о привлечении к ответственности должностных лиц центральных и местных исполнительных органов за ненадлежащее исполнение возложенных на них обязанностей в сфере противодействия терроризму». Интересно то, что если в новом законопроекте про АТК вообще ничего не говорится, то зато была добавлена Национальная гвардия в качестве дополнительной структуры, которая может также привлекаться в рамках антитеррористической операции. То есть с точки зрения силовиков, КНБ и МВД явно не достаточно для этой деятельности.

Еще одним уязвимым местом антитеррористической профилактики является неэффективная деятельность ДУМК, в особенности на низовом уровне, где происходит непосредственный контакт тех же сельских имамов с населением. Кстати, заработная плата имамов в Казахстане зависит от наполняемости ящиков для пожертвований и колеблется от 80 тысяч до 20 тысяч. «Понятно, что при такой зарплате, которая к тому же нестабильная, имамы не всегда могут полноценно решать насущные вопросы, затрагивающие общественную безопасность. Трудно привлечь в сельские мечети квалифицированных имамов … Также имамы в большинстве своем имеют среднее образование, что не позволяет им расширить свою аудиторию и оппонировать хорошо подготовленным приверженцам деструктивных религиозных течений».  Но все это констатация давних проблем, о которых стали говорить еще с момента создания Агентство РК по делам религий несколько лет тому назад. Стране действительно давно катастрофически не хватает молодых, харизматичных, авторитетных и медийных представителей духовенства, которые были бы популярны среди молодых людей в социальных сетях и в мечетях. Другой вопрос, есть ли внутри самого ДУМК с его жесткой иерархией желание поддерживать такую молодежь?

Вообще отношения государства и ДУМК всегда имели у нас довольно странную конфигурацию. Формально, религия в Казахстане отделена от государства. Но фактически, власть всегда рассматривала ДУМК в качестве некоей части своего государственного аппарата, который надо контролировать, но не обязательно реформировать. На уровне руководства Казахстана была поставлена задача повышения профессионального уровня всех 3 800 имамов, входящих в ДУМК. Некий аналог создания религиозной «меритократии». Вот только при таком количестве имамов, как выяснилось, существует очень маленькое количество желающих работать в тех же сельских мечетях, в том числе по вышеуказанным неблагоприятным материальным факторам. И это несмотря на то, что именно сельские имамы находятся на передовой в борьбе с радикализмом. Хотя было бы наивным ожидать, что появление профессиональных, высокообразованных имамов решит все проблемы с распространением радикализма. Это комплексная работа. И в ее основе изначально должна лежать более эффективная государственная социально-экономическая реформа для сокращения благоприятной социальной базы, формирующей экстремизм. В конечном счете, именно бытие часто определяет сознание.

Многие понимают, что к внутренним благоприятным факторам, связанным с активизацией сторонников экстремистских идей, также относится идейный вакуум, который сейчас заполняется суррогатами, в том числе со стороны государства. В результате, кризис самоидентификации царит в головах многих граждан Казахстана. И некоторые пытаются найти себя в радикальных структурах, которые часто дают простые ответы на сложные вопросы, так как в свое время никаких ответов они не дождались от чиновников или имамов. Не принимая активного информационно-просветительского участия в жизни общества, официальные религиозные организации часто проигрывают борьбу за умы людей, многие из которых хотели бы услышать мнение этих организаций по поводу деятельности экстремистских групп, прикрывающихся религиозными лозунгами.

Что касается антитеррористических мер, то, как указывалось выше, в основном акцент, как всегда, больше делается на силовые инструменты, как, например, ужесточение законодательства, в том числе и введение нормы о лишении гражданства за террористическую деятельность за рубежом. Проблема заключается в том, что современный терроризм является самогенерирующейся системой, способной к самовосстановлению и мутации. При таких условиях использование только силовых мер загоняет проблему в подполье, не решая ключевой задачи обеспечения безопасности личности, общества и государства. В принципе, в условиях городского терроризма, большую пользу приносит тихая, незаметная агентурная деятельность, связанная с внедрением в радикальные группы. Без этого никакой работы на опережение не получится. К сожалению, в большинстве случаев, силовая составляющая антитеррора часто абсолютизируется и рассматривается панацеей от политического экстремизма. Хотя силовые акции спецслужб против экстремистских и террористических  организаций являются  лишь крайней мерой, указывающей на то, что другие ресурсы уже исчерпаны.

В то же самое время, существует опасность использования борьбы с экстремизмом и терроризмом, в том числе и как инструмент давления на политическое инакомыслие. Например, уже сейчас все чаще применяется статья 174 часть 2. УК РК «Преступление против мира и безопасности человечества. Возбуждение социальной, национальной, родовой, расовой, сословной или религиозной розни». Естественно, что новый законопроект «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам противодействия экстремизму и терроризму» также может дать больше новых полномочий силовикам. И главная задача заключается в попытке сохранить баланс между необходимостью обеспечения безопасности граждан и соблюдению их прав. Если это не получится сделать, то эффективность всех этих изменений и дополнений можно будет поставить под сомнение, так как одной из причин радикализма является рост протестных настроений, в том числе часто из-за непродуманных действий властей в центре и на местах.

Но упущенное время и возможности для профилактической работы с экстремистскими настроениями в Казахстане необходимо наверстать за гораздо более короткие сроки. В значительной степени это будет возможно при переформатировании существующей антитеррористической системы в нашей республике, которая должна состоять из целого комплекса взаимосвязанных инициатив как со стороны государства, так и общества. Вся проблема заключается в том, что государственные структуры в Казахстане пока еще сохраняют монополию на обеспечение безопасности общества и личности от террористических угроз. В то время как необходимо объединение усилий государства и общества. Это важно также потому, что поможет сохранить общественный контроль над антитеррористической деятельностью государства, тем самымподдерживая баланс между национальной безопасностью и правами человека. Без этого баланса есть опасность, что одним из последствий борьбы с терроризмом может быть дальнейшее закручивание гаек, а это загоняет нас в замкнутый круг, порождая еще больший уровень радикализма.

С одной стороны, в Казахстане вроде есть все элементы для эффективной антитеррористической работы. Есть законы, созданы антитеррористические структуры в центрах и на местах. Но все это не работает как единое целое. При этом само общество отодвинуто в сторону. Хотя эффективная антитеррористическая модель также должна включать в себя несколько взаимосвязанных блоков: 1.Аналитический. 2.Информационно-просветительный. 3.Антитеррористические тренинги для населения. 4. Социальная реабилитация осужденных.

Что касается аналитического компонента, то необходимо исходить из простой мысли, которую очень часто забывают. Суть ее заключается в том, что терроризм — это не просто конкретная экстремистская группа или коалиция групп, которые нужно уничтожать, а явление,требующее тщательного изучения исторических, идеологических, политических и социально-экономических условий, способствующих появлению той или иной формы экстремистской и террористической деятельности.  Эффективность антитеррора зависит от точечного уничтожения не конкретной террористической группы, а первопричин ее появления. При этом немаловажна оценка позитивных и негативных последствий конкретных антитеррористических мероприятий силовых структур с точки зрения краткосрочной и долгосрочной перспективы.

В информационно-просветительской сфере важно осознать то, что  трудно вести борьбу с экстремистскими организациями в обществе, где не имеют никакого понятия об этих организациях, где знают только их названия и где существует низкая степень доверия к деятельности правоохранительных органов и спецслужб. В результате, в сознании простых людей угроза терроризма либо вообще не воспринимается, что ослабляет общественный иммунитет против радикальных идей, либо деятельность экстремистских организаций воспринимается неадекватно. Государству необходима более активная работа со СМИ и социальными сетями, через которые необходимо давать регулярную и, по мере возможности, полную информацию о деятельности тех или иных экстремистских организаций, их идеологии, целях. Также необходимо совершенствовать систему получения информации от населения для предупреждения террористических актов. Люди должны знать, куда звонить, что говорить и на какие детали обращать внимание.

 Учитывая то, что главная цель любого теракта — это нанесение психологического шока обществу и удар по имиджу власти, последней необходимо также разработать комплекс мероприятий по психологической и практической подготовке населения к терактам. Общество не только должно знать, что живет в условиях постоянной угрозы этих терактов, но и видеть, что государство что-то делает для повышения его безопасности. Будь то подготовка специальных пособий по правилам поведения в условиях чрезвычайной ситуации, связанной с угрозой терактов, или же разработка паспорта безопасности для учащихся средних школ и учителей в качестве обязательного учебного материала. Главное — подготовить население к угрозам террористических актов посредством информирования о необходимых правилах поведения человека во время теракта. Аналогом может быть механизм инструктажа людей по поводу правильного поведения во время стихийных бедствий. Ясно, что эти меры не дадут 100%-ную гарантию безопасности, но они могут повысить уровень выживаемости людей, который в немалой степени зависит от адекватного поведения в неадекватной ситуации. Такая работа, кстати, окажет определенную помощь в деятельности антитеррористических структур, которые будут меньше сталкиваться с риском непредсказуемого поведения людей во время теракта.  

МЕДИАКРАТИЯ

«Я больше боюсь трех газет, чем ста штыков».Эти слова Наполеон I Бонапарт произнес еще в тот период, когда печатные СМИ только начали свое развитие. Интересно, что он сказал бы сейчас? Хотя, будучи умным человеком, он вряд ли удивился бы тому, что спустя столетия традиционные медиа постепенно превратились в довольно мощное оружие информационных войн в руках власти и оппозиции. А чуть позже медийный инструмент оказался в руках и многочисленных групп интересов, которые стали его активно использовать для непрямого лоббирования своих целей и задач, воздействуя на  те или иные точки доступа.

При этом было бы ошибочным предполагать, что роль СМИ в процессе непрямого лоббирования ограничивается лишь только функцией ретранслятора социальных интересов и ожиданий, что априори низводит СМИ до позиций пассивного наблюдателя и статиста. Конечно, функция посредника между властью и обществом является одной из главных характеристик средств массовой информации, но это только одна из сторон в их деятельности. Ряд исследователей, говоря о роли СМИ в социуме, обычно выделяют такие функции, как коммуникационная, развлекательная, просветительская, арбитражная или агитационно-пропагандистская. При этом в процессе непрямого лоббирования проявляется именно данная многофункциональность СМИ, которые непросто информируют общество о тех или иных событиях, а делают это избирательно, превращаясь в единственного регулировщика мощных информационных потоков. В конце концов, часто «значимые события» появляются не сами по себе, а по чьей-то воле. Для СМИ, живущих по законам жесткой конкуренции,  сотрудничество с группами давления играет большое значение, так как дает возможность получать оперативное сырье для дальнейшей информационной отшлифовки и выдаче готовой продукции через страницы газет, экраны телевизоров и свои веб-ресурсы.

Таким образом, в информационном обществе, где царит экономическая и политическая конкуренция, информация становится не просто товаром, а мощным средством воздействия и давления, что долгое время превращала СМИ в главного производителя «событий», очень часто выражающих интересы тех сил, которые стоят за спиной тех или иных mass media. В связи с этим, наивными являются детские представления об абсолютной непредвзятости и бескорыстии средств массовой коммуникации, которые живут только мыслью о справедливости и неистребимом желании помогать обществу в его контроле над властными институтами. Выполнение СМИ своих функций «сторожевого пса» общества и социального кнута для власти является защитной реакцией самих институтов массовой коммуникации от постоянных попыток власть предержащих установить монополию на право производить, распространять и получать информацию. Эти экспансионистские устремления заложены в самой природе власти, чей исторический архетип опирается на желание безраздельно господствовать и установить монополию на истину в последней инстанции, подкрепленного легитимизированным   правом на силу.

Влияние СМИ заключалось в наличии поддержки со стороны общества, что давало благоприятную возможность для активного использования организованного общественного давления в своих целях. Исходя из этого, можно сказать, что средства массовой коммуникации относились к специфической разновидности групп давления, выражающих интересы не только общества, но и медиакратии, которая использовала мощь и влияние СМИ в повышении своего социально—политического статуса. Это приводило к тому, что информация, которая давалась потребителю, в лице общества, служила интересам ее производителей и распространителей или, по крайней мере, использовалась для того, чтобы не препятствовать их реализации. 

Активное лоббирование социальных, групповых, государственных или коммерческих интересов через СМИ не означает пассивную роль институтов средств массовой коммуникации в качестве передаточного звена. Прохождение информации любого характера через сито СМИ оставляет за ними право фильтрации и первоначального отбора нужных данных. Это говорит о существовании определенной формы рыночной цензуры, ибо «…тот, кто контролирует рынок производства и распространения информации, определяет, какой товар (книги, журналы, газеты, телепередачи, компьютерные программы) будет тиражироваться в массовом масштабе, то есть, другими словами, официально решает, какие взгляды получат доступ на «рынок идей».

Таким образом, роль СМИ в процессе непрямого лоббирования нельзя ограничивать только функцией посредника, осуществляющего прямую и обратную связь между различными социальными группами и властью. Являясь коммерческими предприятиями, средства массовой коммуникации представляют собой такой же товар, как и конкретный политик. Сходство существует и в том, что для последнего главной задачей является получение большего числа голосов избирателей, для СМИ роль электората играет многочисленная читательская и зрительская аудитория.  Ситуация, когда крупные и ведущие СМИ принадлежат нескольким крупным финансово-промышленным корпорациям, не только свидетельствуют о существовании мощной и влиятельной инфократии, но и могут говорить о тревожном тренде. Такое положение вещей имеет не меньшую опасность, чем наличие государственной информационной монополии, так как нарушает один из главных принципов демократического устройства, а именно наличие множества участников информационного рынка, где конечный потребитель должен иметь достаточно широкую возможность для выбора информационных потоков. Инфократия — это тоже монополия на истину, но под видом плюрализма, который многими ошибочно понимается как наличие большого числа государственных и негосударственных каналов. В конечном счете, перефразируя одну  небезызвестную пословицу, можно сказать, что все яйца могут лежать в общей корзине, которую держит одна рука. 

Следует отметить, что специфика формирования медийного пространства в Казахстане имела прямую связь не только с проводимой государственной информационной политикой, но и с таким явлением, которое некоторые эксперты обозначаюткак «олигархический плюрализм». Его суть заключается в том, что в условиях отсутствия политического плюрализма в публичной сфере, в том числе через деятельность легитимной и легальной политической оппозиции, в закрытой политической системе формируется плюрализм узких внутриэлитных групповых интересов, которые активно конкурируют между собой за право сохранить и расширить свое административное и экономическое влияние. И дополнительным инструментом в этой борьбе «бульдогов под ковром» являются те или иные медийные структуры, которые нередко создавались теми или иными олигархическими группами. Кстати, именно поэтому у таких СМИ было только три основные функции: 1. Демонстрация политической лояльности к власти, через подключение к информационному шуму, создаваемому государственными медийными структурами по тем или иным важным политическим процессам и событиям. 2. Выпускание части «социального пара» через регулируемую критику отдельных элементов политической и экономической системы, не касаясь так называемых «табуированных» тем. 3. Создание через подконтрольные СМИ дополнительного косвенного коммуникационного канала к главному центру принятия решений для вброса компроматирующих материалов на конкурирующие группировки.

Это чем-то напоминает классическую формулу привлечения внимания в рамках такой маркетинговой коммуникации, как AIDA.

«Аttention (внимание) → Interest (интерес) → Desire (желание) → Action (действие).

».

Конечно, в сфере теневой политики, в течение долгого времени, основные информационные messages со стороны подконтрольных СМИ были направлены не на то, чтобы формировать общественное мнение, а для того, чтобы попытаться дополнить свои теневые каналы коммуникации с верховной властью публичным каналом массовой коммуникации. То есть папка с компроматом желательно должна быть подкреплена  информационным шумом «общественного возмущения». При этом второй канал традиционно играл подчиненную роль перед первым. Если применить эту формулу к кулуарной политике, то активная информационная война в теневой и публичной сфере должна привлечь внимание главного центра принятия решений, которая не только вызовет у него интерес, но и простимулирует желание нейтрализовать ту или иную персону или группу посредством конкретных действий. Но особенностью «черного ящика» является то, что любые решения на выходе, в том числе кадровые или антикоррупционные, касающиеся разных представителей властей, трудно идентифицируются с точки зрения главного их инициатора.

Интересно то, что здесь мы подходим к ключевому противоречию развития  любых сверхперсонифицированных политических систем, где попытка обеспечить баланс сил внутри элиты не всегда равноценно политике сохранения динамического равновесия внутри самой системы. Так как если «…цель равновесия заключалась бы только в поддержании стабильности, то ее можно было бы достичь и уничтожением одним элементом других или его преобладанием над другими. Поскольку же дело не только в стабильности, но и в сохранении автономности всех элементов, то равновесие служит и тому, чтобы поставить преграду перед силами, претендующими  господствовать над другими».

В то же самое время, если исходить из тезиса ряда экспертов о том, что равновесие служит поддержанию стабильности системы, сохраняя при этом плюрализм составляющих ее элементов, то выходит, что «олигархический плюрализм» лежит в основе казахстанской модели внутриэлитного равновесия. Но и это равновесие понятие относительное, так как оно имеет недолгосрочный характер и сильно зависит от «замкового камня» всей политической системы страны в лице президента.

К тому же особенностью «олигархического плюрализма» является то, что постоянные внутриэлитные разборки как кипящая кастрюля начинают выплескивать часть внутреннего содержимого наружу, возбуждая общественный интерес. Не удивительно, что некоторые аналитики благодаря этому видят в такой форме «плюрализма» и позитивные стороны, благодаря которым общественность получает свою долю информации по поводу того, что происходит в «черном ящике». Но опять же возникает вопрос о том, в какой части это «выплескивание» имело спонтанный характер, а в какой целенаправленный, с целью расширения масштабов дискредитации конкурентов в элите? В большинстве случаев, скорее всего, второй вариант. И при такой схеме возникает ловушка «утерянной репутации», когда подключение общественного внимания к внутриэлитным разборкам начинает бить по имиджу самой власти, которую воспринимают как главного архитектора существующей системы, со всеми ее пороками. Финансисты это называют «репутационным риском». Конечно, какой-то период времени может работать схема «Хороший царь. Плохие бояре». Но, рано или поздно, и эта формула перестает действовать.

Если вернуться к традиционным СМИ, то, несмотря на то, что в Казахстане аудитория традиционных печатных и электронных СМИ постепенно уменьшается по причине ее «откочевки» в on-line, классические off-line mass media все еще занимают значительное информационное пространство в стране. По крайней мере, в пользу этого говорят некоторые исследования. Например,  в марте-апреле 2015 года, Бюро экспресс-мониторинга общественного мнения DEMOSCOPE  провело опрос граждан Казахстана на тему «Источники информации. Уровень доверия к СМИ. Восприятие профессии журналиста». Как было обозначено в паспорте данного социологического опроса,   его участниками стали 1771 человек из Астаны, Алматы и всех 14 областных центров Казахстана. На вопросы ответили 71% женщин и  29% мужчин старше 18 лет. Методами опроса были интервью по телефону и онлайн. А статистическая погрешность не превышала 2%. Что касается результатов этого исследования, то для 48% жителей страны главным источником информации пока еще остается телевидение. Хотя Интернет уже дышит в затылок, так как роль основного источника информации он играет для 40% казахстанцев, в основном в Алматы и в Астане. 7% получают новости по радио, и всего 4% читают печатные СМИ. «… удалось выяснить, что значительная часть казахстанцев воспринимает информацию, распространяемую отечественными СМИ, по принципу «доверяй, но проверяй». Так, 42% опрошенных предпочитают проверять информацию в нескольких источниках. В то же время 36% респондентов не подвергают сомнению объективность новостей, транслируемых казахстанскими медиа. 18% не доверяют местным средствам массовой информации».

Но исследования DEMOSCOPE об информационных предпочтениях казахстанцев немного вступают в противоречие с мнением некоторых экспертов о рентабельности казахстанских СМИ. Например, президент Казахстанской ассоциации телерадиовещателей, управляющий партнер «First Media Group», издатель журналов «Автомобили», «L’Officiel» и «Club Magazine» Бейбит Алибеков в одном из интервью отметил, что «…самым эффективным СМИ, по количеству затрат и того, сколько оно приносит денег, в итоге, является радио. Содержать его проще. Оно доступно большей аудитории, например, автолюбителям…». Хотя, в исследовании DEMOSCOPE, радио находится на периферии информационных предпочтений казахстанцев. Точки соприкосновения есть в том, что, по мнению Б.Алибекова, самым нерентабельным видом СМИ в Казахстане сейчас являются печатные издания, который постепенно теряют свои позиции в пользу Интернета и телевидения.

При этом с позиции казахстанских властей, конкурентоспособны только те СМИ, которые финансируются государством. Другие, в частности бизнес, считают, что в основе этой конкурентоспособности должна лежать только прибыль и окупаемость. И лишь сами журналисты исходят из того, что речь идет о выполнении классической социальной функции СМИ, а именно всестороннее информирование социума.

В целом сложилась интересная ситуация (естественно, не только в Казахстане), когда СМИ являются одновременно как объектом, так и субъектом лоббирования. Для многочисленных социальных заинтересованных групп, не имеющих значительных финансовых и организационных ресурсов, близость к СМИ означает возможность оказывать воздействие на процесс принятия политического решения, что было бы невозможно сделать при прямой форме лоббирования. Прерогатива СМИ отбирать информацию из мощных коммуникативных потоков и обрабатывать ее до состояния событийной ситуации заставляет заинтересованные группы использовать эпатажные акции с целью привлечь к себе внимание. Будь то флэшмобы, митинги или взаимные обвинения политиков различного калибра во время «войны компроматов» – все это относится к разряду «информационных событий» заданного характера, то есть они имеют вполне определенные цели и тактические интересы. При этом  необходимо учитывать, что «социальные группы обладают разной способностью производить действия, дающие возможность журналистской среде воспринимать их как «событие, заслуживающее места на первой странице», ведь далеко не все группы давления могут для поддержки своих требований вывести на улицу тысячи демонстрантов или придумать новые формы демонстраций, привлекающие внимание журналистов». Конечно, функция посредника между властью и обществом является одной из главных характеристик средств массовой информации, но это только одна из сторон в их деятельности.

Что касается мировой практики, то существуют довольно много моделей для повышения конкурентоспособности информационного пространства. Но мне хотелось бы остановиться только на двух из них:

1. Государственная поддержка в создании отдельных конкурентоспособных СМИ.

Одним из таких примеров может быть создание арабского медийного ресурса «Аль-Джазира», который появился в 1996 году по указу эмира Катара. Большие финансовые вложения и лучшие кадры, в том числе из западных СМИ, позволили превратить «Аль-Джазира» в довольно влиятельный, популярный и альтернативный информационный ресурс не только для арабского мира. Но в условиях Казахстана, наличие фаворитов среди тех же государственных или негосударственных СМИ уже показало невысокую эффективность такой государственной поддержки. «Государственное финансирование СМИ увеличивается из года в год … Чиновники по-прежнему продолжают воспринимать Интернет как СМИ и средство пропаганды, — считает директор ОФ «Правовой медиа-центр» Диана Окремова. — Возникает закономерный вопрос: насколько вообще оправдана попытка деньгами быстро и сразу развить казахстанский контент? Насколько целесообразно вложение средств в интернет-содержание? Смущает также отсутствие четких критериев оценки эффективности вложения денег и отсутствие системы мониторинга».

Дальше — больше. Возникла абсурдная ситуация, когда в конце октября 2018 года Верховный суд РК отказал в пересмотре дела по иску общественного фонда «Северо-Казахстанский медиацентр» к Министерству информации и коммуникаций РК по предоставлению информации о расходовании бюджетных средств. Юрист «Северо-Казахстанского медиацентра» Гульмира Биржанова «…отметила два принципиальных момента, с которыми общественники не согласны: то, что информация о  размере госзаказа затрагивает права СМИ, получивших его, и то, что эту информацию признали коммерческой тайной…». Интересно то, что когда в 2015 году обсуждался закон о доступе к информации, на официальном уровне заявлялось о том, что общество получит доступ к сведениям о деятельности государственных органов и госкомпаний, в том числе  касательно их бюджетов. Но тогда же была сделана небольшая оговорка, что будет открыто около 70% государственной информации, хотя международные эксперты предлагали увеличить эту цифру. И судя по всему, в остальные 30% непонятным образом попала информация о бюджетных расходах государственных СМИ.

Вообще очень странно, что коммерческой тайной стало «предоставление информации о распределении бюджетных средств при размещении в СМИ госзаказа на проведение информационной политики по улучшению имиджа государственных органов». Если здесь и есть что-то таинственное, так это то, что имидж госорганов явно не улучшается, а вот деньги на это каждый год тратятся немаленькие. Кстати, этим судебным решением был нанесен еще один удар по имиджу власти, на улучшение которого в следующем году снова будут выделены новые деньги в рамках госсзаказа. В принципе схема стара как мир. Сами создают проблемы. Сами же их решают за счет государственных средств, но решают так, чтобы появились новые проблемы, которые потребуют гораздо больше средств. Опять же, стоит вспомнить уже упомянутого Ноама Хомского с его 10 способами манипуляции общественным мнением.

2. Государственная поддержка в создании конкурентоспособной среды внутри страны для развития всех СМИ

Второй вариант более перспективен, так как речь идет о конкурентоспособности всего информационного пространства страны, а не только отдельных медийных структур. Это более целесообразно с учетом того, что информационная конкуренция на глобальном и субрегиональном уровне будет только расти. Следовательно, будет расти и фактор информационного давления на Казахстан. Необходимо введение абсолютно нового механизма распределения государственного заказа только на основе рейтинга популярности тех или иных off- и on-line mass media. В той же «Концепции информационной безопасности Республики Казахстан до 2016 года» было написано, что: «Критериями при отборе теле-, радиоканалов должны стать показатели охвата (наличие собственной аудитории, охват различных целевых групп), качества контента (социальная значимость, тематическая дифференциация, рейтинги, наличие собственных информационных продуктов), опыт работы на рынке, квалификация штата, наличие соответствующего оборудования и помещений и др.». Но от слова не перешли к делу. При этом, с учетом уже упомянутого демографического фактора, существенный акцент следует перевести на производство и активное развитие качественного казахоязычного контента, который в любом случае будет востребован. То есть речь идет о количественном и качественном росте казахоязычного информационного поля.

В принципе для нормальной и качественной работы традиционных СМИ и медийных on-line-структур нужны не постоянные законодательные эксперименты с сомнительными целями, а лишь две вещи: свобода слова, которая регулируется Конституцией, а также этическими кодексами самих журналистов, и конкурентное поле, где главным игроком является не государственный медийный заказ, а рейтинги зрительских предпочтений.

Но как было отмечено выше, в условиях Казахстана медийная корзина пока находится в руках государства.  При этом государственные СМИ как чемоданы без ручки. Пользы мало, а выкидывать жалко. Другие казахстанские СМИ создавались и финансировались конкурирующими элитными группами, для которых они лишь один из инструментов в перманентных «схватках бульдогов под ковром», либо один из информационных каналов для запускания разного рода messages на вершину властного Олимпа. Хотя одной из главных проблем является тот факт, что информационное пространство страны состоит не из СМИ, а из их хозяев в лице: государства, финансово-промышленных групп и партий, связанных с теми же финансово-промышленными группами и государством, которые формируют свой мнимый «плюрализм». СМИ превращаются в инструмент борьбы за  влияние и ресурсы. И в этой борьбе интерес общества минимален.

В уже упомянутом экспертном опросе, который был проведен «Группой оценки рисков» в рамках подготовки данной книги, экспертам было предложено выделить угрозы, которые влечет за собой  необъективное или одностороннее освещение информации о событиях в стране. По мнению каждого второго эксперта, принявшего участие в исследовании,  следствием является девальвация доверия к тому, что говорит и делает власть через управляемые и ручные СМИ, что отражается на резком снижении степени управляемости государством с точки зрения эффективной реализации информационной политики (50,7%).  Каждый третий разделяет точку зрения о том, что наличие дефицита объективной информации может быть использовано заинтересованными лицами, которые способны влиять на общественные настроения посредством насаживания страхов, распространения слухов, в крайнем случае – дестабилизации ситуации (32,4%). Еще одним следствием однобокого освещения информации в СМИ, а, соответственно, и неконкурентоспособности отечественного контента, по мнению экспертов, является то, что Казахстан все больше становится информационной периферией, потребителем чужой информации и идеологии (16,9%).

Диаграмма 13

В то же самое время наличие «ручных» и управляемых СМИ (со стороны государства и аффилированных с государством ФПГ), удобны только в войне компроматов, но не в идеологической работе. Еще хуже, если основная часть этих «медийных яиц» уже протухла, несъедобна  и малопривлекательна для зрителя и читателя.

Кроме этого, можно согласиться с мнением казахстанского журналиста Сергея Дуванова, который считает, что возникает ситуация, когда  государственные и провластные СМИ не в состоянии полноценно конкурировать:

а) с иностранными (в первую очередь российскими) СМИ;

б) с независимыми (от власти) казахстанскими газетами.

В свою очередь, негосударственные, оппозиционные СМИ находятся под двойным: внутренним и внешним давлением. С одной стороны, собственное государство, с другой стороны, зарубежные медийные холдинги, что наносит удар по национальной безопасности Казахстана в двух направлениях:

Во-первых, формируется информационная блокада, которая возникает вокруг центров принятия решений. В будущем это может причинить вред самой политической системе Казахстана, которая лишается важного компонента поддержания собственного выживания, каковым является наличие альтернативных каналов информации. Кто-то, по этому поводу, удачно сказал: «Цензура как аппендикс: в пассивном состоянии бесполезна, а в активном опасна». И многие сами знают своего внутреннего цензора.

В конечном счете, не следует путать информационную безопасность государства с информационной безопасностью для элиты, а национальные интересы с интересами самой власти. Это разные вещи, так как информационная безопасность в своем классическом определении есть  состояние защищенности национальных интересов в информационной сфере. При этом под национальными интересами понимаются интересы личности, общества и государства, а не правящих групп. 

Во-вторых, отсутствие конкурентоспособных СМИ обрекает Казахстан на информационную периферию, где мы становимся потребителями чужой информации и чужой идеологии. То есть внешние игроки могут успешно лоббировать свои политические интересы, активно воздействуя на общественное сознание казахстанцев посредством своих информационных инструментов с целью укрепления общественной лояльности к своей деятельности. Информационное давление давно уже стало частью гибридных войн, которые дополняют не потерявшую свою актуальность «дипломатию канонерок».

Появление любого нового информационного игрока, способного влиять на общественное сознание в Казахстане, будет представлять потенциальную угрозу для нашей информационной безопасности. Кстати, в законе РК «О национальной безопасности Республики Казахстан» в статье 4. «Виды национальной безопасности», четко прописано, что информационная безопасность — это «…состояние защищенности информационного пространства Республики Казахстан, а также прав и интересов человека и гражданина, общества и государства в информационной сфере от реальных и потенциальных угроз, при котором обеспечивается устойчивое развитие и информационная независимость страны». Там же в статье 23 черным по белому написано о недопущении информационной зависимости Казахстана и о предотвращении информационной экспансии и блокады со стороны других государств, организаций и отдельных лиц. В 2011 году указом главы государства была принята «Концепция информационной безопасности Республики Казахстан до 2016 года», в которой был сделан следующий акцент:  «…В связи с открытостью национального информационного пространства и популярностью зарубежных средств массовой информации, в т.ч. телевидения и интернет-ресурсов (почтовых служб, социальных сетей, блогов и видеопорталов), возникает реальная угроза информационного влияния на общественное сознание населения. Информационное влияние может выражаться как в виде прямого навязывания идей, противоречащих национальным интересам Республики Казахстан, так и в виде создания определенного информационного фона, искусственно поддерживаемого путем манипулирования информацией или ее тенденциозным комментированием. Для противодействия подобному манипулированию общественным сознанием требуется серьезно улучшить эффективность государственной информационной политики, увеличить открытость государственных органов, повысить обеспеченность права граждан на информацию». В этой Концепции к угрозам были также отнесены недостаточная эффективность информационного обеспечения государственной политики, а  также  несоответствия качества национального контента объективным потребностям казахстанского общества и мировому уровню. То есть на официальном уровне существующую проблему вроде бы осознавали, но решить ее не могли или не хотели, так как по-настоящему конкурентоспособные казахстанские СМИ появятся лишь тогда, когда их перестанут бояться наши же чиновники. Например, что отличает более или менее открытое информационное поле от любого контролируемого информационного пространства? Это количественный и качественный рост журналистского расследования. В Казахстане это направление практически отсутствует. И не потому, что нет хороших тем. А потому что много табу. Плюс самоцензура самих представителей СМИ, при которой чиновникам даже нет смысла чрезмерно увеличивать цензуру государственную.  Серьезный акцент надо делать и на развитие региональных СМИ, так как информационная безопасность в значительной степени может быть укреплена за счет появления сильных региональных СМИ.

Довольно актуальным является вопрос о введении запрета на вещание тех российских каналов, которые больше напоминают пропагандистский рупор, чем mass media. Тем более в других постсоветских странах уже были прецеденты такого рода. Например, в декабре 2017 года молдавский парламент проголосовал за закон, который запрещает трансляцию российских новостных и аналитических передач. «Экс-председатель Координационного совета по телерадиовещанию, депутат от Демократической партии Корнелий Михалаке считает, что российские новостные программы и политические ток-шоу нужно было исключить давно. А то у нас получается, что информационный контент России формирует повестку дня в Молдавии». Еще раньше, после событий 2014 года, большинство российских телеканалов были запрещены в Украине. В начале января 2019 года, оппозиционная партия «Белорусский народный фронт» (БНФ) потребовала от властей  «… ограничить трансляцию российских телеканалов, которые разжигают межнациональную вражду и, по существу, являются средствами ведения информационной войны против нашей страны».

В то же самое время, сила влияния внешних гибридных угроз в значительной степени будет зависеть от наличия гибридных угроз внутреннего характера, которые могут быть заложены в уже существующей социально-экономической и политической системе Казахстана. Их гибридность объясняется сочетанием разных рисков в разных сферах, которые вызывают «эффект домино». Важно переформатировать весь стратегический подход к данной проблеме. Одним из главных гарантов нашей безопасности, а также иммунитетом от тех же гибридных войн, являются не наши вооруженные силы и даже не многочисленные международные соглашения, которые дают трещины в последние годы в связи с кризисом системы международного права. Главным гарантом нашей безопасности является долгосрочная политическая стабильность и реальное, а не мифическое социально-экономическое развитие страны, результатами которого могли бы пользоваться все граждане страны, а не только «небожители». Такая стабильность возможна только там, где разрыв между властью и обществом, между центром и регионами, между различными социальными, демографическими и этническими группами сокращается, где количество людей, считающих себя аутсайдерами, гораздо меньше, чем тех, кто считает Казахстан своим домом, где от них что-то зависит и который они готовы защищать. При этом многое зависит от самоидентификации самих граждан Казахстан со своей страной, с которой большинство хотело бы связывать свое будущее и будущее своих детей. И эффективная защита наших национальных интересов будет зависеть, в первую очередь, не столько от боеспособных вооруженных сил. Она в значительной степени зависит от общества и власти, мобилизованных вокруг общих ценностей и принципов, которые способны превратить государство в «сильную крепость», в случае реальной угрозы для этих ценностей и принципов. В конечном счете, если местная власть не «воюет» с собственным народом, любые внешние угрозы не так страшны. Но пока элита занимается своей «игрой престолов», есть риск того, что они могут окончательно потерять связь с обществом, которое окажется под информационным контролем других игроков, в том числе внешних. Как отмечалось выше, в условиях, когда национальная безопасность страны в целом и информационная безопасность в частности, понимается властью, в первую очередь, как безопасность самой элиты, то любая государственная информационная политика начинает играть против государственных же интересов. Следовательно, все локальные попытки улучшить положение СМИ, через законодательные изменения, неэффективны без системных политических изменений. Это связано с тем, что информационное пространство Казахстана, в целом, и медийная сфера, в частности, лишь элемент существующей политической системы. Без повышения конкурентоспособности всех сегментов политической системы, любые попытки повысить конкурентоспособность только медийного  пространства будут иметь низкий КПД.  Причина в том, что именно власть определяет правила игры в разных сферах общества. И те правила игры, которые доминируют в информационном пространстве РК, приводят, в том числе, к сдерживанию развития полноценного медийного рынка. 

Таким образом, чтобы подытожить сказанное, для поддержки казахстанского медийного рынка необходимо предпринять несколько важных мер.

Во-первых, ограничить вещание российских СМИ в Казахстане.

Во-вторых, перестать уничтожать и блокировать казахстанские медийные структуры, действующие легально и создающие казахстанский контент. Ведь таким образом мы не повышаем свою информационную конкурентоспособность, а еще больше превращаем страну в информационную колонию, где хозяйничают иностранные медийные игроки. Кстати, эти игроки еще умудрялись стричь шерсть с казахстанского рекламного рынка, абсолютно не вкладывая ничего в развитие «казахстанского содержания». Понятно, что кому-то во власти часто не нравится нелицеприятная информация о себе со стороны некоторых казахстанских СМИ. Но намного лучше, если пар выпускается через дискуссию, чем посредством более радикальных действий. Ведь природа не терпит пустоты. Если в стране, посредством ослабления казахстанских on-line и off-line media, появляются пустоты, которые заполняют СМИ других стран или еще хуже, радикальные идеологические центры, то тогда мы сидим на бочке с сухим порохом, которая, рано или поздно, взорвется.

В-третьих, если чиновникам так нравится государственный заказ, то необходимо введение абсолютно нового механизма распределения государственного заказа только на основе рейтинга популярности тех или иных off- и on-line mass media. А лучше госзаказ оставить только в сфере детских и культурных программ.

В-четвертых, полностью согласен с мнением о том, что если государственные СМИ неплохо существуют за счет государственных заказов, то следует ограничить их доступ на рекламный рынок, который следует отдать казахстанским негосударственным медийным структурам. Ведь в сфере экономики чиновники уже заявляли о том, что хотят сократить присутствие государственных и квазигосударственных компаний в конкурентной бизнес- среде, чтобы не мешать развиваться частному бизнесу. Почему бы такое не сделать и в медийной сфере.

В-пятых, существенный акцент следует перевести на производство и активное развитие качественного казахоязычного контента, который в любом случае будет востребован, в том числе по причине демографических трендов в Казахстане. То есть речь идет о количественном и качественном росте казахоязычного информационного поля. 

В-шестых, поддержка и развитие СМИ в регионах Казахстана. Как показывает мировая практика, во многих государствах мира популярность региональных СМИ бывает нередко выше, чем у национальных. Причина проста. Многих людей в первую очередь интересуют те проблемы, которые происходят там, где они живут.

В-седьмых, начать активное сотрудничество со странами Центральной Азии в информационной сфере, чтобы разбить давнюю информационную изоляцию всех наших стран друг от друга.

Айгерим Капар — независимый куратор, культурный активист, основатель творческой коммуникационной платформы Artcom. 

Кураторская рефлексия о выставке «Estelikter. Ótkenmen syrlasý» памяти жертв политических репрессий

Летом 2019 года в Астане, в доме Кубрина и галерее TSE Art Destination в рамках Astana Art Show прошла выставка «Estelikter. Ótkenmen syrlasu / Воспоминания. Диалоги памяти / Re-membering. Dialogues of memories». Участники неформальной школы «Art Collider» — когда искусство встречается с наукой, платформы «Artcom», совместно с учеными провели серию публичных лекций, дискуссий и воркшопов по переосмыслению исторического прошлого и памяти с целью найти язык описания постколониальной и деколониальной ситуации в Казахстане. На выставке были представлены работы художников и ученых из Казахстана, Узбекистана, России, США, Великобритании, Кыргызстана и  Венгрии, а также работы молодых художников, участников неформальной школы «Art Collider», тьюторкой выставки выступила Алмагуль Менлибаева

Выставка стала пространством для диалога памяти и обмена воспоминаний между разными поколениями, где заново осмыслялись природа и масштабы политических репрессий и их последствий. Художники и ученые рассказывали истории и дали возможность быть услышанными голосам пострадавших от коллективизации и раскулачивания, голодомора 20-30-х годов, депортации народов и режима лагерей ГУЛАГа.

• 

• 

• 

• 

Идея проекта строилась на принципах «Re-membering»:

«Re-membering» (восстановление воспоминаний) — концепция разработанная в постколониальной теории, это инструмент освобождения от травм колониального прошлого; «Re-membering conversation» (воспоминательные разговоры) — так же способ излечения боли от утраты близких людей в психоанализе. (Основной метод исцеления — это проговаривание воспоминаний об ушедшем человеке).

Выставка была задумана как коллективная психотерапия — проговаривание и обсуждение общих травм. Это сложная тема, которая схватывает тебя за живое, то, что хочется забыть и не вспоминать, но эта боль никуда не уходит, ее как и любую личную травму важно освободить и освободиться через обсуждение, осмысление, озвучивание.

Выставка ставила перед собой задачу вовлечь общественность в обсуждение замалчиваемых страниц недавнего прошлого. Она сопровождалась публичными лекциями историков, философов, антропологов и художников. На лекциях присутствовала широкая публика от школьников до пенсионеров.

Каждое новое поколение имеет право на пересмотр истории. Для нас как для  поколения «после конца колониализма», стремящегося деколонизироваться, было важно пройти этот путь.

• 

• 

• 

• 

• 

• 

Зрители посещали выставку семьями, обсуждали свои семейные истории. Было заметно, что детям репрессированных сложно вспоминать судьбу своих родителей, внуки же напротив заинтересованы и готовы обсуждать публично историю своих репрессированных предков.

Дистанция

• 

• 

С открытия выставки памяти жертв политических репрессий «Estelikter. Ótkenmen syrlasu» прошел год, это достаточная дистанция для рефлексии. За этот год произошла череда событий, потрясений, глобальных изменений как в Казахстане, так и во всем мире.

Выставка стала важным опытом для сообщества Artcom и повлияла на наши личные и гражданские позиции, художественную и кураторскую практику. Тематика выставки была сформирована благодаря работе неформальной школы Art Collider. Программу мы разрабатывали коллективно совместно с участниками школы, исходя из их запросов и интересов. Формирование постколониального дискурса в Казахстане происходит  в научной и художественной сферах и обсуждается еще с 70-х 80-х годов. К сожалению, эти исследования зачастую остаются внутри этих сообществ и практически не проникают в широкую общественную дискуссию. Для нас выставка стала способом “вынести” этот разговор в общественное поле и создать условия для публичного обсуждения.

Тема выбрана была не случайно, политические репрессии как травма — краеугольный камень в нашем коллективном понимании того, что с нами случилось вчера, и кем мы стали сегодня и как мы можем конструировать наше будущее. Нам важно осмыслить наше прошлое, так как  невыученные уроки имеют тенденцию повторяться. Это мы сегодня можем наблюдать не только в Казахстане, но и в мире начиная от Black lives matter до “обнуления” в России.

• 

• 

• 

• 

• 

• 

Наша выставка — это символичное продолжение проектов:  “Жоқтау 1937 Территория памяти” (2014)  в ГМИ им. Кастеева организованная Ажар Жандосовой при поддержке Фонда Сороса  и выставка  “Архипелаг Карлаг” (2016) в Национальном музее РК, и музее Караганды (2017) организованная Академией “Болашак” под кураторством Алмагуль Менлибаевой.

В процессе организации мы обращались также к различным компаниям и бизнесменам, но они нас не поддержали. Первыми откликнулись наши друзья и партнеры Умит Аймурзиева из “DC Lab” Назарбаев Университета, Дина Байтасова организаторка “Astana art show”. Мы благодарны им за смелость вовлечься в проект. В итоге выставка состоялась при поддержке акимата города и Сарыаркинского района и архива города. Нашим партнёром выступила Академия “Болашак” и проект “Карлаг. Память во имя будущего” под руководством Нурлана Дулатбекова.

«Estelikter. Ótkenmen syrlasu» была беспрецедентно профинансирована из государственного бюджета. Это вводит тему советских репрессий в современном искусстве в бюрократические круги нашей страны.

Важным моментом для нас стала совместная работа, и что это не виденье только одного человека, а коллективный құрақ көрпе (лоскутное одеяло) наших мыслей, реакций на прошлое и современность. Художники были не только участниками, но и также организаторами выставки. Процесс организации пришелся на предвыборное время.  Несколько дней мы даже не могли попасть в галерею, так как весь район был перекрыт в связи с протестными митингами.

Образовательная и публичная программа ArtCollider

• 

• 

Программа Art Collider по проекту проходила на протяжении года в Национальной академической библиотеке РК, Astana Hub, КАЗГЮУ им С. Нарикбаева и в стенах выставки в галерее TSE Art Destination и в Доме Кубрина. Модераторкой выступала Асель Мукашева, менторками Кульшат Медеуова и Алима Бисенова. Дизайнерками Аружан Жумабек и Айгерим Оспанова, операторки Айгерим Оспан и Мадина Саргали.

Программу открыл исследователь Арсен Тусупбеков с обзором лекции Сергея Абашина “Был ли СССР колониальной империей?”. Участники сошлись во мнении, что на их взгляд из Центральной Азии, СССР однозначно был колониальной империей и важно разобраться как эта политика на нас сегодня влияет. 

Антрополог Алима Бисенова прочитала лекцию “Конструкт “женщины Востока” и проблема ее “спасения” в советском и неолиберальном дискурсах”.  Она раскрыла, почему воровство невест — это не традиция, а как раз исключение и почему запрет на уплату калыма в советское время стал фактором развития «воровства» невест как способа избежания наказания и сегодня ошибочно воспринимается традицией. Мы обсудили фильм о голоде 20-30-х годов Жанболата Мамая “Зулмат. Геноцид в Казахстане” с историком Радиком Темиргалиевым.

Исследовательница Алтынай Камбекова выступила с лекцией “Что такое постколониальная теория и с чем ее “едят””. Философ Дмитрий Мельников, вопрошал память и степь в поисках идентичности в работах художников. Культуролог Зира Наурзбаева рассказала о репрессированной казахской музыке. А историк Алмас Жунисбаев поведал о роли и месте Санжара Асфендиарова в истории Казахстана. Художница Диляра Каипова рассказала о влиянии советской репрессивной политики на традиционное текстильное производство Узбекистана.

Мы организовали экскурсии в мемориальный комплекс Акмолинский лагерь жен изменников Родины (АЛЖИР)  и Музей КАРЛАГ в Долинке. Аружан Жумабек провела Aul Picnic, где мы читали произведения репрессированных авторов или о них самих изданных Академией Болшак.

Таким образом наша программа с разных сторон освещала темы колониальности, репрессий, травматической памяти и.т.д. Каждая наша лекция заканчивалась дискуссиями о языке, идентичности, вопросах колониальности и о том, как нам всем сегодня здесь вместе жить, казалось бы с разными историями, но общей болью. В обсуждениях принимали участие люди различных этнических принадлежностей, возрастов, профессий. Политические репрессии 20-х-50-х годов 20 века затрагивают каждую семью в Казахстане вероятно это “история”, вокруг которой мы можем найти общность, точку сборки и понимание, что мы объединены не только одной территорией, но и чем-то большим и самое главное общим будущим. 

За последние годы в Казахстане произошло несколько резонансных событий, начиная с конфликта в Караганде, заканчивая “Масанчи” и сегодня нам важно понять как преодолеть дистанцию между нами, отчужденность от нашей памяти и истории и жить на одной земле, осознавая контекст того, как мы появились на этой территории. Это поможет нам проявлять больше солидарности и перейти от сознания  разделенности к сознанию единства, брать ответственность за происходящее вокруг и друг за друга.

Например, нам важно взять ответственность за ситуацию с осушением озера Малый Талдыколь в Астане. Это проблема нашего постколониального общества, яркий пример отчуждения от собственной земли, природы и памяти. Многие люди молчат или вообще не реагируют на уничтожение системы Талдыкольских озер, за исключением жителей соседствующих с озерами. Мы настолько отчуждены, что не чувствуем, что это наша земля,  наша вода, наша территория, наше здоровье, что не в состоянии позаботиться о своем доме.  Нам, потерявшим Арал, наблюдающим тихую трагедию Балхаша, в период пандемии непозволительно быть равнодушными. Нам важно деколонизировать свое сознание и объединяться для создания свободного будущего.

Контекст

Можно заметить, что тема пост- и деколониальности начинает все чаще подниматься и обсуждаться в СМИ, социальных сетях, устойчиво присутствует в информационном поле постсоветских стран, даже превращается в аттракцион и инстументализируется. Наша выставка — это осмысленный вклад  в расширение этого дискурса.

Хотелось бы особо отметить, что если мы обсуждаем советское наследие, то мы не ищем виноватых, не хотим кого-то наказывать, выносить приговоры. Мы рассматриваем феномен тоталитарной власти, колониальной государственной системы, которая выступает машиной подавления, уничтожившей миллионы людей, не согласных с ее идеологией, и то какие последствия она на нас оказывает, и как нам работать с этими эффектами.

Выставка, публичная и образовательная программа создали контекст для обсуждений, кого-то сподвигли к изучению истории семьи, кого-то вдохновили на написание книги, а некоторых участников — даже на создание новых исследований и научных, культурных проектов по данной теме.

Культурный социолог Диана Кудайбергенова назвала наш проект — выставкой десятилетия. Но на мой взгляд полноценного глубокого  обсуждения выставки в медийном поле, социальных сетях, не произошло, фокус скатился в личные конфликты между куратором фестиваля и одним из художников-участников выставки.

Данная ситуация показывает, что у нас до сих пор нет адекватного языка для обсуждения массовых трагических событий. Нам до сих пор страшно и неудобно обсуждать такие темы, что легче сместить внимание на что-то деструктивное и избегать сути.

Но я уверена, что впереди нас еще ждет анализ и проекта «Estelikter. Ótkenmen syrlasu», и вопросов, которые он поднимает. Очень надеюсь, что найдутся неравнодушные и смелые люди, которые помогут показать выставку и в других городах и странах.

Мне лично этот проект помог с большей любовью и глубоким пониманием посмотреть на себя, свою страну, землю и народ, которые буквально всего 30 лет назад вышли из лаборатории СССР искалеченные, изуродованные, травмированные, потерянные со стертой идентичностью, памятью, историей и культурой.

Когда ты смотришь на наше постколониальное общество, пережившее геноцид, как на пациента, которому нужно лечиться и восстанавливаться после долгой и изнурительной “колониальной болезни”, в тебе просыпается больше любви к земле, благодарность предкам за бесценный подарок и привилегию жить в собственном государстве, потому что любовь — это то, с чего все начинается. Я верю, что наша коллективная любовь, забота, наполнение нашей культуры новыми смыслами могут эту землю сохранить и деколонизровать наше будущее.

Гания Чагатаева — художник (Алматы, Казахстан)

Пляски смерти на точках жизни. О творчестве Оразбека Есенебаева

Апокалиптическая драма человеческого существования TRIPLE MEMORY была недавно представлена в галерее ESENTAI GALLERY. Графика Оразбека Есенбаева – вневременные химерические образы, пронизывающие движение человеческого бытия, в качестве чудовищного проявления механизма Смерти. Плоскостное изображение, отсутствие перспективы, сведенные к единым символическим образам – панорама истории человечества, вечная борьба Жизни и Смерти, которая будоражила умы средневековых мистиков, снилась Франциско Гойе, проявилась в «Гернике» Пикассо. Это наша память о войне, наши глубокие ментальные ассоциации от преступления Каина и до сегодняшнего дня, реликтовые залежи сознания, из века в век, словно чума несущие разрушение, бедствие и приводящие к общему обесцениванию смысла человеческого существования. В годы общественных бедствий – это признак восставшего Голема, зашифрованная фатальность, запечатанная программа о ничтожестве человеческой жизни, о равенстве каждого перед лицом Смерти.

Смерть всегда была центром философского осмысления Жизни. Мы воспринимаем Жизнь как циклически самовыражающуюся материю. И в этом непрекращающемся движении, казалось бы, Смерть является ее неотъемлемой частью, регулирующим итогом существования отдельного явления. Сократ сказал: «Если смерть страшна, то причина этого не в ней, а в нас». Но тогда какой «сон разума рождает чудовищ»? Возможно на эти вопросы и отвечают работы Оразбека Есенбаева. Художник нисходит к архаике восприятия, к реликтовой структуре модальности, которая выражается в индивидуальном психическом сознании человека, когда социально-физиологическому процессу разрушения предшествует духовная интеллектуально-творческая смерть. Плоскостное сплетение демонических образов – будто письмо, послание самого автора. Художник находит язык химерической интерпретации графического текста, затягивающий в паутину первичного состояния нервных узлов синестетического хаоса. В этом головокружительном круговороте, экстатический ритм химер синтезируется на уровне физиологического восприятия: мы слышим топот сапог и скрежет зубов, лязг цепей и крики в ночи. Адское соитие гипертрофированных и крепко слепленных перетекающих форм воспринимается как борьба, бессмысленная война, как апокалиптическая неизбежность, цикличность кармического существования в поисках обретения утраченной целостности человека. Но в этой оглушительной какофонии, в этом органическом хаосе, присутствует ритмическая монохромность, создающая плоскостную орнаментальную статичность скифского звериного стиля, где сквозь сплетения сбалансированных фантастических образов, мы улавливаем легкую иронию автора: Жизнь противоположна Смерти и над всем властен Вселенский порядок —  Творец, Демиург, Художник. Когда смысл существования становится выше самой биологической жизни, в борьбе Жизни и Смерти побеждает Художник, потому как в самой сути саморазвития и совершенствования заложена формула бессмертия. Творчество Оразбека Есенбаева – это текст вневременной проблемы смысла человеческого существования, где каждый может найти частицу своей жизненной драмы. Этот тот путь борьбы, который сам автор пропустил через свою жизнь и в этой схватке он вышел победителем. 

Оразбек Есенбаев – немолодой и седовласый художник говорит о себе: «Я закончил художественное училище, институт, отслужил в армии, женился. Всю сознательную жизнь я делал заказные работы, чтобы обеспечивать семью и поставить детей на ноги. И только теперь, когда дети и внуки выросли, стали самостоятельными, я могу целиком посвятить себя творчеству». (Невольно вспоминаешь скольких художников ветер перемен занес в бездну поиска лучшей жизни; сколько талантливых художников, наступив на горло собственной песне, положили на плаху свое творчество ради того, чтобы элементарно прокормить семью). Исторически с девяностых годов, сам процесс творчества оказался, по большому счету, не востребованным. Мы потеряли графику как вид искусства, практически низвели на нет все возможности графической формулировки, многообразную классификацию графических техник. Сегодня по всему миру на полном ходу продолжает развиваться офорт, акватинта и ксилография, модернизируется литография и шелкография. На этом фоне Оразбек Есенбаев делает парадоксальный жест, поворот к изначальному простейшему графическому языку изложения – методу Точечной графики, виртуозно выводя нас в большие тональные плоскости картин, на столкновении живописи и графики, черного и белого, Жизни и Смерти. Художник возвращает нас к изначальному, к истоку, установив шариковой ручкой Точку – пиксель на шелке, отправную Точку, начало зарождения. Хотелось бы верить, что эта Точка — Точка отсчета на пути реанимации и дальнейшего развития забытого языка искусства Графики, Жизни линии и тона.

Лидия Кошутская — казахстанская писательница, филолог, преподавательница английского языка и выпускница ОЛША. Публиковалась в сборниках Литературной школы, альманахе Literra Nova и литературных журналах.

Литературный фестиваль молодых писателей в Казахстане «Литература – это игра. Всё должно быть несерьёзно».

Эту фразу произнёс Сергей Александрович Надеев, когда знакомил нас со своим творчеством и с удовольствием рассказывал о всевозможных литературных мистификациях – и тех, что творил сам, и тех, какими вдохновлялся. И мы сидели с серьёзными лицами, кивали, что-то конспектировали. Казалось важным не упустить деталей – конечно, когда ещё предоставится подобный случай: из самой России – к нам – приехал настоящий литературный фестиваль!

Нас вечно пугали, что литературной жизни в Казахстане как таковой нет. И это было сложно слышать людям, которые, как я, например, с детства мечтали публиковать свои книги, создавать новые миры и изящно разбрасывать слова по тексту. Поэтому огромным облегчением было узнать, что враки всё это. Хотите – вот вам, пожалуйста, литературная школа, вот писательские клубы, вот даже несколько журналов – мы, конечно, всегда жаждем большего, но как фундамент для начинающих, начавших и всё продолжающих писателей это работает. 

В России форумы и фестивали молодых писателей уже имеют немалую историю, а вот для нас подобное – ещё в новинку. Потому-то и желающих принять участие было немало, несмотря на строгое ограничение по возрасту и количеству тех, кто может присоединиться к семинарам. Организовать фестиваль получилось благодаря значительной поддержке: помогали Некоммерческая организация Фонд социально-экономических и интеллектуальных программ (СЭИП) вместе с литературным журналом «Дружба народов» при поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям (Роспечать) и Российским Книжным Союзом (РКС). И, разумеется, не обошлось без Открытой Литературной Школы Алматы – основного оплота молодых писателей Казахстана.

Итак, местные молодые писатели достали из папок ждавшие своего часа файлы с текстами, отправили и стали ждать. И дождались! Двадцать человек прошло отбор и к 24 октября были готовы окунуться в литературу на все выходные. Оказалось, географию фестиваля захватили не только авторы из Алматы, но также поэты и прозаики из Шымкента, Семипалатинска, Байконура, Воронежа и Москвы. И это не может не радовать: одну из основных целей фестиваля – налаживание творческих связей между молодыми российскими и казахскими авторами, литературными журналами и литературными сообществами – можно считать успешно достигнутой.

Октябрьским вечером мы собрались в конференц-зале, ещё пока скромно и в душе гордясь тем, что мы здесь оказались. Замечали, что когда вместе собираются творческие люди, то это всегда удивительная и разнообразная компания. Все непохожи друг на друга самым прекрасным образом, и, если повезёт, все захотят поделиться своими стихотворениями или рассказами. Нам, к примеру, сразу в первый вечер довелось уговорить всех присутствовавших поэтов почитать свои произведения. Уютно познакомившись, поделились по семинарам и обсудили план действий на ближайшие дни.

Семинаров – два: прозаический и поэтический. Анна Юрьевна Гедымин, руководительница семинара поэзии, сразу забрала себе товарищей-поэтов, а нас собрали сразу два мастера: Ольга Александровна Брейнингер, известный современный прозаик родом из Казахстана, и Сергей Александрович Надеев, главный редактор журнала «Дружба народов». Нам сразу же был обещан настоящий «бойцовский клуб» во время обсуждения наших работ; мы же заверили, что мы не будем плакать слишком много и с честью выслушаем всё, что думают о наших текстах. Два сложнейших правила: не говорить «мне нравится» (чтобы исключить субъективность и оценивать рассказы, как они есть) и молчать, пока вашу работу обсуждают остальные. Забегая вперёд, скажу, что с этим мы почти справились, я нами довольна.

Мастер-классы перемешивались с творческими встречами и обсуждениями. После вступительных слов от Сергея Надеева, Ильи Одегова от имени Литературной школы и Айман Кодар от журнала «Тамыр», нас ближе познакомили со своим творчеством наши мастера. Молодым авторам исключительно полезно прикоснуться к знаниям о том, как уже именитые писатели и поэты начинали издаваться и пробились в литературу, поэтому мы слушали, затаив дыхание. После – круглый стол на тему «Литературные журналы как показатель состояния литературного процесса». И здесь Сергей Александрович высказал мысль, которая показалась мне одной из самых полезных на семинаре: «Неприсланный рассказ не будет опубликован». Советую отметить эту идею всем авторам, кто боится высылать свои работы в издательства или журналы. Распечатать, наклеить на стенку и читать почаще.  

– В дни Фестиваля самыми важными ощущениями были: ощущение литературы в воздухе, которым мы дышали, – делится одна из участниц фестиваля, писательница Татьяна Черток. – Новое, четко обозначенное пространство, где говорили о своих работах и произведениях коллег, современной и классической литературе, российских и казахстанских журналах. Мы узнали о том, куда и как двигаться нам – молодым писателям. А самое важное было на семинарах, когда мы знакомились друг с другом через текст, а мастера деликатно разбирали наши чувства, мысли, идеи, переложенные на бумагу. И еще важные ощущения – открытость и поддержка со стороны мастеров, литературный взаимообмен, переосмысление своего творчества и понимание того, что пишу и почему.

В рамках самого «бойцовского клуба» били часто, метко, и – что важно – вежливо. Большая ценность в подобных фестивалях – это возможность лично услышать живые комментарии читателей, более того – читателей искушённых и профессиональных, которые сами уже не раз проходили через все круги редактуры своих произведений, а потому действительно могут посоветовать, как вдохнуть жизнь в рассказ или стихотворение. Нервничали, конечно, все – и совсем новички в литературе, и уже бывалые, публикующиеся авторы. Каждый рассказ – как первый. Всё так же неизвестно, что придётся по душе читателям, а что скажут нещадно править. Однако сюда попали те, кто так легко не сдаётся – все комментарии товарищей по семинару тщательно записываются, обдумываются, а потом, глядишь, увидим новые, уже более изящные версии произведений в каком-нибудь литературном журнале. И это не преувеличение – пятерых авторов рекомендовали к публикации в журнале «Дружба Народов» по итогам фестиваля. Один из них, Ален Шакиров, рассказал о своих впечатлениях после фестиваля:

– Поскольку прежде мне не доводилось принимать участия в сколько-нибудь заметном литературном событии, первый опыт подарил не только новые навыки, знания и полезные знакомства, но позволил также сделать несколько важных выводов. Первое – литературный русский язык в Казахстане по-прежнему жив, – жив стараниями тех, кто находит в себе силы оставаться в стране, будь то профессиональные литераторы или их ученики; жив благодаря тем, для кого русский язык стал практически родным, и это чудесно. Второе – нужно уметь критиковать; здесь необходимо развивать в себе навыки оратора, которыми я, увы, никогда не мог похвастаться. Надо всё же выбираться из степей иногда, и проводить больше времени с людьми. И третье, – важно выработать в себе хотя бы минимальные амбиции, без которых в большую литературу не пробиться; и, невзирая на свойственную веку проблему дефицита времени, всегда держать свободными часы для чтения и размышлений.

Валерия Макеева, ещё она из участниц семинар прозы, ясно ощущает, как полезен оказался фестиваль:

– Мы пишем. И, оказывается, это кому-то нужно, кроме нас. Литературный фестиваль еще раз это доказал. Мы провели три насыщенных дня в компании редакторов, писателей и педагогов, узнали много нового о себе и своих текстах, познакомились с единомышленниками и наладили «литературные связи», если это можно так назвать. Фестиваль прошел в октябре, а поддержка чувствуется до их пор. Наверное потому, что мы продолжаем общаться между собой, делимся фотографиями и показываем друг другу теперь уже новые тексты. Не знаю, что круче – сам фестиваль или его послевкусие.

При этом, конечно, все обсуждения – это не только боль критики, но и радость, когда находишь своего читателя, когда видишь, как загораются глаза у других, обсуждающих твою работу, как все делятся эмоциями, которые в них вызывали строки рассказов и стихотворений. Главное – это не забывать, что литература – это игра. Самая серьёзная и самая несерьёзная одновременно. И играть – одно удовольствие.