Аслан Жаксылыков. Ваятель (Отрывок из нового романа)
Что-то случилось с временем, и оно перепархивало куропаткой по прихоти чьего-то сна, и не было никакой возможности узнать – чьего же именно? Время стало чьим-то смертельным дыханием, поэтому огромные армии неспешно разворачивались корпус за корпусом в предгорьях Лу Тау, готовясь к смертельной схватке, к многодневной рубке, в итоге которой должно полечь костьми множество юношей кокборе, борисаров, кургуров и утургуров, зигитов,1 в чьих глазах светилось черное солнце молодости, а звезда любви еще даже не восходила, поэтому ты торопился, днем и ночью трудился над Банзаем. Этот мир никогда нельзя было понять, его алые восходы и закаты приводили в отчаяние, а падение лепестков вишни с цветущих веток на траву забвения обрекало на бессонницу, поэтому ты спешил, рубил-тесал бока глыбы, шлифовал камень, проливая кровь и пот, обагряя гранит сукровицей со вздутых ладоней. Время сворачивалось желтым лепестком шафрана, и с этим ничего нельзя было поделать, в глазах стояли слезы, тление углубляло каждую морщину, иссекая твое лицо и тело с мастерством бесподобного ваятеля – самой смерти. И с этим ваятелем нельзя было сравниться, потому что невозможно пробудиться в упоении смертельного сна. Ты не помнил своего прошлого. Лишь отдельные воспоминания бредом проносились порой в сознании, и в этих невероятных видениях сотни лет обретался ты то ли призраком, то ли младенцем, припавшим к сосцам волчицы, упивающимся горьким-прегорьким млеком полынной, тонко-тонко скулящей матери, а рядом с тобой копошились еще два волчонка с ликами печальных старцев. А потом был баркас – ковчег перевернутый, плывущий через вечность, и вы были стаей несметной моли, копошащейся в ворохах то ли одежды старцев, то ли их смертного праха и тлена.
