Журнал «ТАМЫР», №43, январь-июль 2016

2001 год

4 января
Ж.Б.: Под знаком “вынужденного вдохновения”
Все ухищрения напрасны.
Произведение искусства – “это та силком навязанная свобода, которая его сообщает и которая позволяет истокам, несказанным глубинам первоначал, проступить в произведении, кристаллизовавшись, и окончательно закрепивщись”…
За лакановской теорией Другого определенно угадываются фигуры Сартра и Хайдеггера (подключая сюда и Гегеля), потому что помимо упований на объективность поступи означающих, сама неизбежность соотнесения этой поступи с неким порождающим ее Отсутствием выдает присутствие Хайдеггера в самом средоточии лакановской мысли.
(У. Эко. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб.: Петрополис. 1998. С. 338-339).

6 января

Мои смехо-стихо-сложения

* * *
Перегорела лампочка любви,
Теперь, поди ж, ее восстанови.
Какая же вольфрамовая нить
Способна вновь сердца соединить?!

* * *
Глазик Синди пострадал,
Ей никто совет не дал:
“Разве льют в глаз кислоту
Из-за щелочи во рту?”.

12 января
Свобода с христианской точки зрения. Гуманизм.
Гуманистический манифест 2000 (3-ий манифест). Гуманизм 14 века Франческо Петрарка. Humanitas (Цицерон).
Гуманизм – построение научных интересов, направленных на изучение человека. Этика, история, в некоторой степени философия, изящные искусства.
Первый гуманизм – лингвистическое явление, стремление к другому человеку (изучение латыни, греческого, погружение в культуру другого. Стремление к богатству, точности. От точности берет начало наука.
Гуманизм – антропологическая черта человека (правовая, экономическая, нравственная).
Операциональная точка зрения на гуманизм. Гуманизм – это осознанная гуманность. Гуманизм не исчез.
Гуманизм и христианство. Направление культур к аскетизму. Языческая культура отвергается (Тертулиан, Августин).
Боэций и Кассиодор ратовали за синтез язычества и христианства.
П.Гуревич: христианство положило начало персонализму. Оно – питательная почва для гуманизма.
Секулярный гуманизм (глобализация) – атеистический. Религии разделяют.
Гуманизм – это реакция на христианство. (Н. Бердяев).

Гуманистический манифест 1933 г. (плановая экономика).
Гуманистический манифест 1973 г. Ненависть, исходящая от “добрых” по отношению к творящему человеку (Ф. Ницше).

Гуманизм – продукт умозрения.
Гуманитарная интервенция. Вера в прогресс. Религия – самообман, вера в чудеса – мракобесие (Виталий Гинзбург, физик).
Дружественное расставание с религией, человека с богом. Отпущенность.

Леонид Баткин. Монография о Ренессансе (2000). Нельзя отвергать Бога. Интегральный гуманизм (Н. Бердяев. Философия свободы).
Миф не возникает случайно. Для того чтобы создать его, необходимы определенные качества, и надо приложить усилия, чтобы довести создание до конца. Париж был полон бедствующими художниками, загубленными наркотиками, алкоголем, голодом, болезнями. И миф о Модильяни был уже в ходу при его жизни раньше, чем его узнали и признали как художника. Он был избранником этого Парижа именно потому, что обладал такими человеческими качествами, которые смогли воплотиться в миф.
Выставка Моди в Палаццо (Милан, дек. 1958).
…“случай” Модильяни – случай подлинного таланта и начинания интересного и многообещающего. Но и то и другое было в значительной степени погублено из-за беспорядочного образа жизни, отсутствия прилежания, а еще, главным образом, за счет хаотичного и амбициозного культурного диапазона, в котором смешались воедино Кардуччи и д’Анунцио, Достевский и Ницше.

(Р.Гуттузо. Ремесло художника // Иностранная литература. №4, 1978. С. 242-243).

«Я не пишу человека таким, каким он есть,
но таким, каким он должен стать»
П.Клее

(Цит. по Р. Гуттузо. Ремесло художника. Заметки о Рафаэле // Иностранная литература. № 4, 1978. С. 135).

Возрожденческая и рафаэлевская концепция подлинного искусства.

I. Художник выбирает среди различных объектов именно те, которые наиболее приближаются к его идее совершенства.
II. Художник изучая творчество старых мастеров, “берет от каждого из них все самое лучшее”.
III. Художник, наконец, должен воплощать свою собственную идею, т.е. самую “идею, которая приходит мне на ум”, нечто идущее из глубины души…

Достаточно посмотреть на Рафаэля, чтобы увидеть, как эти два понятия – “идея” и “имитация” не противостоят друг другу, но устанавливаются в состоянии совершенного равновесия.

(Р. Гуттузо. Ремесло художника. С. 231).

Свитки Ога Мандино (новая редакция)
Издание “Четвертая волна”
…Сегодня я возрождаюсь в винограднике, где плодов хватит всем. Сейчас я держу в руках путеводные карты, благодаря которым обретаю возможность проходить через бурные воды к берегам своей мечты.
Теперь я отвергаю неудачу и готов следовать мудрости и правилам, выводящим меня из тени на свет благополучия, признания и счастья, так далеко за пределы самых дерзких мечтаний, что даже золотые яблоки Гесперид кажутся всего лишь надлежащим вознаграждением.
…в отпущенный срок мне следует постичь искусство терпения, ведь сама природа отвергает поспешность…
…я отправляюсь в путь свободным от груза бесполезных знаний и цепи бессмысленных опытов. Природа уже наделила меня знанием и инстинктом более могучим, чем инстинкт лесного зверя…
…Ибо, что такое успех, как не состояние ума?
… Неудача есть отсутствие у человека способности добиваться своих целей, какими бы они не были.
Благие привычки – это путь к любому достижению.
Дурные привычки – это открытая дверь, ведущая к проигрышу.
Моими действиями руководят тираны: склонность, страсть, предубеждение, жадность, вожделение, страх, обстоятельства, привычки; и злейший из них последний. Поверх моих дурных привычек я прокладываю новые борозды под добрые семена.
Чтение свитков становится моей привычкой. Я повторяю текст и вскоре он становится частью моего сознания, а самое главное это то, что снова проникают в подсознание – таинственный, недремлющий источник, создающий мои сны и побуждающий к действиям, зачастую необъяснимым для меня самого.
…Мое желание встретиться с миром превышает страх, который я иногда испытываю на рассвете, и я становлюсь так счастлив, как я боялся и помыслить в этом жестоком и печальном мире…
Сегодня я начинаю новую жизнь!…Когда я последовательно читаю и перечитываю Свитки, я читаю их с полным вниманием, без каких-либо сокращений и отношусь к посланию со всей серьезностью, уважая и ценя его простоту. Ведь чтобы наполнить всего один кувшин, выжимают тысячи ягод, а кожуру с мякотью выбрасывают птицам. И так же с виноградником вечной мудрости. Много было отобрано и брошено на ветер.

Самосознание пирожка как трансцендентальное условие лингвистического регресса у человекообразных насекомых или “Коп сойлеме, акша давай!”

Как заманчив пирожок,
Но тенге менде всё жок!
Может лучше гамбургер,
Если ты не ардагер,
А, положим, бизнесмен?
Но когда же ябыл мен?!
Вот такой вот керемет!
Если нет других примет,
Все ж поройся калтада,
И поймешь, что ты – балда.
If you haven’t money, shit!
Лучше English подучить.
C’est la fin de l’histoire,
Если ты еще не стар.
“Ich bin Fuehrer, милый друг”, —
Пирожок промолвил вдруг,
И прибавил: “Ergo sum,
А ты кто без круглых сумм?”,
“Ендi не саган керек?” –
На казахском бог мне рек.
“Tat twam asi” – я ему.
Было ль это по уму?
“Разве знает он санскрит?” –
Моя совесть говорит.
Мне же он: “Интеллигент,
Волк тамбовский тебе кент!
Сенiн досын ит-шошка,
Кет, жогал, бит, кумырыска!”;
“Я все понял” – говорю,
И с тех пор я – “гав” да “хрю”.
19 января
Радио “Свобода”. “Поверх барьеров”. “Русские вопросы” Бориса Парамонова. “Маркизова лужа”

К/ф “Гусинные перья” о маркизе де Саде. Успех в Нью-Йорке. Реж. Филипп Кауфман. Точным его назвать нельзя. Искажены биографические факты. Мессидж: Сад – борец за свободу человечества. Мысль сомнительная.
Л. Шестов “Достоевский и Ницше”. Естественная необходимость. Сексуальная свобода – либертинаж. Для обычного человека Сад скучен. Сомнительна связь Сада и революции. Удачи фильма:
1. Правильна трактовка Сада как писателя. Сад писал телом. Трансгрессивный опыт Сад превратил в дискурс.
2. Ироничная интерпретация христианства. Антиномичность сакрального. Внутреннее исступление, пожирающее как огонь. Ж. Батай. Ритуалы жертвоприношения. Чудовищность божественного порядка. Сад понял природу Бога. Зло конституируется в момент встречи с Богом. Это не отсутствие добра. Насилие безмолвно (Батай).

Другая трактовка

Сад – триумф писательства, письма. Сад – уникум. Природа божества. Интерес Пушкина к Пугачеву. Метафизическая тема Сада у Достоевского. Россия знала социалистический опыт – социалистическое строительство. Сад стоит у истоков современной трагедии. Р. Барт. Семиология. Нет реальности вне знака. Сперма – субститут слова. Письмо – самораскрытие бытия. Логика как онтология. Юмористический сдвиг литературы. Если литература всё – то ее нет. В. Сорокин. Манера иронического садизма. Возможно ли искусство после Освенцима? (Т. Адорно). Возможно, как у Сорокина.

Глупость – это дар божий, но нельзя им злоупотреблять.
Конфуций.

25 января
На пути к выздоравлению. Да здравствует здоровье!
Ужин
Что на этот раз в Кигали
Вам на ужин подавали?
Подавали бешбармак
Из макаки – это смак!

2 февраля
Ж.Б.: За физикой всегда стоит метафизика. Коль скоро в природе все совершается по необходимости, то и в женщинах как в монадах наиболее приближенных к природе, все импульсы возникают в силу определенной необходимости, даже если эта необходимость направлена на то, чтобы уничтожить весь окружающий мир, разрушая все его законы, в т.ч. и нравственные. Последние наиболее уязвимы. Они – изобретение далеко не суверенного существа именуемого мужчиной.
Проект будущей статьи: “Зачем культура?”
Всё идет к упрощению. Раньше – многосложный символ, теперь – знак, отсылающий к другому знаку.
Синоним посткультуры – зомбирование.

Праздник у Жаната и Асоль

Жанат, Асоль – мои друзья,
Они мне водку наливают,
Печеной птицей угощают,
Сказать ли им, что мне нельзя?

Неблагодарный я глупец.
Не откажусь, я это знаю
Они же мне напоминают,
Что в этой жизни мне — конец.

Конец откуда и куда?
Зачем все эти краски мира?
Не избежать земного пира,
Когда всему ты скажешь – да!

7 февраля
КазГХА. Заполнил заявление на получение зарплаты по карточной системе.
Вечером с 16 до 21 ч. Большая стирка в прямом смысле. Шитье, залатывание дыр. Я думаю, всё это имеет положительный смысл. В перерывах ел вареную картошку, заправляя ее прожаренным луком (оставалось несколько грамм масла), а также пакетиком приправы, оставшимся от купленной накануне китайской лапши. Огонь добывал первобытным способом (газетой, подожженной во чреве включенного конвектора), поскольку не было ни спичек, ни денег. Вскоре нашел спичинку, лежавшую между одеялами.
Звонок от Тимура Тлеухана. Пригласил на свой концерт в субботу 10 февраля в 18.00. (150 тг. Необходимо уплатить за билет).
Прекрасный образец начала для какого-либо моего опуса
Не лепо ли ны начать, братие, —
Ой ты гой еси, князь Жанат Халелович!

9 февраля
День летний обещает и заботы
И легкий бриз между домов
Сгрудившихся. Готовят люди плов
И с красок дня слезает позолота.

10 февраля
La fin de belle epoche в ЦКЗ в исполнении Тимура Тлеухана
Цитаты из поэзии Владимира Семижонова. Вначале Бетховен, причем с Мендельсоном в обнимку. Под конец нордическая музыка, сглаживаемая итальянистостью как специями. В общем – всего понемногу. Но как прекрасно. Я никогда не знал, что смешение красок музыки приводит к таким удачным перспективам для ее восприятия. Как заявил мне Тимур после концерта – на семейном фронте, в отличие от творческого, у него нет никаких перспектив. Я признался, что и у меня тоже. Весь вечер слушал Вивальди.

13 февраля
Georg Trakl
Sonja
Abend kehrt in alten Garten;
Sonjas Leben, blaue Stille.
Wilder Voegel Wanderfahrten;
Kahler Baum in Herbst und Stille.

Мой перевод:
Соня

В старом парке вечер снова;
Сони жизнь, лазурь молчанья.
Диких птиц полет суровый,
Древо в осени, в молчанье.

Мои мысли

Мы все озабочены занятием по заполнению пустот, образуемых жизнью. А стоит ли?
Свобода – это слово не только эвфемизм, служащий для обозначения вседозволенности. Этот термин, прежде всего, призван разрушать старые стереотипы мышления в их борьбе с новыми, еще более жесткими. Свобода – это принцип жизнедеятельности людей, стремящихся воплотить его любой ценой — как путем духовного вырождения, так и возрождения.

Тождественность и свобода

Жанат Сыздыков: Тождественность – это осознание факта, что самость – самое важное, все приложимо к ней. Осознание себя в бытии. Принцип свободы – противоречие в определениях. Свобода не отчуждаема от его носителя.

12 февраля

Наименование моего возможного сборника работ:
Прозаические стихи и стихийная проза

21 февраля

Ода улице Саина и ее трудовым будням

Я иду по улице продажной,
Я по Саина, по Саина иду!
Здесь живой товар, хотя неважный,
Честь и слава, все же, древнему труду!
(Ж.Баймухаметов)
Апокалипсис по алматински

Конец времен уже настал. Людские взоры
Обращены вовнутрь, где снаружи
Льет слезы дождь, истошно бьют баклуши,
Осколки звезд и неба рушатся на город.

Но на какой же город, знаешь ты?
Да, знаю я, на Алматы.

(Ж.Баймухаметов)
22 февраля
Все стало вдруг совершенно иным. Вглядываешься и вглядываешься в мир, и самые ничтожные вещи вдруг разрастаются до бесконечности. И чем богаче ты становишься, тем ты становишься беднее. < …>
(Письмо Г.Тракля Э.Бушбеку // Г.Тракль. Стихотворения. Проза. Письма. СПб. 2000. С. 506).

По прочтению этого фрагмента со-чинил следующее:

Бедность

И грустит, и грустит одиноко душа, —
Все предметы исчезли, лишь тени чернеют
На заснеженных мыслях, и их вороша
Прозреваешь, что стал еще на день беднее.

Декомб: Внезапное обращение к крайностям является постоянной чертой мышления Хайдеггера и его последователей. Если какая-либо вещь (имеющая отношение к метафизике) представлена как возможная, то затем она будет представлена как неизбежная. Все происходит так, будто упоминание философом возможности воспринималось как вызов.

(Цит. по Декомб В. Философия грозовых времен // Декомб В. Современная французская философия. М., 2000. С. 266).

Мои смехо-стихо-сложения

* * *
Я помню райское мгновенье,
В кино увидел я модель,
И вот теперь я в возбужденье
От “Полдесятого недель”.

Daseins Logik

Мы есть те, кто мы есть,
И не есть мы не можем, —
Мы должны все же есть,
Но все съесть невозможно.

Американской актрисе Шерилин Фенн (к/ф “Слияние двух лун”) без надежно

Шалунья ты и я шалун,
Но ты из Голливуда, —
Интерференции двух лун,
Увы, у нас не будет.

И в моем переводе на английский под редакцией И.Полуяхтова:

You and me, we are so keen,
But you’re a super in action,
Helas! We have not been
Two moon’s interferention.

И то же самое на казахском:

Бiз екеумiз ап-айбат,
Оскар, бiрак, саган унайды,
Екi айдын маhаббат,
Бiзде ешкашан болмайды.

Мои аллюзии
Слова как вещи и вещи как слова… (аллюзия на работу М. Фуко Слова и вещи).

Гимн фетишиста

Не тебя уж мечтал возжелать я,
Извини за такой перебив,
Я любил твое белое платье,
Утонченность мечты полюбив.

(моя пародия на стихотворение А.Блока)

Мои само-определения

Что такое грех? Это ощущение несоразмерности твоего существа тому, что тебе предлежит. Ergo, всякий грех должен быть оплачен только в том случае, если ты ценишь себя выше предлежащего. Если же ниже, то считай, что ты его уже оплатил.

Целомудренность мысли

Когда чью-либо заслуживающую внимания мысль пытаются эксплицировать, т.е. сделать ее более доступной для понимания, она утрачивает свою первобытную целомудренность и превращается в погремушку для великовозрастных идей.

24 февраля
Название предполагаемого трактата:
Исследования по идеологии сексуальности

Декомб: Дело Хайдеггера

…вопрос о бытии принимает у Хайдеггера исключительно оригинальное значение, поскольку отныне оно должно удовлетворять двум условиям: бытие должно быть однозначным (при этом, не становясь концептуальным или родовым), бытие должно быть феноменологически доступным (не будучи, однако, редуцированным к переживаемому состоянию, к жизненному или “экзистенциальному” опыту. Такой поворот, заданный метафизическому вопрошанию, ведет, на мой взгляд, прямо к философскому тупику. Как бы то ни было, мне не удалось обнаружить у него политической окраски… Хайдеггер, быть может в силу того, что бытие дано нам лично, игнорирует необходимость того, что раньше называли промежуточными аксиомами, без которых невозможно было бы перейти от первых принципов – неоспоримых, но формальных – к соответствующим применениям.

(Декомб В. Современная французская философия. М., 2000. С. 288-289)

Декомб о современной и традиционной культуре

Когда культура современная и культура традиционная приходят в столкновение, современная культура провоцирует традиционную к восстановлению коллективной идентичности посредством изобретения более или менее удачного синтеза того, что приходит извне, и того, что идет от себя.

(Там же. С. 295)

Великие мыслители и почта

Великие мыслители также являются мастерами почты. Уметь хорошо играть с почтой до востребования. Сказаться отсутствующим и проявить силу. Чтобы не оказаться там в ту же секунду. Не поставлять по заказу, уметь ждать так долго, сколько потребует та сила, заключенная в себе, — до смерти, ничего не усвоив из конечного назначения. Почта всегда в ожидании, и она всегда до востребования. Она ждет получателя, который может случайно не прийти.

(Деррида Ж. О почтовой открытке от Сократа до Фрейда и не только. Минск. 1999. С. 309).

8 марта

Мои смехо-стихо-творения

Ода моркови

Пусть реют флаги над полками,
А я люблю любимую морковь,
Прошу, не трогайте руками
Мою рациональную любовь.

Человечество

Вскрываю вены дня умершего когда-то,
Из них сочится масса черная как смоль, —
То злоба где-то убиенного солдата,
То ненависть его и яростная боль.

Как можно обнаружить то, что никогда не появляется?
(Жанат Гераклитович)

Мои экс-центрики

* * *
Я — божественная жаба
Из железобетона
Обожравшаяся жетонами
И блюющая жабрами
И обжаренными бутонами, —
По желобу бежит от меня, о боже!
Женщина – баба.

* * *
Жанат –райский сад в переводе с арабского,
Жанат на казахском
как обещанье того,
что когда-нибудь
зажжется звезда,
и увидев ее,
люди скажут:
“Она давно умерла,
но ее свет
озаряет наш ночной небосклон,
под которым мы проживаем –
счастливые люди,
не зная границ,
ни руля,
ни имен.
Есть только душа благодатного мира,
и мы к ней причастны,
она называется –
Жан.

22 марта

Мои экс-прессионизмы

Молитва

Дни молодые свои бестолково растратив,
я ушел от ненужных хлопот,
тех, что хлопьями сыплются
на мой коченеющий лоб.
Взгляд перевел я на вещи,
манящие злом, заложенным в них
изначально.
Воспевать их – никчемная трата.
Они тем хороши, что не требуют
излишнего пафоса.
Они – что бродяги,
притулившись к холодной стене
в подземелье сидят,
и уже ничего не хотят, –
ни мира с людьми,
ни войны с Иными вещами.
Я блеснул перед ними
лишь гранью стакана,
в котором, то ли вино,
то ли жидкость красного цвета,
бегущая вверх по трущобам,
вдоль каналов, мостов
и гниющего тела людского.
Испаренья ее так любезны Всевышнему.
Дело этих вещей – внушать всему сущему
Страх и Заботу –
страх за взгляд одинокой души,
и заботу о том, чтобы всякая трата
превращалась в кусок
зачерствевшего хлеба.

Нео-логизмы

Антиполые
Мои экс-прессии

Плод от плоти.

Подражание Ангелусу Селезиусу

Тот, кто первое слово сказал,
Тот все битвы уже проиграл.

Миллион (Припев к будущей песне)

Пересчитай, прошу, моя любимая
Тот миллион, что заплатил я за любовь,
Любовь твоя, я думаю, не мнимая,
С разбега сразу ты полюбишь меня вновь.

27 марта

В библиотеке АН РК заказал подписку журнала Вопросы философии за 2000 г. Обнаружил следующие интересные публикации:
1. Иоанн Скотт Эриугена. Перифюсеон, или о разделении природы. №1 (с. 147-160).
2. Лунгина Д.А. Керкегор и проблема науки. № 1 (с. 161-167).
3. Сузо Г. Книжица Истины. № 7 (с. 114-131).
4. Ушакин С.А. Политическая теория феминизма. № 11 (с. 27).
5. Мамардашвили М. Из краткого введения в философию. № 12 (с. 64)
6. Кутырев В.А. Оправдание бытия (явление негитологии и его критика). № 5.
7. Кюнг Г. Познание мира и интерпретация текста у Р. Ингардена и Нельсона Гудмена. № 9.
8. Круглов А.Н. Понятие трансцендентального у Канта в критический период. № 4.
9. Бородай Т.Ю. Критика гностицизма у Плотина. № 4.
10. Брокмейер Й., Харре Р. Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы. № 3.
11. Люкс. “Третий путь”, или Назад в третий рейх. № 5.

В журнале “Иностранная литература” (№ 2, 2001) опубликованы “Воспоминания” Лу-Андреас Саломе о Ницше, Рильке, Фрейде и др.

Гаспаров М.М. Занимательная Греция. М., 1998.
Делёз Ж. Складка, Лейбниц и барокко. М., 1998.

2 апреля

Работа над дипломной работой студента. Художественный образ, художественный стиль, особенности художественного мышления Сабура Мамбеева: искусствоведческий анализ произведений.

Литература о нем:
Сарыкулова Г.С. Мамбеев – поэт красок // Известия Ан Каз ССР. Серия: филология.
Габитова М. Светлый мир поэзии // Искусство. 1973. № 12. С. 13-18.

8 апреля

Объективация страдания у художников

Подобно тому как художники воплощают в типы, объективируют в художественные образы лично глубоко выстраданное и тем как бы снимают с себя страдания, метафизики нередко объективируют характерные черты собственной личности в мировую сущность.

(Лапшин И. Шопенгауэр // Энциклопедический словарь. Изд. Ф. Брокгауза и И. Ефрона. СПб., 1903. Т. XXXIX. С. 779).

9 апреля

Так и сдох бы в окружении врачей в лице родственников, деловито, с серьезным выражением лица, сообщающих моей холодеющей плоти, что я умер, и что причиной моей смерти является нервное истощение. “Труп на выброс!” – таков их вердикт.

P.S. Бог не любит ссориться с большинством.

12 апреля
Мои эпи-граммы

Mon plaisir

Зачем пришли мы в этот мир? —
На нервы чтоб друг другу капать,
Искать у бога mon plaisir
И небеса дерьмом заляпать.

Улыбка женщины

Почему женщина при встрече с мужчиной улыбается первой? Улыбка женщины – защитная реакция, и улыбается она не столько из желания понравиться, сколько выиграть время с тем, чтобы взять ситуацию под свой контроль.

13 апреля
Стиховычитание.
Поэзия буквы Веры Павловой.

Kharis biaios (др.-греч.) – насильственная маска. Термин, использованный Кэндзабуро Оэ в романе Объяли меня воды до души моей… (См. Иностранная литература. № 4, 1978. С. 97).

14 апреля

Галерея “Ретро”. День рождения Марата Исенова – поэта и собутыльника.

8 мая

День рождения Дастана Кожахметова, который работает над моим портретом.

Antilogikoi (др.-греч) – спорщики (букв. антилогики).

23 апреля

Сегодня дочка призналась в том, что скучает по мне. Признаться я тоже. Моя жена тоже не осталась в долгу. Приехала на Саина вся в шелках. Я принял ее, скажем прямо, прохладно. Я предложил ей дружбу, но тщетно. Прав Кьеркегор, сказавший, что тщетно в этом мире все, кроме любви.

Мои заметки

Смехотворно то, что происходит с женщинами.
Благотворно то, что производят мужчины.
Вы – милые дамы, всегда с нами.
Вы – производители всегда с чинами.
И Бог с вами – со всеми.

Далекие близкие

За что я люблю своего отца? – За его праведность.
За что я люблю свою мать? – За ее милосердие.
За что я люблю свою сестру? – За ее смирение.
За что я люблю свою дочь? – За то, что иногда она вспоминает обо мне.
За что я люблю свою жену? – За то, что хочет моя душа.

Генрих Сузо

— Откуда у некоторых людей, и без того благообразных, является большая забота и великий страх, которые тревожат их совесть, и откуда берется беспорядочная свобода других?
— Все они устремлены к своим представлениям (Selbstbilde), однако по-разному: первые – духовно, вторые – телесно.
— Пребывает ли такой человек во всякое время бездеятельным или в чем состоит его действие?
— Дело воистину бесстрастного человека есть забвение себя самого, и его труд есть пребывание праздным, ведь в своем деле он остается покоен и в своих трудах остается он праздным.

Heinrich Susos, genannt Amandus, Leben und Schriften. Regensburg, 1884.
(Г. Сузо. Книжица истины // Вопросы философии. № 7, 2000, с. 160).

24 апреля

Мои раз-мышления

Концепция жизни возникает из самого жизненного процесса в том качестве, в каком она является в качестве феномена, т.е. так, как мы ее застаем и схватываем. Эта концепция не является раз и навсегда данной, поскольку требует своего развития как живое существо.

Стремятся ли поэзия и философия объективировать
человеческий мир, т.е. отстраниться от него, с тем чтобы
созерцать его как бы со стороны? Оценить свою культуру
можно только выйдя за ее пределы.
Хулио Кортасар.

Виртуальный мир, ставший сегодня неотъемлемым атрибутом мира самого что ни на есть реального, по своему креативному посылу и характеру стремится не столько преодолеть и таким образом опровергнуть старую, добрую метафизику, сколько вернуться к ней, восстановить ее в правах и жить в ней, тем самым, окончательно порывая с гнусной реальностью и ее иллюзорной властью. Одной из великих областей виртуального мира до сих пор являлась и по-прежнему является поэзия, а ее жителями – поэты.
Поэт ощущает себя правителем слова. История метафизики мыслится как время за-бытия. Мыслью это время не преодолевается разом и вдруг, но недостаток Бытия собственно впервые обдумывается как таковой и постигается как время у-даленности Бытия, и через это дается возможность перелома, о времени пришествия которого никто не может ничего сказать.
Слово поэта есть воплощение поэтической сопричастности. Образ преобразует человека, превращая его снова в образ, в пространство, в котором противоположности сплавляются. А сам человек, расколотый от рождения, примиряется с собой, когда делается образом, и тем самым становится другим. Поэзия – это метаморфоза, обмен, алхимическое действо, а потому она граничит с магией, религией и другими попытками преобразить человека, сделав из «этого» и «того» этого «другого», который и есть он сам. И тогда универсум перестает быть складом всякой всячины… Поэзия выводит человека за собственные пределы и одновременно побуждает его возвратиться к изначальности, возвращая его самому себе. Человек – это его образ: он сам и тот, другой. С помощью фразы, которая есть ритм, которая есть образ, человек – это неустанное стремление к бытию – есть. Поэзия – вхождение в бытие. (Пас О. Освящение мига: Поэзия. Философская эссеистика. СПб.: 2000. С. 240).
Поэзия Тракля и Магжана – это манифестация «спасающей мысли», располагающейся между богооставленностью и могуществом истины, выраженной особенно сильно в последних строках стихотворения Тракля «Гродек» – Die heisse Flamme des Geistes nahrt heute ein gewaltiger Schmerz… Огромную сегодня пламя духа питает боль… (Перевод мой. Ж.Б.) и в стихотворении Магжана.
Тракль и Магжан выступают как антиметафизики, против монадически замкнутой на себя рефлексии, препятствующей восприятию бытия как присутствия, очевидности. Бытие не дается в мысли о бытии. Мысль о бытии всегда является мыслью мысли. Бытие дается в непосредственности испытания, того испытания, которое переживается в каждый конкретный момент.
Сейд Мухаммад Накыб аль-Аттас: «Введение в метафизику ислама»: Бытие – это действительно Божий дар, но тот, что на самом деле принадлежит одному только Богу, который дает его ‘взаймы’ в знак ‘личной’ благосклонности. Получатель же дара, если он следует верным путем, понимает, что он находится в долгу перед Богом, которому обязан своим существованием: он знает, что оно целиком и полностью зависит от существования Бога, у которого он его как бы ‘позаимствовал’. Так что саморазрушительное сознание подлинной ‘нужды’ реализуется лишь в том случае, когда человек узнает на основе непосредственного опыта, что не остается ничего, кроме Божьего Аспекта. Другими словами, «Когда нужда достигает предела, это и есть Бог» («Введение в метафизику ислама: изложение основополагающих элементов мусульманского мировоззрения». Москва-Куала-Лумпур, 2001. С. 214.).
Мистики утверждают, что мы не человеческие существа, обремененные человеческим опытом, а духовные существа, обремененные человеческим опытом, опытом апокалипсиса. Апокалипсис – это выражение фундаментальной трансформации хронотопа. Традиционная парадигма времени как вектора идущего от прошлого через настоящее в будущее уступила место парадигме длящегося настоящего.
Французское понятие retrait (англ. версия retreat), обозначающее 1) отбытие, отступление; 2) уединение; 3) приют; 4) военную зарю; спуск флага; 3) лечебницу, применимо как к творчеству Тракля, так и к творчеству Магжана.
Агрессивному тотализирующему западноевропейскому ratio необходимо противопоставить Wahnsinn [безумие], которое ассоциировалось древними германцами с безмятежностью, бесстрастностью и аналогично хайдеггеровскому концепту Gelassenheit, истолковываемому как отрешенность. Кай может быть вызволен из ледяного дворца снежной королевы – этого символа холодного разума — лишь благодаря безумной и безоглядной страсти Герды, которая является воплощением жизненной энергии, направленной на дезинтеграцию картины мира как деятельности ratio.
Апелляцию Тракля к архэ-первоистоку мы понимаем как попытку в безначальном начале человеческой истории выявить проявление нечеловеческого в человеке в качестве Wahnsinn.

Магжан: В одном из его стихотворений есть указание на духовную связь поэта, выступающего в роли пророка, с западной культурной традицией.
Сын зари и огня,
До последнего дня
Я со мглою в вражде.
С гор алтайских до стран
В пиках Альп и Балкан,
Пролетал я везде.
Пролетал как стрела, —
Чтобы не было зла.
(Перевод А. Кодара)

Концепты Магжана. Запад: Смерть. Слепота. Мрак. Распад. Культ чрева. Жизнь: Солнце. Свет и Голос с Востока.
Поэт: Тот, кто является предвестником пророка. Он созывает подобных ему на шабаш. И будучи слепым и парадоксальным образом способным ориентироваться (от лат. Orient – Восток) во мраке он плачет и бежит спотыкаясь погруженный в «тяжкие думы».

Тракль «Зимний вечер»:

…Некто странствуя бредет
К воротам по тропке мглистой.
Сок земли вбирая чистый,
Древо милости цветет.

Путник входит будто в склеп,
Камнем боль живет в пороге.
Засияли здесь в чертоге
На столе вино и хлеб.

Через страдание и смерть, на которые указывает образ порога, буквально окаменевшего от боли, поэт-странник, по мысли Тракля, должен возродиться подобно Христу, чьи плоть и кровь претворились в «хлебе и вине». В русле этой диспозиции, но несколько с иными обертонами, возникает магжановский образ Пророка. Пророк – это Иное свое поэта, который способен творить «суд над тьмою» и «поклоны Солнцу».
Поэт должен умереть, чтобы возродиться в качестве Пророка, — вот ведущая тема лирики Магжана. Лирика же и объединяет этих поистине эпохальных поэтов теперь уже евразийского модерна. Почему теперь? Потому что лишь в наши дни, благодаря прозрениям и ожиданиям поэтов, имеет место общий для всего Евразийского континента диалог, готовый претвориться в органический синтез вина и хлеба.
Модернистский проект Магжана – это проект западноевропейского Фауста, детерриторилизованного до уровня менталитета номадического жителя «плоского пространства», мечтающего о таком месте как Время. Время – не есть физическая величина. Она не есть и психологическая величина. Она есть– невозможность пребывать в прежнем качестве. Стало быть, разговор идет о качестве, скажем, переживания Тракля уже в самом себе импульса декаданса, и том качестве, который изобретением своей не вполне оригинальной, но все-таки новаторской поэтической формой, перекрыл, декодировал знаки западной культуры.

Убогая степь, всюду пустошь одна,
В убогой степи только тропка видна.
Там путник идет по тропе, одинок.
Идет день и ночь, ему важно дойти,
Вся обувь истлела на этом пути.
(Перевод А. Кодара)

Рембо. Стихотворение «Моя богема».

Я брел, сжав кулаки в разорванных карманах;
И клочьями свисал с меня дырявый драп;
Я шел под небесами, Муза, как твой раб,
Мечтая о любви, что круче всех романов.

Дыра огромная была в моих штанах.
Я – Мальчик-с-пальчик брел, всё рифмы возглашая.
Приютом мне была Медведица большая.
Шептали нежно мне созвездья в небесах.

И я всё слушал их присев у придорожья,
В сентябрьскую ночь, когда слезинки божьи
Вином живительным спадали с облаков.

Когда, слагая стих среди видений странных
Как струны теребил я боевые раны
Моих истерзанных и жалких башмаков. (Перевод мой – Ж.Б.)
Магжан:

Мы так же все бренны как те облака…
О ветер, не надо жалеть ни о ком.
Прошу, успокойся, и плач свой уйми,
Ведь смерть – это радость, ты это пойми.
Душа моя млеет от блажи такой!
Меня тоже, о, смерть, упокой!
Упокой меня, смерть, упокой!
(Перевод А. Кодара)
Верлен. Стихотворение из сборника «Мудрость»:

Сон мрачный входит вдруг
В мое существованье:
Надежда спи мой друг,
Усните все желанья.

Мой взор покрыла мгла,
Не разбираю больше
Границ добра и зла…
Истории нет горше.

Я – колыбель, я – свод
Пустой могильной ниши:
Не будет пусть забот,
Прошу вас, тише, тише.
(Перевод мой. Ж.Б.).

Поль Клодель, имея в виду «Проклятых поэтов», прежде всего таких как Рембо и Верлен, указал на их смертный грех: отсутствие Веры.
«Многие поэты XIX века были талантливы, даже гениальны, но у них не было веры. И если теперь их сочинения рухнули, превратились в груды обломков, то причина столь стремительного крушения… не в том, что им недоставало таланта, а именно в том, что им недоставало веры; иначе говоря, что их талант и их творчество лишены основной составляющей, которую ничем нельзя заменить (Поль Клодель. Избранные произведения. М., 1992. С. 56).

В отличие от «Проклятых поэтов», Магжан вынашивает Веру в спасительную миссию «Пророка», который должен явиться с Востока.

Пророк – Солнце. Потомок гуннов. Свет с Востока. Его голос сотрясает небосвод. Огнепоклонник (Заратустра. Ригведа)
Огнебог.

Стихотворение «Пророк»:

Над Западом сгустился мрак ночной,
Там Солнце не взойдет с зарей.
Во мгле ночной лишь демоны кружат,
И даже Бог растоптан там толпой.

Над Западом сгустился мрак ночной,
На небе звезд не видно ни одной.
Здесь дети ночи, Бога умертвив,
Напрасно ждали, что придет другой…
(Перевод А. Кодара)
(Платон. Миф о пещере. VII книга «Государства». Ницше «Веселая наука». Тезис о смерти Бога).

В кромешной тьме царит над всеми ночь,
В ней голоса, и всхлипы, и не прочь
В ней кто-то засмеяться, зарыдать,
Незримый кто-то там до игр охоч.

Незримый кто-то воет и орет,
Таких, как сам, на шабаш он зовет.
Вот он споткнулся, снова побежал,
Слепой во тьме, как путь он разберет…

В кромешной тьме и время медлит ход,
Не сдержишь тут и мыслей хоровод.
С незрячих глаз лия потоки слез,
С Востока он теперь пророка ждет.

Слепец несчастный, ты глаза раскрой
С Востока я иду к тебе с зарей.
Иду к тебе, я – призванный пророк,
Дождись меня, готовься к «Отходной».
(Перевод А. Кодара)

Тракль. Финал стихотворения «Предместье на ветру»:

Мерцает свет аллей из облаков,
Там всадники, прекрасные повозки.
От корабля остались только доски,
Видны мечети розовых тонов.

Манера Тракля близка к живописи, для него важно захватить смерть жесткими тенетами материальности. Цвета выступают как эмблема этой лишенной глубины зримости: золотой, голубой, черный, кроваво-бурый, зеленый, представляют смерть скрытым центром всего пространства. Тут есть какая-то неторопливость, с которой смерть является среди самых разных цветов, словно рассекающих и подвешивающих пространство. Стихотворение Тракля дезориентирует нас посредством чистого настоящего материальной смерти, словно бы реальность смерти находилась в пространстве, а не во времени: в поэзии Тракля дезориентация есть не что иное, как утрата времени в медленном «сладостном испытании смертью» (аннотация к стихотворению Тракля «Элис». 3-я ред. См. Ален Бадью. Век поэтов // Новое литературное обозрение. № 63. 2003. С. 21.).

Как Траклю, так и Магжану свойственно визионерское поэтическое мышление, настроенного на преодоление status quo западной культуры как культуры отсутствующего Бога. Оба поэта апеллируют к истокам цивилизации: Тракль обращается к истокам античной культуры как выражения веры в языческих богов и природных духов. Магжану же свойственна тяга к идее «народности» в его профетическом измерении, начиная с времен ветхозаветных пророков:

Шальное сердце к небу лишь рвалось,
Пред ней был разум – нежеланный гость.
Отрава – юность, так я пил отраву,
Теперь печаль – и дом мой и погост.
(Перевод А. Кодара)

Концепты Магжана:
Солнце, Запад (гибнущий, мрачный, слепой, чахоточный, больной, Востока дальний брат, страстный,), Восток (раскосый, широкий), Путь, Cтепь (шелковая cкатерть, праматерь, Тенгри, Туркестан – отчизна тюрков (подобные огню, стая львов, разум, дерзость и отвага). Его вожди — Чингис, Тимур, Кенесары, Аблай. Авиценна, смущавший познанием смертных. Священная кровь тюрков.
В своих «Фейерверках» Бодлер говорит о том, что современные люди – огнепоклонники и поэтому актуальным становится присутствие главного парса-огнепоклонника.
Современному мировому сообществу, с тем чтобы не утратить последние и нестройные отголоски «внутренней истины и величия» всякого народа, большого или малого, следует прислушаться к следующему предостережению Хайдеггера: «Сегодня мы знаем, что англосаксонский мир американизма решил уничтожить Европу, то есть родину Западного. Порождение ликвидировать нельзя. Вступление Америки в эту планетарную войну – это не вступление в историю, но последний акт американского а-историзма и самоопустошения».
Правящей силой царства техники, которое характеризуется хайдеггеровским термином Gestell, как главной характеристики технического отношения к миру, являются Соединенные Штаты.
Такие поэты ризоматического порядка, как Магжан и Тракль, являются предвестниками гражданского мира на евразийский лад, который основывался бы не на самообожании, нарциссизме и понуждении, а на разочаровании, сдерживании и рефлексии.
У Европы свои демоны, у Востока – свои, у центральноазитского же региона все политическое пространство населено ризоматическим множеством демонов, как Востока, так и Запада.
Природа языка в поэтическом строе Тракля и Магжана соответствует тому пути, по которому уходит пришелец. Тропа, на которую он вступает, уводит от старого, вымирающего рода. Она ведет к закату, в сохраненную рань нерожденного рода. Язык поэзии, точка которой – отрешенность, говорит о возвращении нерожденного человеческого рода домой в тихое начало своего тихого бытия.
Язык этой поэзии – язык перехода. Его тропа ведет от заката гибели к закату сумеречной сини святости. Это язык-плавание над и через мглистый пруд духовной ночи. Этот язык поет песнь отрешенного возвращения – из поздней поры распада в рань спокойного, еще не бывшего начала. Это язык пути, на котором является поюще-сияющая гармония фоноцентричной синей благодати Тенгри, возвращающей пришельца к красоте возвращающегося домой рода.

«Если индивидуум не сталкивается с Другим, он вступает а конфликт с самим собой. Он становится своим собственным антителом, в результате насту­пательного низвержения иммунного процесса, на­рушения его собственного кода, разрушения соб­ственных защитных механизмов. Между тем все наше общество, с присущими ему антисептически­ми излияниями средств коммуникации, интерактивными излияниями, иллюзиями обмена и контак­та, нацелено на то, чтобы нейтрализовать отличия, разрушить другого как естественное явление».

Жан Бодрийяр. «Прозрачность зла»

… Голем? Мы уже так много слышали о нём. Вы знаете что-нибудь о «големе»? Слухи о нём приобретают глобальный характер. Он пребывает на Земле в качестве пришельца из других миров, обре­тая в легендах свою мощь и силу в то время, когда начи­нают разворачиваться события эпохального масштаба. «Голем» — это наше социальное и индивидуальное тело alter ego другого «Я», высвобождающее наше творче­ское «Я» от господствующих культурных кодов (идеоло­гий и идеологем), от засилья общепринятых стереоти­пов. «Голем» — это наше коллективное бессознательное, человек в измененном состоянии сознания, обнаружи­вающий себя вне пространственных и временных харак­теристик. Посредством «голема» открывается широкая перспектива эволюции человека и человеческого со­общества на пути к пониманию своего «Я» через транс­цендентное, абсолютно Другое, присутствующее в нас, которое периодически стремится к трансгрессии, к вы­ходу за свои собственные пределы, за пределы нашей идентичности.

Наша самоидентичность — этот символ нашей раб­ской зависимости от общественных идеологем и стере­отипов — должна уступить место процедуре стирания каких-либо кодов культуры, той культууообразующей функции, которую некогда успешно выполняли азиат­ские номады, осуществляя вторжение в закосневшие в своей повседневной рутине те или иные культурные сообщества.

Возможные социальные потрясения и катаклизмы, сопровождающие приход «голема» в пространство культуры, есть та цена, которую человечество платит за своё неистребимое стремление к действительной реализации социального проекта «всеобщего благоденствия», за которым всегда стояли люди доброй воли, обладающие номадическим мышлением, столь же художественным, сколь и инновационным.

И центральноазиатекое актуальное искусство в контексте эскалации социокультурных различий в ре­гионе, различными способами пытаясь осмыслить эту ситуацию в контексте присутствия Другого, вольно или невольно выходит на тематику развития сюжета, связанного с художественной реконструкцией образа «голема». Собственно говоря, представители нашего актуального искусства, предстающие в обывательском сознании в роли этаких «марсиан», являются проводни­ками феноменологии Другого, нацеленной на преодо­ление уже наступившего глобального будущего в лице усреднённого среднестатистического гражданина мира, идентифицируемого соответственно своим паспортным данным и превращенного идеологией общества всеоб­щего потребления в «тело без органов».

Такое тело без органов пронизано неоформленной и нестабильной материей, номадическими потоками, интенсивно движущимися во всех направлениях, эфе­мерными частицами, кочующими по поверхности определённых эффектов и аффектов, возникающих в некоем жидкообразном субстрате. Понятие «тело без органов» Жиль Делёз определяет как «социус», «тело земли» или «деспотическое тело капитала». На мой взгляд, концепт «тело без органов» наилучшим образом соответствует образу «голема», в особенности в той своей концепту­альной форме, в какой он был в своё время представлен в Республике Казахстан,

Основополагающим событием в истории централь-ноазиатского искусства стала выставка Рустама Хальфина «Нулевой уровень. Глиняный проект» (1999), ко­торый, задавшись целью «зонировать нулевой уровень искусства», вместе со своими коллегами представил на ней свой «глиняный объект». Главная задача состоя­ла в том, чтобы создать в пластике полый внутри некий образ постсовременного «голема», пришельца из дру­гих, параллельных миров. Благодаря весьма детально продуманной архитектонике объекта был достигнут эф­фект схождения внутреннего и внешнего экспозицион­ного пространства, когда посетитель, находясь в поло­сти объекта, также имел возможность обозревать и его внешнюю оболочку. Восемнадцатиметровая лежащая фигура «голема» занимала большой пространствен­ный интерьер здания в два этажа, разделённого на от­дельные секции, в каждую из которых были органично вмонтированы отдельные части глиняного тела. Глиня­ную телесную конструкцию завершала «голова» — каркас юрты. В качестве побудительного мотива художника создать постсовременный образ «голема» выступило, по его собственному признанию, следующее обстоя­тельство: «Я с детства любил глину, и это понятно — мы все появились на свет из глины, это первомагериал. Как-то, сжав в ладони хлебный мякиш, я понял, что это исходная точка рождения идеи в пластическом мате­риале и образе. У казахов это называется «кут» (құт) — благополучие, духовное и материальное богатство, состояние равновесия…»/1/.

Мировоззренческий опыт инсталляции «голема» Рустамом Хальфиным показал, что архетипы нашего бытования в мире позволяют выработать такого рода технологии восприятия постсовременного человека, которые способны погрузить нас в мир, где оппозиции между формой и веществом уступают место точечным поверхностным эффектам тактильного характера. Ре­дуцируя сферу чувственности к тактильно обживаемому пространству, к тактильному опыту номадической  культуры,
«голем» Хальфина свидетельствует о топографии нашего постсовременного бытия-в-мире, лишенного первозданной глубины, уникальности, идентичности, тотального смысла, он становится сег­ментированным, раздробленным, частным, транспер­сональным, анонимным как и его «голем». Особую значимость этому «голему» придаёт то обстоятельство, что после того как художник был вынужден разрушить своё собственное творение, вследствие этого, пережив серию инсультов, он ушёл из этого мира, сбросив с себя свою бренную оболочку.

С учётом этих обстоятельств теперь кажется вполне объяснимым интерес известного представителя отече­ственного contemporary art Оксаны Шаталовой к теме юродивого. Подвергая осмыслению опыт нашего ре­гионального современного искусства в социокультур­ном контексте, она обратилась к этой актуальной теме в связи с общепринятым представлением о художнике как о типичном представителе класса юродивых. Этот интерес, как я полагаю, свидетельствует о том, насколь­ко настойчиво и неотвратимо заявляет о себе сегодня в нашем современном искусстве рецепция «голема», во­площением которого является художник с его «юроди­выми» художественными проектами, которые большей частью пугают, вводят в эмоциональный ступор наших милых обывателей, вызывая у них чувство омерзения и подозрения в связи с «нечистым». В своей статье О. Шаталова даёт следующее определение «юродивого»: «Юродивый — это человек сознательно имитирующий безумие и совершающий противоречащие бытовой этике поступки. Это славянское слово происходит от слова «урод», а художники современного искусства, в общем-то, и воспринимаются своими согражданами как некие нравственные уроды
Р. Халыфин. Глиняный проект. Фрагмент

(вернее, безнравствен­ные)… Юродивые вели аскетический образ жизни, со­знательно терпели лишения и страдания, носили вериги и чисто символические одеяния, либо ходили вообще без одежды, спали вместе с бродячими собаками, громко обличали царей на площадях, и так далее… Юродивый стремился привлечь внимание публики к своему сообщению»/2/. На мой взгляд, речь здесь идёт о сопро­тивлении художников-неокиников, патриархом которых является древнегреческий философ Диоген.

Художественные акции современных киников без­условно являются кинологической формой сопротив­ления, реакцией на «демократические» авторитарные акции властных структур, направленные на «целый ком­плекс позитивных преобразований» в наших независимых центральноазиатских государствах. Что же касается подавляющего большинства произведений современ­ного центральноазиатского искусства, — то они являются не только бессмысленным и бесполезным лаем шелуди­вых собак, как полагают простые обыватели, но и по­литическим ответом официальной идеологии цинизма. Политическим ответом постольку, поскольку, если ве­рить французскому философу Жану Бодрийяру, автору знаменитой книги «В тени молчаливого большинства», а также многих других злободневных произведений эпо­хи постмодерна, «от масс постоянно требуют, чтобы они подали свой голос, им навязывают социальность изби­рательных кампаний, профсоюзных акций, сексуальных отношений, контроля за руководством, празднований, свободного выражения мнений и т. д.»

***

Р. Халыфин. Глиняный проект. Фрагмент

Политические процессы сегодня развиваются в русле так называемой диалектики «Своего-Другого», которая присутствует уже в самой этимологии казах­ских понятий өз — свой и өзге — другой. Короче говоря, эти ассонансы неслучайны и они содержат в себе следующую логику смысла: Другое должно быть освоено. Таким образом, в казахском языке на этимологи­ческом уровне и в акустическом соответствии имеется близкое сопряжение тождественного и иного, порожда­ющего фундаментальное различие, как условие всяко­го изменения, развития. В данном случае ментальная конструкция, берущая своё начало в общем этимоло­гическом сопряжении таких казахских понятий как өз и өзге, образует концепт Другого как Своего Другого. Отсюда проистекает соответствующее отношение казахскоязычного населения к так называемым шала  (букв, «наполовину казахи», т. е. казахи, не способные в достаточной степени изъясняться на казахском языке), которые, будучи формально казаха­ми по национальности, воспринимаются «подлинными (нағыз)» казахами хотя и в качестве Другого, но всё же Своего Другого.

Полагаю, что тема Другого особо выразительно была артикулирована в номинированном на премию «Оскар» фильме «КЕЛІН» (2009) казахстанского режис­сера Ермека Турсунова. Насколько мне подсказывает интуиция, в своих интенциях автор этого фильма решил, воссоздавая доисторическое время и быт древних ал­тайцев, совершить деконструкцию дня сегодняшнего посредством художественного воплощения абсолютно Другого мира. Оставляя в стороне разговоры и дебаты, развернувшиеся по поводу художественных достоинств фильма, хотелось бы отметить, что критика со стороны наших уважаемых аксакалов не заставила себя долго ждать. Неприятие этого «скандального» фильма не­которыми заслуженными деятелями искусства станет понятным, если оказаться на их месте и попытаться «раскусить» фильм как некую реконструкцию Своего Собственого посредством Иного, т. е. доисторическое инобытие алтайцев воспринять как своё собственное, казахское «цивилизованное» бытие. Вот откуда берет начало обида на молодого режиссёра со стороны наших аксакалов.

Современная мысль озабочена ростом различий, возникающих там, где веками люди видели только сход­ства. Как утверждает Делёз, сегодня от всех тождеств остались лишь симулякры, т. е. понятия которые «симу­лируют» единство, являются таковыми только по види­мости. Тождества — не более чем ширма, закрывающая разваливающуюся на куски ткань современной культу­ры. На бытийном, т. е. онтологическом уровне любое тождество содержит в себе возможности перехода в иное — Другое измерение. Изменчивость, стихийность логик культуры возникает не по сознательной воле че­ловека, а на поверхности наших телесных практик, кото­рые управляются принципом различия.

В такие времена и проявляется в полной мере наше коллективное бессознательное, наш «голем» — Другое в нас, требующее своего высвобождения и окончатель­ного освобождения из дисциплинарного пространства культуры. Оно ещё не Бог, но уже не человек.

«Голем» — это одновременно символ, концепт и событие нашего бытия-в-мире. «Голем» — это и при­шелец, «марсианин», завоевавший территорию современного искусства. «Голем» — Другое последнего человека/3/. С целью недопущения катаклизмов социаль­но-политического характера следует отказаться от вся­кого террора со стороны навязываемых сверху всякого рода идентичностей (расовых, культурных, националь­ных, классовых и т. п.) и признать в каждом из нас на­личие множеств других «Я» в качестве неисчерпаемо­го потенциала человека-творца.

Какие-либо попытки разговора об оптимизме или пессимизме представляются совершенно инфантильны­ми на фоне всеобщего помрачения мира. Нас может спасти лишь присутствие художника-творца в нас самих, Другое-в-нас, не подлежащее никакой культурной само­идентификации. Вот почему всякий раз пробуждается в каждом из нас «голем» и странствует по миру в поисках совершенно Другого мира, абсолютно отличного от на­шего, тотально закрепощённого своей мнимой идентич­ностью мира.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. цит. по: Таниева Ж. Мы все появились из глины. // Мегаполис, №30 (191), 29 июля 2004].
2. Шаталова О. Сопротивление по-азиатски //Курак, №3, 2008- — С. 71.
3. Ницше Ф. Так говорил Заратустра.

    Несколько слов о причинах численного превосходства женского населения над мужским

Согласно статистическим данным, в известном смысле, существует определенный паритет между численностью новорожденных девочек и новорожденных мальчиков. В подростковом возрасте между юношами и девушками этот паритет продолжает сохраняться. Однако среди населения достигшего 30-ти- летнего возраста и старше численность женщин начинает резко преобладать над невысокой численностью мужчин, которая к тому же имеет постоянную и неуклонную тенденцию катастрофически убывать в связи с высоким среди этой малочисленной группы людей показателем смертности.
Демографы и социологи объясняют этот факт тем, что именно мужское население большей частью подвержено сердечно-сосудистым заболеваниям, несчастным случаям в быту и на производстве, таким губительным социальным феноменам как алкоголизм и наркомания, смертельным случаям во время службы в вооруженных силах, участия в боевых действиях, а также в результате столкновения с жесткими структурами преступного мира.
И все же, все эти трагические по своему характеру феномены, строго говоря, не являются основополагающей причиной высокой смертности среди мужского населения. Они выступают лишь в качестве траурного обрамления более фундаментального Со-бытия: планомерного истребления мужчины как вида homo sapiens со стороны женщины как вида homo sexualis, посредством различных изощренных финансово-политических, бессознательных манипуляций, направленных на тотальное разрушение рациональной картины мира, некогда сформированной мужским патриархальным сознанием.
Таким образом, женщина с ее неведомыми до сих пор глобальными по своим параметрам потенциальными возможностями, становится для всего остального деморализованного ущербного и падшего человечества, сумевшего утратить веру в трансцендентного Бога, новым внутренним и внешним божеством тотально феминизированного и фетишизированного общества потребления. В вековых попытках овладеть женщиной как некой виртуальной идеальностью мужчина именно теперь потерпел полное фиаско ценой своей жизни и ценой своей смерти. Одним словом он умер по своей бесконечной и фатальной глупости.

Означаемое понятия «Женщина».

«Женщина – это эмансипированная женщина, self-made-woman (cамостоятельная, независимая женщина, не обязательно призванная исполнять традиционно приписываемую женщине природную функцию деторождения), генетически модифицированная женщина, женщина «сетевой», инновационной эпохи.

Обесценивание традиционных ценностей, выражающее себя в форме ли духовного и физиологического онанизма или же тотального промискуитета, чревато как редукцией возвышенной любви к банальному вездесущему сексу, что уже, собственно говоря, является общекультурным феноменом не только на Западе, но и на всем постсоветском тоталитарном пространстве, так и фактическим возвышением женщины над тем принципом равенства полов, которого она добивалась посредством физической и интеллектуальной энергии мужчины на всем протяжении патриархальной эпохи, сменившейся эрой всеобщего потребления, где женщина, как и прежде, выступает преимущественно в качестве распределителя всех материальных благ, и прежде всего в их денежном выражении.

Женский ressentiment

Мышление женщины имеет ре-активный характер и именно поэтому она мыслит ре-активными чувствами, другими словами, она воспринимает окружающий ее мир посредством ressentiment’а, чувством, которым преисполнены греческие Эринии и скандинавские Валькирии – богини мщения. Вот откуда исходит в частной и общественной жизни воля-к-власти женщины-вамп. Ressentiment, как неотъемлемое свойство человеческой природы, и есть самый главный источник насилия в мире.

Жизнь как Дар и мозг как вагинальное начало

Феномен церебрального вампиризма и диктатуры расчетливого “вагинального” мозга над “пламенем сердца” свидетельствует о том, что темное “женское начало” в коммуникативной и социальной сферах, устанавливая свои жесткие законы и требуя их неукоснительного исполнения, стремится различными способами подчинить себе “естественный свет” благодати жизни как изначального свободного Дара всему сущему. Женское – это фарисейство в его чистом виде. Женское – это не только то, чем живут женщины, но и то, куда безвозвратно кануло подавляющее большинство так называемых “мужчин”. Представленный здесь образ феминизированного мира отнюдь не является проявлением запоздалого сексизма, а лишь голой констатацией однозначного факта. (“Всё тонет в фарисействе”. Борис Пастернак). Сегодня процесс феминизации коснулся не только мужчин как деградирующего и вымирающего человеческого вида, но и проник во все поры государственных и общественных институтов, осуществляющих контроль над финансовыми, образовательными, медицинскими, правоохранительными и пенитенциарными учреждениями. Сами системообразующие элементы человеческой культуры как культуры всеобщего потребления вписаны в перманентный процесс вагинального либидозного всасывания, контрацептивного информационного насыщения и последующего экстатического исторжения коллективного оргазма в форме тех или иных социо-культурных практик, среди которых наиболее могущественной по своему диктаторскому характеру является культура Гламура.

Glamour

Иронический дискурс современных форм гинекея: фундаментальная парадигма (центральноазиатский вариант).

Женщина желает, чтобы мужчина соответствовал требованиям культурной традиции, которая обязывает его быть всегда “мужчиной”, т.е. добытчиком, опорой в материальном и моральном отношении для женщины, но женщина сегодня не желает ей следовать ни при каких обстоятельствах, поскольку она изначально не признавала и до сих пор не признает равенства между женщиной и мужчиной. Она выше мужчины не только по своему чисто биологическому, но и социальному статусу, поскольку именно она традиционно занималась организацией распределения материальных благ, или исходя из ее желаний, как по-преимуществу объекта соблазна, требующего от мужчины за удовлетворение сексуальных потребностей материального возмещения, производилось это распределение, когда производители материальных благ вынуждены были становиться заложниками ее энергии обольщения, которая пленяла того или иного организатора социальной и экономической жизни общества.
И сегодня, национальные богатства развитых стран, фактически, принадлежат элите по преимуществу женской, которая является производной анонимной власти, в чьи полномочия входит задача по негласному распределению огромных по своим масштабам бюджетных средств, регулярно канализуемых на содержание «гинекея», как особого института постиндустриальной массовой культуры.
В центральноазиатском регионе, как и во всем глобализированном мире, жизнь становится номадически плоской, лишенной глубоких исторических корней. Устанавливается власть симулякра (подобия, обманки), торжествующего не только на Западе, но и в так называемых развивающихся странах, желающих войти в рейтинг наиболее развитых государств, который является не более чем очередным симулякром, сверкающим своими стеклянными побрякушками для удовлетворения ложного патриотизма.
В связи с этим обстоятельством в центральноазиатском регионе становится актуальным вопрос о придании легитимного характера институту многоженства. Вопрос же о многомужестве, выдвигаемого в противовес предложениям о многоженстве, выглядят на этом фоне, по крайней мере, комично, поскольку женщина в психо-эмоциональном отношении, в отличие от мужчины, не способна «уделять одинаковое внимание к своим многочисленным потенциальным партнерам».
Теперь в полной мере и убежденности следует констатировать тот факт, что центральноазиатский регион захлестнула волна тотального промискуитета постиндустриальной интертейнмент-эпохи симуляции, когда всюду толкуют о ценности “горячей” любви, в ее леденящее сердце отстутствие.

Восхищенный Агзамыч на миг забыл обо всем – и об убогой обстановке этого жалкого холостяцкого пристанища, и о его странном косноязычном хозяине, и о своей еще более странной ситуации, и целиком погрузился в обворожительные ритмы вальса и в созерцание этой прекрасной танцующей пары. Танат, опершись рукой о кулак, как-то совершенно по-русски пригорюнился.
— Не правда ли, прекрасная пара? – удостоил его разговора Агзамов.
— Какая пара? Это же Вивальди! Его надо слушать, а не танцевать.
— На мой взгляд, эта музыка как нельзя лучше подходит под этот танец.
— Как-то Андре Жид сказал: «С прекрасными помыслами делают дурную литературу». Это что-то из этой сферы. Впрочем, сейчас даже философия вернулась в свое прежнее бродячее состояние, в своем собственном виде она никому не нужна и неприкаянно бродит по улицам, где даже проститутки стоят дороже, чем философы.
Танат помолчал, оценивающе разглядывая Агзамова, а потом и вовсе понес полную ахинею.
— Модернист хочет изменений в мире, а постмодернист – его переинтерпретации. Словом, тех же изменений, но в условном поле. Мир вменяем только как символический универсум и поддается переструктурации только в символическом плане. Поэтому Деррида считает, что мир — это текст. Образ модернизма – дерзкий художник, дающий пощечину дурному общественному вкусу. Модернизм – культ эпатажной личности. Образ постмодерниста – человек с вечной ухмылкой на лице от предпонимания неизбежности всего, что происходит. Бодрийяр потому и назвал один из своих основных трудов «Фатальные стратегии», что пытался создать философию предпонимания обгоняющей саму себя современности. Впрочем, все они пляшут от Хайдеггера, который первым понял, что переход на технотронную фазу цивилизации будет фатальным для самого человека, отныне и до конца своих дней становящегося частью технологии.
— У тебя сейчас несколько раз прозвучало слово «фатальность». Выходит, все эти твои постмодернисты – оголтелые фаталисты, но какие же они тогда философы, если не слишком далеко ушли от сивилл?
— Сивиллы имели дело с первобытным миром, где властвовала природа, мы имеем дело с симулякрами, т.е. символами без содержания, с пустыми оболочками смысла вещей. Все самые важные понятия – такие, как этнос, нация, человек, гуманность, гуманизм не имеют ныне того содержания, в гуще которого они создавались, ибо не мы их создаем, а они – нас, т.е. у нас есть определенные стереотипы этноса, нации, гуманизма, которым мы пытаемся следовать. Но задача заключается как раз в том, чтобы самим создавать понятия или, как говорил Делёз, творить концепты. Нам до этого далеко, а Делёз их немало сотворил, вот только навскидку – шизопотоки, машины желания, тело без органов. На мой взгляд, тело без органов и есть нация, а шизопотоки – это новое понятие гуманизма, или точнее, дегуманизации без берегов.
Агзамов вспомнил, что когда впервые увидел Таната еще в той своей прошлой, теперь такой далекой жизни, тот напомнил ему персонажа Гюго, но тогда этот парень поразил его гримасой уродства, а ведь у Гюго речь идет об аристократе, волею судеб ставшим уродом на потеху публике, об аристократе, а не об уроде! Теперь, когда один Танат слушал Вивальди, в то время как все остальные, в том числе и Агзамыч, пребывали в плену витального пиршества, сын великого писателя в полной мере оценил своего визави. Перед ним, действительно, был аристократ, несмотря на то, что он не пользовался вилкой, а волосы его явно нуждались в ножницах и бриолине.

В микрорайоне вечер. Сигарет
Купить решил я здесь в киоске.
Ищу в карманах мелочь. Денег нет,
Теньгушек юмор вечно плоский.

Вот засияло нечто белизной
В кафе напротив, за оградой, —
То в одиночном танце – страсти зной –
Плыла богиня по эстраде.

Ее движенья были так просты
И так мудры одновременно,
А взгляд ее – виденье красоты –
Был дружелюбен и надменен.

Тянулись ее руки к небесам
И извивались точно змеи
В такт музыки, я видел это сам,
И вздоха проронить не смея.

Вдруг обратившись в девушку, она
За столик села к двум подругам.
О, миг любви! Так исчерпать до дна
Все то, что движется по кругу!

В микрорайоне вечер. Сигарет…
Ночь и уютный снег в микрорайоне.
Фонарь молчит, душа поет.
Свет в доме все тусклей и отдаленней:
Пoэm сидит и пьет, лежит и пьет.
В этом доме нет часов.
Нет женского зanaxa.
В yглax висят тенета утихшей суеты:
С полок все чаще уходят книги.
Вот-вот треснет последний стакан.
И развенчается Венеция зимой.
Ибо вино прольется в истину. Yeritas!
Любовь больна и впала в летаргию.
Зима несет покой в микрорайон.
Воспоминанья ноют литургию
Перед началом пьяных похорон.
Идут часы между снежинок.
За углы серого дома цепляются страх и трепет.
Суть, которых одна: жажда опьянения.
Сношение между уединением
И общением. Сущность голода и сытости —
Одна: одиночество.
Все множимые сущности приводят к смерти:
И проходит зубная боль.
Но не остается зубов: проходит сердце.
И проходит жизнь с началом зимних каникул.
В микрорайоне Новый год.
На крышах снежные седины.
Поэт кричит: Mоn Dieux. Mein Cott. My God! —
Расстраиваясь, что Бог триединый.
Силезский Ангел бдит в холодном доме.
Ночами Саин охраняет шлюх:
И в первом и в последнем слезном томе
Простывший коченеет дух.
О, зимний ход земного шара!
Блеск над Америкой с Европой’
Поэт торчит на грязных нарах
И на параше голой жопой.
В микрорайоне смена сезона.
Смена снега на дождь; будет новый спектакль,
Где в роли воздуха струйка озона.
А в роли поэта зачитанный Trakl.
Утренний сон среди мрака ночного. И вместо слез в рюмки капает лирика. Нет никого меж дверей и окон, только снова С полки за стол садится Rilke.
Как море, отхлынет отливом заря
С похмелья горького горя
Икару чудиться на бреге.
Что die Einsamkeit ist wie ein Regen.
Будет ли град, будет ливень ли серный.
Будет ли отдохновенье от козней и кар?
Или, свалившись на крыльях неверных,
К верной свободе всплыл только Икар?
Часы могут остановиться, но время
Не остановится на циферблате: lime`s out of joint!’
И время не заведет механизм.
Пыль может влетать и ложиться.
Наделив дуновения смыслом.
В конце пыла
Единственная женщина останется одна,
А мужчина станет одиноким.
И не задернутой шторы достаточно
Для проникновения Света с Востока.
Lux ex Oriente!
Будто воздух полнит жир курдючий.
Бесцветные чернила льет февраль.
На горе наступает март гниючий,
И вылитого слова снова жаль.
Поэт не спит и жарит потрох сучий;
В микрорайон всползает март.
Пол женский обречен, и вот везучий
Везувий вновь включен на старт.
Восторг взметает гомон птичий
И с каждым днем весна все краше!
Поэт дрочит на гнойной киче.
…и с голой женей над парашей…
Часы стекают с ветвей, означая грань…
Часы принимают форму сосуда, ограняя
Органичный переплав весны на лето.
Ветер в суставах бездомных собак,
Занывание в сучках березы и граба
В гробовой тиши — без часов
Пытаются замерить результаты забега сезонов.
Ландшафтов и мыслей. Троеборье без первенства.
Лепечут, падая в ладони мая. лепестки:
Сквозь гаи покой пронзил микрорайон.
Поэт сминает образы тоски.
В которых шепот страсти затаен.
Он помнит о подледных берегах,
Но вехи памяти стирает летний зной.
Пот выступает на его рогах.
Пожалованных гендерной войной.
И лепестки летят на кенотаф,
И недописанной осталась эпитаф…
Лучше всего некрологи писать среди лета;
Тогда же и закладывать могилы,
дабы Хоронить в них первый смех.
Погребать в них последнее счастье.
Закапывать maлaнm в самом разгаре.
Предавать земле проекты всех воздушных замков.
Возможно, после дождя на согбенных древах скорби
Расцветут часы, тикающие против cmpeлки,
Возражающие времени и возрождающие храмы, дыбы.
В микрорайоне нет дорог ведущих к Храму.
Храпит фонарь, смердит луна. Нет сигарет.
Поэт свою заклеенную раму
Воспринимает как автопортрет.
В микрорайоне нет и мест для алтарей.
Мечетей и ковчегов. Нет свечей.
Поэт живет теплом от батарей
И светом электрических харчей.
Портретом смерти может послужить
Унылый дворик между трех домов.
Уютный своим запустением, кривыми деревьями.
Обломками бассейна, руинами лавок и качелей.
Портретом счастья может оказаться
Безвременный дождь между нежданным
Звонком по телефону, стуком в дверь.
Включением радио или иной вестью.
Портретом любви может быть даже
Толпа, уносимая ветром, стая сумрачных птиц
Прямо над твоей крышей, журавлиный клин
Вожделеющих теней с песней Ада в горле.
Портретом любви может оказаться след в грязи,
Ведь с ней осеннее ненастье проникает в явь
Вот осень начала хожденье
По мокрым мукам, слякотным грехам.
Ноябрь несет эту ночь рожденья
И тягостную тягу ко стихам.
Очередное очарование очей:
Очевидный черед и за чарами чарки
Окурки стремительно крепких ночей.
Объедки обид. Перегар и огарки.
О. кажется, что только осенью можно
Выйти в путь, но все же оставаться дома —
Просто путь должен быть ни вперед, ни назад.
И нужно уметь проводить время дома,
То есть обманывать жизнь, обводить вокруг пальца
Пространство. Падать в рай. взлетать в ад.
Только в осень можно войти дважды.
В одну и ту же реку… путь вверх и путь же вниз…
В одно и то же небо был дважды свет пролит.
Не выйти человеку в одну и ту же жизнь.
Поэта кормит хлебом все тот же Гераклит.
Закат в микрорайоне…
в Европе был закат
Тусклей и отдаленней, но горше во стократ.
Декабрь порой бесприютен для пьяных,
Начало зимы неприглядно для больных.
Бухнуться в несвежую постель, бухнуть
Прогорклой бормотухи, бормотать во все горло —
с самим собой.
Мастурбацией ли засушить менструацию мысли.
Очернить бели души, а словесный понос подтереть —
стихотворным листом?
Декабрь порой недружелюбен к трезвым.
Начало зимы может стать полным концом для больных.
Но вопрос о конце может перетечь в ответ на все сразу.
Перетечь, растечься по всей зиме и сковаться льдом.
Весна носилась с истиной, грозило лето светом.
Любила осень долгий дождь, зима покой дарила.
«Мене мене текел перес» разгадано поэтом
Он вопиет из пасти рва пророка Даниила.
Поэт был свешен на весах, повешен был за небеса,
И вот он в самый первый снег уходит меж снежинок.
В микрорайоне вечер. Сигарет
Поэт решил купить себе в киоске.
Приют для стольких зим и лет
Поэт покинул. Шар земной стал плоским.

Как мачты две — бизань и фок,
Они шагают между строк.
Буквы вкривь и вкось —
Смысла ни на грош.
Один из них «матрос»,
Другой — седой гаврош.
Они по Саина идут,
Беседу, видимо, ведут.
Заплетаются их языки,
А в мозгах — экскременты тоски,
Ах, оставьте же их мужики!
Их и так тут менты все пасут.
Судный день у них, что ни день,
Раз в карманах не звякает звень.
Денег им уж друзья не дают,
Променяли друзей на уют.
Этим это, увы, невдомек —
Тот промерз уж, а этот промок.
А духан от них: ча-ча-ча!
Как от банок из-под первача!
Слышно только: «Молчи, идиот!»
«Рильке…Тракль…Бодлер…Элиот…
Сексуальность…Тсс…Спиритус…Спирт…»
Вот такой нескончаемый флирт.
И не видят они, что киоск,
Наблюдает за ними как воск.
Что за каждым углом — пост ГАИ,
А за ним проститутка стоит.
Что подружки ее нарасхват,
То подъедет «Жигуль», то «Фиат»,
То задастое «Вольво», то «Мерс» —
Тут торговля за версты окрест.
Фонари, словно сопли в ночи,
Еле светят, кричи, не кричи.
Только темень повсюду, как дно,
Где потопли мы с вами давно.
В этой тьме, словно два поплавка,
Морячков наших сносит слегка.
То на выставку чью-то прибьет,
То им кто-то чего-то нальет.
То их выгонят, словно бродяг,
Но смутить их нельзя уж никак.
К вам явились, протрите очки,
Артюррембовские морячки!
Или странники — вечно в пути!
Им приюта нигде не найти.
Это, знаете ли, колобки,
Что уходят от всех нас, легки!
Нет ни родин у них, ни семьи —
Праздноголосые соловьи!
Один — черный, другой — беловат,
Один молод, другой  староват.
Единит же их дух и духан,
Не забудь им налить, старикан!
И качаясь, как два поплавка,
Уплывут они, черти, в века!..

Гуляя по центру Алматы, мало кто из горожан представляет, что скрывает асфальт под их ногами и какие тайны хранят старые дворики. На самом деле, город полон открытий и откровений, однако сейчас хочется рассказать лишь об одном. Недалеко от Никольского собора стоят дома с утопленными подъездными дверьми и увитыми виноградником окнами. Сейчас, посреди осени, двор усыпан желтыми листьями и от этого словно светится. В этой красоте легко не заметить притаившуюся между двумя заборами дверь, за которой находится очень уютное и немного жуткое пространство.
Арт-убежище «Бункер», а именно о нем идет речь, любит экспериментировать и сочетать совершенно несовместимые вещи. Едва за вами закрывается дверь, вы оказываетесь в довольно прохладном и тусклоосвещенном помещении с разрисованными стенами, старыми вещами и гулким эхо. Это настоящее бомбоубежище со всей свойственной ему жутковатостью. Но вот еще одна дверь — толстенная, отворяется тяжело и со скрипом. За ней тепло, светло и уютно. На рядах мягких сидений разложены подушки, собравшиеся люди пьют чай с печеньками и слушают стихи. На сцене, к слову, тоже очень атмосферно — кресло с пледом, стопки книг, свечи и трескучий «камин».
Все это — второй по счету вечер «МузМимПоэзии». Стихи здесь читают сами поэты. Однако помимо голоса автора звучит музыка, рифмованные строки «дублирует» мим.
«Поскольку мы коллектив театральный, для нас любое слово проявляется по-разному: это могут быть какие-то образы, музыка, особенная атмосфера. Поэтому мы решили скрестить поэзию со всем, что мы можем еще дать поэтам, — рассказывает Татьяна Черток, организатор проекта «МузМимПоэзия» и актриса театра «Бункер». — Музыка может быть в записи или живая. Еще у нас есть мим. Когда он показывает то, что читают поэты, это смотрится очень оригинально, интересно и вообще совершенно под другим углом обзора».

Продолжить чтение

 

Ян Марокканский
Арабская весна

Горизонт выплевывает солнце небу в подарок,
Обнажая раны земли лишь наполовину.
Давая надежды песчинку неблагодарным,
Что прячут свои падшие души в руинах,

Где маленький мальчик держит путь с деревянным
Ружьем на запад среди полумесяцев ржавых.
Он знал ведь, что дорога оставит не первые раны
В его детском сознании. Кулаки он разжал вмиг,

Что сжимали игрушку и на колени перед минаретом
Он рухнул, руки вытянув к небу, не зная слов
Начал молиться за отцов, что ушли за ответом.
С запада подул черный ветер. Он поник, вспоминая, что

Ночь была долгой словно сказания Шахерезады.
Она читала ему что б он не слышал залпа снарядов.
Берегла его, отвлекая сказками, себя отдав беседе.
К утру Ее белый подол запачкался алым рассветом.

Ее больше нет в его голове, как и отцов у сыновей.
Он двинулся в город, мимо постаревших детей,
Что отбирали песочницу у потолстевшего хозяина.
Он не раздумывая открыл по всем зАлпы огня.

Продолжить чтение