Миры Ауэзхана Кодара

Для Абая слово, как одушевленный космос. Оно было ему и собеседником, и другом, и учителем, и утешителем его вечно мятущейся души.
Его пиететное отношение к слову проступает уже в стихотворениях, написанных в подростковом возрасте. Так, в одном известном четверостишии того периода юный поэт, обращаясь к именам Физули, Шамси, Сайхали, Навои, Фирдоуси, Хафиза, просит у них поддержки «поклоняющемуся поэту». То есть уже на самом раннем этапе творчества он избирает себе в покровители не родовые авторитеты, а самых прославленных поэтов Востока. Конечно, здесь нельзя отрицать и школярской завороженности великими именами, но уже в этой способности заворожиться чувствуется душа страстная и требовательная. Здесь важно отметить еще и то, что Абай с самого начала мыслит себя не акыном, представителем степной устнопоэтической традиции, а «шаиром», поэтом письменной культуры Востока.

Продолжить чтение

Приступая к разбору прозаического наследия казахского самородка надо сказать, что это не художественная и не философская проза в прямом значении этих определений. И все же, эта вещь скорее ближе к философской прозе в ее эссеистической разновидности, развитие которой связано с именами Монтеня, Шопенгаура, Ницще, Кьеркегора, а в древности – Марка Аврелия и Блаженного Августина.
До Абая эта традиция западно-европейского философствования дошла, видимо, через Л. Н. Толстого, в частности, через его книжки для народа, в числе которых издательство «Посредник» выпустило в январе 1887 года «Календарь с пословицами на 1887 г.», переросший впоследствии в грандиозный цитатник и рабочий дневник под названием «Круг чтения». Абай, по утверждению М. О. Ауэзова, писал свою прозу в период с 1890 по 1898 г. Следовательно, он вполне мог пользоваться «Календарем» Толстого, почерпнув оттуда для себя много полезного, в том числе и из античной мысли, о чем говорит в частности 27 монолог Абая, где приводится диалог Сократа с Аристодемом слово в слово повторяющий соответствующий диалог из Ксенофонта.

Продолжить чтение

1. Попробуем для начала задаться вопросом :”А есть ли она у нас вообще — культура?” По-моему, то, что мы подразумеваем под казахстанской культурой есть полубульварное, полуполитизированное варево для самых непритязательных. И наша хваленая политическая стабильность есть, на деле, результат интеллектуальной бескрылости и духовной неразвитости равно характерных как для нашей правящей верхушки, так и для нашего замечательного по долготерпению народа. Ведь будь казахи более омусульманены, или верны хотя бы идее пантюркизма от нашего мнимого мира и согласия не осталось бы и следа. Инертность и управляемость казахстанцев говорит лишь о том, что их давно превратили в безликую массу — без корней и почвы, без имени и судьбы. Так что, я думаю, обольщаться относительно нашей культуры не стоит. Декларирование тех или иных доминант типа евразийства, “общего дома”, “центральноазиатства”- это всего лишь сотрясение воздуха. Настоящая культура возникает только тогда когда за ней есть уход, возделывание, культивирование. К сожалению, ныне мы имеем дело с чем угодно, но только не с культом культуры. Все что нам предлагают под этим соусом — это или экскременты прошлого, или отрыжка сытого Запада. Как говорится, в огороде — бузина, в Киеве — капуста. Но мы неспособны усвоить даже это. Ибо наше сознание, лакейское по преимуществу, занято только тем, что ждет указаний сверху. Нет, не от Господа Бога, а от его самозваных заместителей. Самое странное то, что даже относительно своих привязанностей и признания мы ждем указаний сверху. Если таковое не поступает мы не знаем как реагировать, что думать, как поступить. Вот я, например, из тех относительно кого указание не поступило. Ни “за”, ни “против”, ни в поддержку, ни… С 90-ых годов я активно выступаю в печати, выпустил две книги на двух главных языках нашей республики, создал ассоциацию по экологии культуры, провел несколько семинаров и конференций, перевел с оригинала Абая, Хайдеггера… И все это уходит как будто в песок. Пойми, я не из тех, кто трезвонит о себе на каждом углу. Ты помнишь что еще в годы брежневщины я не торопился попасть в списки тех, кого гладят по головке. Ибо многое не принимал в “свершениях” своих коллег и современников. Зато за совершенно невинное стихотворение в “Просторе” попал в доклад тогдашнего главного идеолога по итогам декабрьских событий 1986 года. Кстати сейчас каждый второй числит себя в “декабристах” и даже требует выплаты компенсаций за причиненный моральный ущерб. И государство признает законность их требований и выплачивает им компенсацию. На это выделены огромные средства… Ну а мне кто компенсирует эти годы мытарств и лишений, которые продолжаются и по сей день?! За что мне такое наказание? За то что во мне нет, если выразиться слогом Ч Валиханова, “этой самой восточной подобострастности”? Здесь, видимо, дело не во мне. Ныне и более выдающиеся личности влачат не менее жалкое существование. Дело в том, что у нас государство монополизировало все, вплоть до общественного мнения. И до тех пор пока оно у нее в кулаке, никому из нас не состояться. В этой связи если как-то типологизировать нашу культуру, можно сделать поразительные выводы. Во-первых, она институциональна и в силу этого, во-вторых, управляема и потому, в-третьих, неаутентична, неподлинна. Говоря словами французского философа Ж.Бодрийяра, это чистейший симулякр, т.е., знак без содержания. Поэтому у нас странная ситуация когда вроде есть писатели, но нет литературы, есть философы, но нет философии, есть политики, но нет государства. Таким образом, казахстанская культура — это плод советского тоталитаризма, едва держащаяся ныне на черенках лакейской угодливости под мощной сенью узурпированного истеблишментом суверенитета. Но я не думаю, что такое положение продлится вечно. Появятся новые люди и новые имена. Они уже появляются. Когда в сентябре 1997 года мы силами нашей ассоциации и фонда Сорос-Казахстан провели конференцию “Культурные контексты Казахстана: история и современность” я открыл для себя столько светлых умов, о которых и не подозревал. Значит, есть они у нас. Существуют. И даже подвижнически трудятся несмотря на то что никем не обласканы и не числятся в знаменитостях. А что касается близорукости власти к такого рода фигурам об этом можно сказать словами казахской пословицы: ”Не желающий видеть, не увидит и верблюда”.

Продолжить чтение

Этническая пресса – это пресса, отстаивающая свою экономическую суверенность, доказывающая свою состоятельность, как в лингвистическом, так и политическом плане. Неудивительно, что она крайне перегружена посторонними для прессы задачами, такими, как просветительство, представительство, борьба за свою этническую нишу в республике. Поэтому она во многом тенденциозна. Теп не менее, на данном этапе это явление полезное и плодотворное. Ибо чем больше различий в какой-либо системе, тем больше в ней иного, непохожего, способного предложить структуры, отличающиеся от общепринятых. Если цель наших реформ – выйти на новый виток развития – это говорить о том, что мы прежде всего должны отказаться от старого, то есть, от марксистских установок в мировоззрении, от идеологии мессианства, заполненного квиетическим ожиданием никогда не наступающего будущего. Нам надо жить здесь и сейчас, в тех обстоятельствах, которые мы застали. Нам надо преисполниться уважения и интереса друг к другу, даже в том случае, когда это питается протестом и внутренней оппозицией.
Если перейти к статусу этнической прессы в Казахстане, то его оригинальность в том, что мы живем в ситуации тотального двуязычия, при котором русский язык выполняет роль языка-посредника, являясь как бы гарантом межэтнического общения. Это превалирующая роль русского языка обусловлена тем, что за долгие годы Советской власти в республике, население Казахстана, включая казахов, корейцев, украинцев, уйгуров и т. д., маргинизовались настолько, что даже родной язык воспринимает теперь только как кальку с русского. А ведь это не что иное как экспансия в ментальные глубины национальных языков, ведущая к эрозии и вымыванию генетического года. И прежде всего это опасно для казахского языка – языка «титульной» нации. Ведь языковая неконкурентоспособность в условиях рынка может привести к неконкурентоспособности политической, а значит, и к падению престижа нации как таковой. Не секрет, что уже сейчас казахская пресса мало что значит в информационном пространстве Казахстана.

Продолжить чтение

Мы живем в суверенной стране, но наше сознание далеко еще не суверенно. Строя национальную государственность, пытаясь выработать идею казахстанского патриотизма, мы, тем не менее, продолжаем оставаться советскими людьми со всеми стереотипами поведения и трафаретами мысли, внушенными нам еще в пионерском возрасте. Между тем, суверенная действительность требует от нас иного отношения к миру и культивирования иных ценностей, чем в годы коло¬ниализма. Увы, как это ни горько, надо признать, что мы жили в эпоху советского колониализма, который по своим последствиям был губительней колониализма Российской империи. Ибо это был колониализм, мимик-рировавший под борьбу за освобождение всех угнетен¬ных. Особенность его была в том, что каждая нация долж¬на была сама вытравливать из себя все национальное, разрушая тем самым свою национальную идентичность и лишая себя всякой надежды восстановить ее в будущем. Так оно и произошло. Нам настолько поздно до¬стался суверенитет, что всю деятельность по восстанов¬лению национального рено¬ме мы свели к бесконечной кампании за чистоту казах¬ского языка и возвращению имен легендарных казахских батыров, в то время как ред¬кие вспышки интеллектуа¬лизма в Великой Степи ни¬как не изучаются и не про-пагандируются. Это выры¬вает нас из всех контекстов, центральноазиатских и евра¬зийских, дореволюционных и эмигрантских, а самое главное — из истории анти¬колониального движения на¬чала XX века, связанного с деятельностью «Алаш-Орды».

Продолжить чтение